Вантюр, несмотря на свою толщину, весьма проворно влез в окно почтовой конторы.
Он вынул из кармана пару пистолетов, положил их на стол подле кожаной сумки и затем, взяв в зубы кинжал, осторожно затворил ставни, чтобы в комнате сделалось совершенно темно.
Из соседней комнаты слышалось сильное храпение Мурильо.
Вантюр затворил дверь в нее и, вынув из кармана восковую свечу, зажег ее и взялся за кожаную сумку.
— Если я унесу всю сумку, — подумал он, — то за мной, пожалуй, погонятся жандармы и альгвасилы, если я распорю ее, то тоже не избегну погони. Остается третий выход — найти ключ от сумки, но для этого мне, пожалуй, придется разбудить старика, а он, по всей вероятности, не отдаст его добровольно.
Недолго думая, он вошел в соседнюю комнату. Мурильо спал одетый. Вантюр приблизился к нему со свечой и пистолетами в руках и кинжалом в зубах. Увидя на шее солдата узкий ремень, он проговорил:
— Черт возьми! На этой тесемке, верно, есть ключ от сумки или от стола.
Говоря это, Вантюр поставил свечу на стол и, взяв в одну руку кинжал, другую протянул к тесемке.
— Советую тебе, дедушка, не просыпаться, — прошептал он.
Вантюр осторожно обрезал тесемку, на конце которой действительно привязан был ключ.
Он взял его, на цыпочках ушел в другую комнату и отпер стол, где лежала связка ключей. Одним из них он отпер сумку и, запустив туда руку, вытащил толстый холстяной мешок с надписью по-испански: «Двадцать тысяч франков золотом и билетами от сеньора Эстебона к гг. Брэн и Ко, негоциантам Байонны».
— Честное слово, — прошептал Вантюр с сильным биением сердца, — как ни желал я пощадить этого добряка, но случай этот осуждает его на смерть!
Вантюр вынул из сумки все письма, между которыми нашел письмо Баккара к герцогу де Салландрера, которое и положил в карман вместе с двадцатью тысячами франков золотом и билетами.
Затем он привел в порядок письма, запер сумку, положил ключи обратно в ящик и, связав разрезанную ременную тесемку, начал размышлять.
* * *
Спустя две минуты он снова отворил дверь в соседнюю комнату, подошел к кровати и довольно сильно толкнул спящего старика.
Мурильо вскочил и вскрикнул при виде Вантюра, державшего в одной руке свечку, а в другой кинжал.
— Тише! — сказал Вантюр по-испански, — если вы закричите, я пущу вам пулю в лоб.
— Что вам от меня нужно? — спросил Мурильо твердым голосом, узнав мнимого маркиза де Кок-Герона.
— Я захватил у вас письмо для герцога де Салландрера: оно мне необходимо.
— Кража, — вскричал Мурильо, — похищение письма!
— Тс…— сказал Вантюр, подняв дуло пистолета. — Я снял у вас с шеи тесемку вот с этим ключом…
— Вы обокрали меня!
— Вы не ошиблись: меня прельстил мешок с двадцатью тысячами франков, а для того, чтобы от меня не потребовали их обратно, я принужден закрыть вам навсегда рот.
Мурильо в испуге хотел спрыгнуть с постели, но железная рука Вантюра схватила его за горло.
— Будь благоразумен, старик, и не делай глупостей. Если ты вынудишь меня убить тебя, то твоего приемыша Педро посадят в острог, обвинят в твоей смерти и спровадят на гарроту. Если же ты позволишь надеть на тебя вот ту веревку, тогда тебя сочтут самоубийцей, а Педро, наверное, сделают почтовым смотрителем.
После этого Вантюр взял толстую веревку, на которой висела винтовка, сделал из нее петлю, которую накинул на шею Мурильо.
Спустя три минуты на постели лежал уже посиневший труп старого инвалида.
Вантюр взял его своими мощными руками, повесил на крюк и опрокинул под ним стол для того, чтобы подумали, будто повесившийся оттолкнул его ногой.
Затем убийца спрятал в карман пистолеты и кинжал, надел плащ и вышел из почтовой конторы через окно, унося с собой письмо и двадцать тысяч франков.
Было около четырех часов. Спустя два часа Вантюр перешел через границу. Через три дня он приехал в Париж.
По странному стечению обстоятельств в ту же самую ночь, хотя и на расстоянии двухсот лье, совершилась драма, последствия которой имеют огромное влияние на события, излагаемые читателям.
Со времени открытия железной дороги из Парижа в Лион прекратилась почти езда по большой дороге в Мелун, идущей через страшный Сенарский лес.
Однажды вечером, около десяти часов, небольшая тележка, запряженная одной неуклюжей лошадью, которою правил мужчина в блузе, проехала по единственной улице Льесена и остановилась у постоялого двора.
При стуке подъехавшей тележки дверь постоялого двора отворилась, и в ней появилась женщина с фонарем в руке.
— Можно здесь переночевать? — спросил мужчина в блузе, сильно хлопнув бичом.
— Можно, почтеннейший, пожалуйста, — отвечала толстая женщина.
— Есть ли у вас конюшня и сарай?
— Как же, есть.
— А корм для лошади?
— Сколько угодно. Тоанет! — крикнула женщина. — Ступай, отвори сарай!
Ворота сарая отворились, мужчина въехал туда и проворно спрыгнул на землю.
— Вычисти, милочка, мою лошадку, —сказал он, взяв за подбородок хорошенькую кухарочку, которая поспешно распрягала лошадь.
— Будьте спокойны, — отвечала кухарка, лукаво улыбаясь, — я умею обращаться с лошадьми: у нас их целых три.
— Значит, вы держите почту?
— Как же, держим, — отвечал трактирщик, прибежавший в сарай. — Но теперь дело это идет весьма плохо.
Трактирщик был мужчина лет шестидесяти, но еще бодрый и с румянцем на лице, выражающем доброту и веселость. Проезжий был молодой человек с рыжей бородой.
Пока управлялись с лошадью, он пошел с трактирщиком в дом и сел у камина.
— Позвольте спросить — откуда вы едете?
— Из Мелуна.
— А куда?
— В Париж.
— Вы останетесь у нас ночевать?
— Гм… право, еще не знаю. Это зависит, в каком расположении я буду после ужина. А давно вы держите почту? — спросил проезжий после короткого молчания.
— Это ремесло переходит в нашей семье от отца к сыну — лет сто уже.
— И теперь, вы говорите, оно невыгодное дело?
— Да. С тех пор, как устроили эти проклятые железные дороги, круглый год иногда не проедет и одного почтового экипажа.
— А курьеры?
— Весьма редко. Две недели тому назад проехал один в Россию и сказал, что проедет обратно в конце этого месяца. Я дал ему до Мелуна самую лучшую лошадь.
— Сколько у вас лошадей?
— Три.
— Хорошие?
— Лошади хорошие, только сегодня они сильно измучены: две только недавно воротились из Мелуна, а третья сейчас только от сохи. Если курьер этот проедет сегодня, то ему, пожалуй, придется отправляться далее пешочком.
— Почтеннейший, — сказала вошедшая в эту минуту женщина, — не угодно ли поужинать с нами?
— С удовольствием, тетка, — отвечал приезжий.
— Так милости просим.
Он сел между хозяином и хозяйкой, ел за двоих, пил за троих и затем, закурив трубочку, сел опять к камину.
— Хозяин, — проговорил он, — я ночую у вас. Разбудите меня на рассвете.
В это время послышался на улице лошадиный топот.
— Недостает только, чтобы это был курьер, — проговорил трактирщик, — черт бы его побрал!
— Эй, почта! — послышалось на улице. Кухарка побежала отворять.
— Это он, — сказал раздосадованный трактирщик.
— Скорее седлайте мне лошадь! — крикнул курьер.
— У меня нет лошадей, почтенный.
— Как «нет»?!
— Есть, да измучены.
— Но мне необходимо приехать в Париж сегодня ночью.
— Делать нечего. Придется вам здесь переночевать, завтра на рассвете я дам вам хорошую лошадь.
— Но мне необходимо ехать сейчас.
— Послушайте, — заговорил проезжий, подходя к курьеру, — если вы не пожалеете двухсот су, я повезу вас в Париж.
— Разве у вас есть лошадь?
— Великолепная. И тележка моя катится, что твой луидор.
— Великолепно! А во сколько времени вы надеетесь доехать до Парижа?
— В два часа ночи мы будем там. Эй, девочка! Дай-ка моей лошади шесть гарнцев овса, — приказал проезжий хриплым голосом.
Курьер был высокий, широкоплечий мужчина лет сорока пяти.
Войдя в трактир, он сел у камина против своего будущего проводника и заговорил с ним:
— Так у вас есть лошадь?
— Да, нормандской породы, которая бежит по пяти лье в час.
— И экипаж?
— Красивая легкая тележка.
— Отлично, потому что у меня уже сильно болят ноги от верховой езды.
— Вы, верно, издалека едете?
— Из России.
— Полноте шутить, — сказал проезжий.
— Честное слово, — отвечал курьер и, указав на кожаную сумку, надетую через плечо, прибавил:— Нельзя поверить, что я проскакал такой путь из-за двух пустых бумажонок.
— Верно, банковые билеты? — спросил наивно проезжий.
— О, нет, — сказал курьер, улыбнувшись, — два письма. Но тот, кто послал меня за ними, ценит их, по-видимому, очень дорого.
Пока закладывали лошадь, проезжий с курьером выпили по большому стакану водки.
— Ну, теперь поедем, — сказал проезжий, — я довезу вас до Парижа в полтора часа и надеюсь, что вы не поскупитесь.
— О! — отвечал курьер. — Я заплачу вам тогда вместо двухсот четыреста су.
Заплатив хозяину, что следовало, они вышли на двор, сели в тележку и весьма быстро помчались по дороге в Париж.
— Вы, кажется, порядком устали? — спросил курьера его проводник.
— Да, признаюсь.
— Так растянитесь в тележке и спите себе, сколько угодно.
— Нет, не хочу: в лесу небезопасно.
— Полноте! Я уже более десяти лет езжу по ночам из Мелуна в Париж, и со мной никогда ничего не случалось. Я даже не беру с собой оружия.
— А я не так доверчив, — сказал курьер и, распахнув свой плащ, показал своему провожатому пару пистолетов, заткнутых за пояс. — К тому же, взгляните на меня, я и без оружия не сдамся дешево, несмотря на сильную усталость.
— Это видно по первому взгляду на вас, — сказал провожатый, принужденно улыбнувшись. — Скажите, пожалуйста, — проговорил он после короткого молчания, — к чему эти бумаги, за которыми вы так далеко ездили?
— Это два письма, касающиеся женитьбы, как уверял меня камердинер иностранного вельможи, у которого находились эти письма, они должны, кажется, устроить брак одного господина, впрочем, это не мое дело…
— Ах, черт возьми! — вскричал вдруг провожатый. — Свечка в фонаре догорела. Привстаньте немножко, — сказал он курьеру, — приподнимите подушку и посмотрите, нет ли в ящике свечки.
Курьер поднял одной рукой подушку, зажег спичку и, став на колени, засунул голову под сиденье.
В это время провожатый схватил мощною рукою курьера и вонзил ему в ключицу кинжал по самую рукоятку.
Бедный курьер испустил дух без малейшего крика. Удар кинжала убил его мгновенно.
Незнакомец посадил скорченное тело прямо, затем взял вожжи и пустил свою лошадь во весь опор.
Спустя десять минут он остановился, раздел курьера с головы до ног, взвалил на плечи мертвое тело и потащил его в лес, где и бросил.
Затем он вынул из кармана свечку, зажег ее и внимательно осмотрел тележку, свою одежду и руки — нет ли на них кровавых пятен.
Связав платье курьера и в середину положив большой камень, он отправился по дороге в Париж.
Доехав до Шарантонского моста, он бросил в реку одежду курьера, которая сейчас же пошла ко дну.
Спустя двадцать минут он подъехал к заставе и, остановясь у трактира, вышел из тележки.
— Поберегите мою лошадь, — сказал он выбежавшему конюху, — я вернусь через полчаса.
Он вошел в Париж и вскоре затерялся в толпе запоздалых жителей предместий, возвращавшихся из увеселительных мест.
В полдень следующего дня маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери отправился к сэру Вильямсу.
— Здравствуй, дядюшка, — сказал он, — как ты себя чувствуешь?
— Плохо, — выразил слепой движением головы и проявляя некоторую радость при звуке голоса Рокамболя.
— Ты, вероятно, беспокоился?
— Да, — написал сэр Вильямс.
— Очень?
— Да, да.
— Видишь ли, дядя, ты поручил мне не слишком интересное дело. Ведь я маркиз де Шамери, известный своею честностью…
Сэр Вильямс улыбнулся.
— И разумеется, — продолжал Рокамболь, — мне было несколько трудно играть роль последнего негодяя. Маркизу де Шамери, будущему гранду Испании, пришлось путешествовать в тележке, ужинать в обществе трактирщика и кухарки… бррр!..
Сэр Вильяме продолжал улыбаться.
— Я пил водку с курьером…
Сэр Вильяме движением руки перебил Рокамболя и написал на доске:
— Бумаги у тебя?
— Конечно! Вот они.
— Ты убил курьера?
— Кинжалом, но так удачно, что он даже не вскрикнул.
И Рокамболь подробно рассказал о совершенном им убийстве в Сенарском лесу, затем вынул из кармана одесские бумаги.
— Хочешь, — спросил он, — я прочту их тебе, прежде чем сжечь?
Сэр Вильяме сделал утвердительный знак, и Рокамболь стал читать.
Когда он кончил чтение, слепой поспешно написал на доске: «Не сжигай ничего, ни под каким видом!»
Рокамболь удивился, но решил повиноваться своему мудрому наставнику.
— Что это ты, дядя, — вскричал Рокамболь, — о каком черте думаешь ты? Как! Ты заставляешь меня убить человека из-за бумаг, которые могут устроить брак герцога де Шато-Мальи с сеньоритой де Салландрера, и теперь не хочешь, чтобы я сжег эти бумаги?
«Нет, не хочу».
— Отчего?
«Надо беречь их на черный день», — написал сэр Вильямс.
— Что такое? Я не понимаю…
«Будущее никому не известно. Сеньорита де Салландрера может поссориться с тобой…»
Рокамболь пожал плечами.
«Случайность — великое дело, — продолжал писать Вильямс, — развязки бывают иногда самые неожиданные. Как знать?»
— Ты просто заврался, дядя…
«Как знать, не поссоришься ли ты с сеньоритой де Салландрера через неделю или через месяц?»
— Ты с ума сошел…
«В таком случае Шато-Мальи охотно заплатит миллион за эти древние хартии».
— И в самом деле! Идея недурна. «Вот видишь!..»
— Что же нужно сделать с этими бумагами? «Беречь их».
— А если их найдут у меня? «Ты забываешь, что ты…»
— Твоя правда, я — маркиз де Шамери, и полиции не придет в голову подозревать меня.
И Рокамболь положил бумаги в карман.
— Что еще скажешь? «Ничего».
— Что я должен делать до возвращения Концепчьоны? «Решительно ничего».
Рокамболь ушел к себе в комнаты с намерением хорошенько запрятать бумаги. Но его остановила одна мысль.
— Нет, —сказал он, — смерть человека не за горами, а за плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20