Тело его по-прежнему было в повязках, окна широко открыты на залитый солнцем балкон, а только что погашенные свечи еще дымили, испуская едкий запах. Из памяти о ярких, неистовых сновидениях и тяжелого щемящего чувства вновь подступающей боли он понял, что дым ароматических свечей использовался как снотворное.Спокойствие, которое приносил сон, возможно, было лучшим лекарством для несчастного истерзанного тела. Но Уна, безусловно, преследовала свои цели. Лаймонд никогда не заблуждался на ее счет. Теперь он украдкой наблюдал за ней, сидящей у огня, как раз там, где она беседовала с О'Лайам-Роу в тот вечер, когда Лаймонд устроил свою непростительную серенаду. Сейчас на ее скулы падала тень, высокий ясный лоб был освещен ярким светом, под глазами от бессонницы и напряжения пролегли две тонких, как колея в снегу, полуарочки морщин, а твердые подвижные губы крепко сжаты. Он сдержанно спросил:— Кого ты ждешь? Свою тетку?Уна сжала пальцы так, что они побелели. Затем, откинувшись назад, устремила взгляд на низкое самодельное ложе, и ему стала видна резкая линия ее подбородка. Измученная одиночеством, скрытыми страхами и бессонницей, Уна больше, чем когда-либо, казалась красавицей, лишенной времени на красоту. На этот раз, тщательно выбирая слова, она холодно сказала:— Если бы это было так, ты бы был уже мертв.Из дома не раздавалось ни звука — ни звяканья ведер, ни болтовни на кухне, ни шагов по лестнице. Значит, дом был пуст, и ее тетка ни о чем не знала. Силуэт крыш за окном казался знакомым. Он подумал о Тур-де-Миним, его интересовало, сколько же человек пострадало там, но решил не задавать лишних вопросов и осведомился вместо этого:— Пути твои и того джентльмена, который пытался убить меня, разошлись?Уна улыбнулась.— Можно сказать, что у нас возникли небольшие разногласия, — ответила она. — Но не обольщайся мыслью, что будешь свободен. Для его целей, как и для моих, все равно, заточен ты или мертв, а то, о чем он не знает, не причинит ему беспокойства.Лаймонд лежал неподвижно, пытаясь сосредоточиться. Когда-то давно, в Шотландии, Мариотта рассказывала об Уне О'Дуайер. Даже до Руана и позора О'Лайам-Роу на площадке для игры в мяч он проявлял осторожность; однако Уна пресекла все попытки привлечь ее и в то же время едва скрывала, что знает правду о Тади Бое. О'Лайам-Роу — вот кого она хотела убрать с дороги. Робин Стюарт и его хозяин тоже пытались навредить О'Лайам-Роу, принимая его за Лаймонда. Уна знала, что это не так, однако не вывела их из заблуждения.Но затем Стюарту позволили установить, под какой личиной скрывается Лаймонд, и лучник, видимо, доложил своему хозяину, в результате чего и произошел несчастный случай у Тур-де-Миним. И Уна, которая не любит принуждения, чей хитроумный замысел относительно О'Лайам-Роу выплыл на свет Божий, узнала о заговоре и заранее приняла решение, типичное для нее, — не предупреждать Тади, но спасти, если он останется жив. Так что джентльмен, требования которого вызывали ее возмущение, и хозяин Робина — одно и то же лицо.Кто? Она не сказала. Надо подумать еще. Ее тетка не знала о том, что Уна спасла его. Если он лежал, как можно предположить, в пустом особняке Мутье, Уна не смогла бы приходить сюда часто. А единственными верными ей людьми были старая служанка и два грума. Девушка не собиралась его отпускать, но теперь, когда Лаймонд пришел в себя, как удержать его? Он осторожно спросил:— А ты не боишься, что твой высокородный друг узнает, как ты была милосердна, и, может, даже выследит нас? В моем исчезновении из Амбуаза есть своя доля тайны. Мертвецы не ходят.— Больные слишком много болтают, — заметила Уна, — и пьяницы тоже несдержанны на язык. Мысль моего высокородного друга, как ты его называешь, работает в другом направлении. Полагаю, он думает, что ты исчез, потому что твои люди постарались замести следы. Ему это только на руку.— Должен ли я понимать, что он теперь перенесет все внимание на моего брата? — спросил Лаймонд без всяких ухищрений.Последовала короткая пауза, которую он про себя отметил. Затем Уна сказала:— Вряд ли он станет предпринимать какие-то шаги до тех пор, пока не выследит Робина Стюарта.Это означало, что исчезновение Стюарта удивило его хозяина, удивило и обеспокоило. Может, он опасается, что Стюарт выдаст его? А может, просто рассчитывал свалить вину на Стюарта, если какая-нибудь очередная интрига закончится провалом. И как этот неизвестный дворянин (Боже, нужно непременно упросить эту женщину открыть его имя!), как он узнал, что Стюарт исчез?Обрушившаяся с новой силой боль окутала его белым туманом. Он прикинулся удивленным:— Но Стюарту уже пора бы вернуться, — и по выражению ее лица уже понял, каким будет ответ.Уна улыбнулась:— Ну полно, милый мой, Джордж Пэрис служит любому, кто платит. Неужели ты думал, что твоя короткая встреча на острове д'Ор — единственная и неповторимая?Голос ее сделался тонким, солнечный свет начинал меркнуть, времени оставалось мало. Изо всех сил стараясь быть точным, чувствуя, как голос слабеет и прерывается, Лаймонд заговорил:— Если этого человека разоблачат, ты погибнешь вместе с ним. Если его не разоблачат, он рано или поздно ради собственного спасения выдаст тебя. Назови его имя и позволь мне расправиться с ним. Я этому обучен, это мое ремесло, и никто другой не сможет добиться успеха. Клянусь тебе, я прав. Доверься мне. Сейчас ты обладаешь единственной в своем роде властью. Здесь, в эту минуту, ты можешь добиться славы среди потомства, какой никогда не смогла бы достичь сама. Если ты станешь медлить, то все потеряешь. Я обещаю тебе это тоже. А если ты потеряешь все, что станет с тобой?Пока он говорил, Уна встала и запалила трут. Прикрыв его ладонью, она подошла сначала к одному краю бедного ложа, затем — к другому и осторожно зажгла тонкие свечи. Тошнотворно-сладкий запах заструился по комнате. Склонив голову, девушка глядела на него, и тяжелые волны черных волос отливали бронзой на свету.— …Что станет со мной? То же, что с Тади Боем Баллахом, безусловно, — сказала она своим грустным усталым голосом.Лежа неподвижно, с открытыми глазами, вдыхая сильно пахнущий дым, Фрэнсис Кроуфорд не отвечал.Подойдя к двери, Уна обернулась:— Я бы скорее доверила любой секрет Филиму О'Лайам-Роу, чем тебе. Ты останешься здесь до тех пор, пока я не приведу сюда одного человека, и с тобой поступят так, как он сочтет нужным. Если ты сбежишь к своим шотландским друзьям, я сообщу французскому королю, где ты находишься. Если ты укроешься у французских друзей или тебя увидят на улице — если ты вообще куда-нибудь уйдешь из этой комнаты, — то предстанешь перед судом за ересь, воровство и государственную измену. Сыщики с прошлой недели ищут тебя в Амбуазе и Блуа. Обыскивают каждую лодку, покидающую Нант. Есть неопровержимые доказательства того, что это ты задумал протянуть веревку, из-за которой произошла катастрофа у Тур-де-Миним.В твоей комнате обнаружили драгоценности короля; ведется работа по выяснению твоей личности. Даже если новых улик и не будет, достаточно копнуть чуть поглубже, чтобы повесить тебя как шпиона. Прелестная ситуация. Обдумай ее как следует в следующий раз, когда проснешься… Спокойной ночи. Приятных сновидений, — заключила Уна О'Дуайер.Она совершила одну-единственную ошибку. Новости о поисках Тади вызвали у Лаймонда только ощущение брошенного вызова, мгновенное, против воли возникшее чувство восхищения ею. Но то, что она сказала чуть раньше, высвободило его холодный, непреодолимый, ужасающий гнев. Обе ноги и левая рука его были притянуты ремнями к кровати, но правая, поврежденная, только подвешена к сломанной ключице. На долю секунды преодолев боль, он решительно выдернул руку из повязки и изо всех сил ударил по ближайшему подсвечнику.Результат превзошел его ожидания. Пол покрывал толстый слой сухого тростника. Маслянистые свечи, покатившись, быстро образовали розовый ковер огня, который в считанные мгновения охватил светлое вощеное дерево. От резкого движения он ощутил нестерпимую боль в сломанной ключице и, задыхаясь, погрузился во тьму. Уна, стоявшая в двух шагах от двери, увидела, как темная голова опускается на смятое полотно и падает рука, озаренная пламенем. Она закричала, призывая грума, и бросилась обратно в комнату.Когда его освобождали, перерезая ремни, ослепительная вспышка боли на мгновение привела его в чувство. Он открыл глаза, увидел негодующее лицо Уны и засмеялся. Его вытащили через дверь. Комната позади стала золотисто-красной; на этом ярком фоне кровать, стул и стол, занавески и резные панели выделялись словно хрупкий узор — золотое на золотом, красное на красном. Когда они спустились вниз, на потолке первого этажа уже показались языки пламени.Дом был деревянным, как и большинство соседних. Вся улица уже ожила: черный дым с горящего балкона стелился по двору. Кто-то снаружи разбил замок на воротах и с ведром побежал к колодцу. Соседи полагали, что дом стоит пустой. Уна не могла допустить, чтобы ее обнаружили здесь вместе с Лаймондом. Но, вытаскивая его, трудно было бы уйти незамеченной. Под прикрытием сгустившегося дыма его занесли в крыло, еще не тронутое огнем, и положили около двери, укрыв плащом Уны. Здесь же грудой лежала одежда, которая была на нем в Амбуазе. Порывшись там, Уна вытащила ацтекскую маску и бросила ее во двор, чтобы задобрить судьбу. Минутой позже, затаив дыхание, она проскользнула сквозь густой дым и скрылась вместе со своим слугой, смешавшись с толпой, собравшейся с ближайших улиц.Лаймонд остался лежать неподвижно. Странно, но он мог очень хорошо слышать: единственное чувство, которое связывало его с внешним миром. Пока он лежал на каменных плитах, каждый звук со двора доносился до него с потрясающей ясностью: топот ног по булыжникам, скрип блоков, тонкий серебристый звон воды, выплескивающейся из полных ведер. Крики. Хлопанье ставен. Громыхание тачки, на которой поспешно везли еще воду. Лай собаки, высокий, как звук флейты или крик совы. А рядом — глухой рев разгорающегося пламени, пожирающего свою добычу — дом Эли и Анны Мутье.Перед тем как обрушилась крыша, двоим мародерам похрабрее других удалось проникнуть в особняк Мутье с черного хода, где они обнаружили человека, которого приняли тоже за грабителя, надышавшегося дымом. Воры растолкали его из любопытства, и незнакомец сделал заманчивое предложение — за большую плату тайно отвезти его на их тележке по определенному адресу.Так как взять в доме было нечего, эти двое не стали тратить время на пустые разговоры и восприняли предложенное как удачу. Не составило большого труда уложить этого скрюченного парня на тележку под простыни и покатить ее по запруженной народом улице, удаляясь от пожара как раз в тот момент, когда там появился Тош. Их он не увидел.На доме на улице Попугаев, называвшемся «Дубтанс», не красовалось никакой вывески: он и без того был хорошо известен в округе.Над ростовщиком, занимавшим первый этаж, проживала дама де Дубтанс. Иные утверждали, что он ее охранял, другие — будто она принадлежала ему, как невыкупленные заклады, которые, как и все прочие ценности, грудами лежали во всех комнатах, голых и покрытых плесенью, словно пойманные мыши в орлином гнезде.Дама де Дубтанс была стара, но мир, которым она себя окружила, был старше нее — мир Франции трехсотлетней давности, когда процветало рыцарство и пели трубадуры. Перемещаясь в своих средневековых одеяниях от книг к лютне, затем к вышивке, она никогда не появлялась в грубом, испорченном новомодным гуманизмом обществе Блуа шестнадцатого века; но многие люди посещали ее, чтобы послушать странные истории, которые старая дама при желании могла им поведать. Иногда, если такого желания не возникало, гость скатывался с крутой лестницы дома Дубтанс с расцарапанной рукой или лицом, ибо она не походила на какую-нибудь старую мышь. Высокая, со сверкающими светлыми глазами и впалым ртом, она скорее напоминала слегка потрепанную хищную птицу, и нрав у нее был крутой.На ростовщика Голтье она никогда не нападала. Это периодически проделывали его клиенты. Но дела такого рода немыслимы без риска. Маленький, упрямый, проницательный, он был не более жадным, чем любой купец в Блуа, и страстно, как итальянские банкиры, любил грубую, яркую деловую суету. К тому же у него был наметан глаз на произведения искусства, и если в его руки попадала хорошая статуэтка, он редко ее упускал.Вполне естественно, что он в первую очередь подумал о спасении своих сокровищ в тот серый февральский день, когда в начале улицы вспыхнул пожар. Вместе с приказчиком и подмастерьем, пришедшими на помощь, он начал загружать тачку, то и дело пререкаясь с приказчиком по поводу ценности того или иного предмета. Вскоре тачка наполнилась и подручные покатили ее к реке, вниз, по крутой улице, уже давно забитой кумушками и запруженной имуществом наиболее богатых и дальновидных обитателей. Поскольку другого средства передвижения у Голтье не было, ему ничего не оставалось, как ожидать, пока тачка вернется.Мэтр Голтье возвратился назад в свое темное гнездо, переполненное антикварными вещицами, и принялся энергично вытаскивать своих любимцев. Когда он в шестой раз появился на пороге, держа в руках дорогие его сердцу часы, перед ним в суматохе и волнении улицы предстало приближающееся чудо: четырехколесная ручная тележка, которую толкал какой-то разгоряченный человек; другой следил, чтобы тачка не опрокинулась. Она катилась вниз по крутому склону улицы, направляясь прямо к дому Дубтанс, и остановилась как раз рядом с часами — астролябией мастера Голтье, будто определяя их судьбу.Прежде чем хозяева тележки успели втолкнуть ее во двор перед домом, откинуть простыни и объяснить присутствие там человека без сознания, Жорж Голтье купил тележку вместе с содержимым и отослал прочь подозрительную пару. У ростовщика просто не было времени задуматься над тем, что ему сказали: он всего лишь быстро сличил лицо привезенного человека с описанием, которое когда-то дал ему Арчи Абернаси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45