сверкнула сталь. Они просочились между служителями, между головами влажными и головами в тюрбанах, оттеснили их, проложили путь к маленькой группе, стоявшей у тела Шоле, и окружили ее. Затем привычные к такому делу руки словно рычаги опустились на влажные плечи Лаймонда, вырвали у него шпагу, вцепились в него мертвой хваткой и развернули навстречу вновь прибывающему потоку. Солнце сверкало на белых плюмажах, обнаженных клинках и серебряных с золотом полумесяцах лучников королевской гвардии, которые постепенно заполняли проходы и оттесняли смотрителей королевских зверинцев, оставляя ровно столько места, чтобы смог пройти капитан королевской гвардии, широкоплечий, красивый, в изящном, безупречно чистом костюме.— Именем короля, — провозгласил Джон Стюарт д'Обиньи приятным голосом, с видом храмового божества, опустившегося до общения с оборванным бунтарем. — Короля, чьим презренным узником ты являешься… Возвращайся в свою тюрьму и дожидайся праведного суда.Лаймонд звонким веселым голосом сказал смотрителю:— А вот и пара для твоей верблюдицы, приятель.Мишель Эриссон потерял голову, так как не только голова его была задействована. Пока Лаймонд говорил, Абернаси с легкостью, выдававшей большой опыт, разгадал его мысли и, сделав шаг вперед, дал дорогу льву. Лев зарычал. Руки, сжимавшие Лаймонда, ослабили хватку, и он, вероятно, воспользовался бы представившейся возможностью, если бы его не опередил Эриссон. Скульптор выхватил шпагу из ножен соседа и направил ее прямо в лицо лорду д'Обиньи.— Ах ты, неотесанный болван! Для того ли я заманил этого парня Шоле в ловушку, используя свой ум, свою сноровку, свои искалеченные подагрой ноги, чтобы ты прикончил его, словно свинью на мясо? Я тебя разрублю! Я отобью этот чудный носик, словно ручку от чашки, пусть меня после этого хоть в кипятке сварят. — И ослепленный яростью, он набросился на его милость, размахивая шпагой.Стражи, отпустив пленника, ринулись вперед, но Лаймонд опередил их и быстро выхватил шпагу из рук разъяренного скульптора.— Ради Бога, Мишель, по закону он прав. И ждет только случая, чтобы убить.В одном он опоздал — Эриссон, кипя от злости, отступил, не пролив крови, но д'Обиньи, готовый сражаться за свою жизнь, не собирался отпустить обидчика так легко. Едва Лаймонд вырвал у Эриссона клинок, Джон Стюарт выступил вперед в своем великолепном одеянии и, горя жаждой мести, нанес сильный удар, нацеленный прямо в ноги скульптору.Шпага была все еще в руке Лаймонда. Он парировал удар, защищая Эриссона, и клинки, точно колокола, зазвенели друг о друга. Затем Лаймонд отскочил назад, крепко сжимая шпагу. В синих глазах читалась угроза.Лорд д'Обиньи заколебался, замешкался. И прежде чем кто-либо попытался обезоружить Лаймонда, тот поднял шпагу и отбросил в сторону — клинок с бряканьем покатился по земле. Эриссон стоял, тяжело дыша, О'Лайам-Роу удерживал его за руку, но никто так и не тронул скульптора.Лаймонду снова связали руки, и сеньор д'Обиньи огляделся. Толпа увеличивалась. То, что произошло внутри тесного круга лучников, не было ведомо публике: только убийство Шоле видели все, но оно было оправдано для тех, кто, в отличие от лорда д'Обиньи, не понимал, что у преступника не было ни малейшей возможности бежать. Точно так же казалось разумным схватить беглого злодея, как бы он ни проявил себя, — ему положено вернуться в темницу и уповать на милосердие короля.Но все же парень разыграл смелое представление — толпа всегда в восторге от подобных зрелищ.— Эй, ты, — обратился лорд д'Обиньи к Абернаси, — есть ли здесь какой-нибудь шатер, который мы могли бы использовать?Сморщенное, как орех, лицо словно раскололось. Смотритель ответил на урду, затем повел его милость, лучников и пленника к большому шатру, где размещались слоны.— Хорошо. Мы останемся здесь, — сказал лорд д'Обиньи, окидывая взглядом ряды могучих спин, — пока не очистят зверинец и берег озера. Затем, Кроуфорд, тебя доставят обратно в камеру.Лаймонд посмотрел на него и бесстрастно сказал:— Но мы нашли Бека. Так что теперь все это не имеет значения.Эриссон ушел, грубо подталкиваемый стражниками. О'Лайам-Роу тоже вынудили уйти, но прежде он сказал:— Leig leis Оставь его в покое (гэльск.).

. He отвечай на вызов. Ему необходим повод для убийства. Я пока найду Стюарта.Только Абернаси было позволено остаться. Он надел новый богатый кафтан и, скрестив ноги по-турецки, пристроился в углу, склонившись над деревянной дощечкой. Нарочно оставив Лаймонда стоять, лорд д'Обиньи сел на принесенный табурет и сплел пальцы. Его личный телохранитель терпеливо ждал; солнце сквозь холстину припекало им плечи.Затем с одержимостью человека, открывающего одну шкатулку за другой и точно знающего, что последняя окажется пустой, он принялся оскорблять стоящего перед ним человека, потому, что тот переиграл его, обвел вокруг пальца, а еще потому, что он был из плоти и крови, а не из слоновой кости и золота. А также потому, что, как и предполагал О'Лайам-Роу, он намеревался убить Лаймонда, едва только тот предоставит мало-мальски убедительный повод.Тут развязка зависела от самого Лаймонда. А дело Робина Стюарта Филим О'Лайам-Роу взвалил на свои плечи. Казалось невозможным выследить в бурлящем городе одного разъяренного человека, готового совершить злодеяние, и О'Лайам-Роу пришел к выводу, что единственная надежда преуспеть в поисках — прежде всего направиться к лесной хижине, куда был приведен Пайдар Доули, и попытаться оттуда проследить путь Стюарта.Инструкции, которые некогда получил Доули, были довольно подробными; клочки изорванной бумаги, где все было записано, ирландец забрал у почти лишившегося чувств фирболга. Абернаси с Тошем не проявили к Доули снисхождения. Да и сам он, и прежде чем из Доули вытянули всю правду, и после того, колотил беднягу, причем с таким остервенением, что сломалась палка. При одном воспоминании у принца сводило желудок.Он устал, устал как никогда в жизни. Он думал, что даже тренированное тело Лаймонда после плавания туда и обратно, после опасной, напряженной работы на лодках, после усердной гребли тоже изнемогало от усталости.Найти и оседлать лошадь, отделаться от Эриссона и Тогда, искренне предлагавших свои услуги, протрястись галопом по неровной дороге через парк в деревню, а затем за деревню — все это ознаменовало собой победу нерассуждающего чувства над спокойным, ироничным духом, праздно жившим в Слив-Блуме и отпускавшим время от времени остроумные замечания по поводу подобных драм.В час пополудни, когда в Шатобриане французский двор и английское посольство, разодетые, улыбающиеся, втайне осведомленные о происшедших событиях, но не подававшие виду, заканчивали банкет, О'Лайам-Роу проскакал по редколесью и увидел перед собой хижину.Спешившись, он привязал лошадь к дереву и помедлил. Он не захватил оружия, а Стюарт не был в числе его друзей. Если лучник еще не в Шатобриане и не точит на Лаймонда нож, то он, возможно, еще здесь, кипящий вполне понятным возмущением и ждущий случая его проявить.О'Лайам-Роу осторожно пошел по высокой траве; прошлогодние дубовые листья шуршали под его ногами, скрипела галька, трещали сучья. Окна хибарки, чистые, блестящие, как гагат, оставались темными, из трубы поднялась, сверкая, горстка серого пепла. О'Лайам-Роу подошел к окну и заглянул внутрь. Он собирался приложить ладонь козырьком, как это делают мальчишки, подглядывая, но передумал и повернул к двери.Она была слегка приоткрыта. О'Лайам-Роу позвал:— Стюарт! — и одновременно постучал по филенке.Он ушел. Или уснул. Или стоял за дверью со шпагой.— Ну хорошо, — сказал О'Лайам-Роу, в этот решающий момент безмолвно призывая благословение Божие на себя, на Стюарта и на всю заваруху. — Боже, сохрани нас всех! — И, толкнув дверь, вошел в хижину.Лучник долго ждал в своей прибранной, сверкающей, словно зеркало, хижине, с накрытым по-праздничному столом, в преддверии новой жизни и новых решений, с болью выстраданных и с болью предложенных, в последний раз, с последней мукой, вверяясь последнему другу.Он долго ждал. Проходили часы, а птицы не устраивали переполоха. Огонь в очаге разводился снова и снова, и хворост сгорал дотла. Свежий хлеб зачерствел, вино забродило в нагретом кувшине.Когда раздался взрыв и птицы замолкли, а затем черной тучей взметнулись с деревьев, тревожно крича, ему стало ясно, что и теперь он потерпел поражение — полное, окончательное. Тогда Робин Стюарт и вправду достал свой кинжал, зажал его в кулаке и высоко поднял — но не для того, чтобы перерезать Лаймонду горло. Он наставил кинжал — осознанно, упрямо, твердо — против человека, которого даже такой, как Лаймонд, не мог назвать своим другом. Он покончил с собой.— Ma mie Душенька моя (фр.).

, — проговорила вдовствующая королева. Ей не пристало бежать, даже если жизнь ее ребенка была поставлена на карту. Она не торопясь подошла к озеру вместе со своими дамами в тот момент, когда раздались первые залпы фейерверка. После этого шума, а затем взрыва все свободные обитатели замка и многие горожане, включая и шотландских лордов, столпились вместе с ней на берегу.Когда длинная лодка с девочкой-королевой направилась к берегу, рядом оказалась леди Леннокс, а за ее спиной сэр Джордж Дуглас, ее дядя. Леди Леннокс, Тюдор по матери и единокровная сестра покойного мужа Марии де Гиз, короля, католичка и опасная женщина. Вдовствующая королева, не оборачиваясь, взяла себе это на заметку.Но Маргарет смотрела на горящие лодки, а не на рыжую головку, стремящуюся навстречу спасению, на лодки и на человека, нырнувшего, словно баклан, за секунду до страшного взрыва.Затем прозвучало:— Ma mie! — И вдовствующая королева склонилась, чтобы запечатлеть мирный, материнский поцелуй на горячей, покрытой брызгами детской щечке.Мария сделала реверанс и бросилась к Дженет Синклер, с хмурым видом стоявшей позади.— Ты видела? Видела?! Лодки столкнулись — трах-тарарах! — и все огненные стрелы вылетели. — И подлинные чувства вдруг прорвались наружу, напряжение ослабло, усталость и страх нашли выход на широкой груди Дженет.— Мадам… — Слова тут были бессильны.Маргарет Эрскин подошла к вдовствующей королеве, сделала реверанс и увидела в красивом, с крупными чертами лице столь же огромное напряжение, какое испытывала сама — но по другим причинам. Няня крепко обняла Марию, и девочку увели. Маргарет держала за руки своих маленьких сестер, они толком и не поняли, что произошло; рядом стоял Джеймс, и глаза его блестели.— Вы все сделали превосходно. Кажется, убийцу поймали.— Если даже нет, то скоро поймают, — вежливо вставил сэр Джордж. — Лорд д'Обиньи с полуротой лучников прошел здесь минуту назад.Последовало короткое молчание. Затем вдовствующая королева сказала:— В самом деле… В таком случае события стоят того, чтобы за ними понаблюдать. Мы подождем. Маргарет, можешь увести детей.Чего она боялась? Забрав Марию и Агнес, сделав реверанс и подходя к Джеймсу, жена Тома Эрскина услышала, как кто-то обращается к ней.— Вы — Маргарет Флеминг, или же Грэхем, или же Эрскин? Это так?Женщина, которую она не любила больше всех прочих, улыбаясь, преградила ей дорогу.— Да, я Маргарет Флеминг, — ответила она.Черные глаза, которые изучали ее прошлым вечером в лесу, снова уставилась на Маргарет Эрскин с откровенным бесстыдством.— Дочь Дженни. Кто бы мог подумать… Интересно… — задумчиво протянула другая Маргарет, — но вы здравомыслящая женщина, я вижу.Ясные, ничем не примечательные глаза обратились к ней.— Не все же думают только о себе самих, — сказала Маргарет Эрскин и, сделав реверанс, отвернулась.«Здравомыслящая женщина. Да. И это удача, большая удача для человека, за которым ты наблюдала, что я здравомыслящая, — сказала про себя Маргарет Эрскин, и сердитые слезы навернулись ей на глаза, пока она шла к Новому замку рядом с сестрами и братом. — Иначе ни его, ни девочки Марии не было бы в живых сегодня».Тем, кто остался у озера, не пришлось долго ждать. Новости распространились, словно чумное поветрие, быстрее, чем хотелось бы лорду д'Обиньи.— Убийца…— Поймали?— Он мертв.Музыканты были уже на берегу. Дрейфующие лодки, на которых все петарды сгорели, а палубы покрылись хлопьями пепла и почернели от искр, вылавливали и привязывали. В середине озера наполовину затонули обгоревшие галеры, черные на атласно-голубом фоне, и дым все еще вяло поднимался к солнцу. А дальше, в зверинце, где скопилось множество людей, сверкали пики, раздавались яростные вопли толпы, пронизанные короткими резкими командами.Затем снова пришли новости. Сэр Джордж вместе с племянницей собрал их и принес королеве-матери, сидевшей на трибуне под золотистым балдахином со своими придворными дамами. Вокруг сновали рабочие, что-то подрезая, подвешивая, подкрашивая, убирая следы пожара. Не им было решать — придут ли члены королевской семьи после всего случившегося смотреть на пустые лодки.Облокотившись на красивые подушечки, она глядела, как подходит Дуглас.— Да, сэр?— Мой племянник, к счастью, задержал убийцу, но, к сожалению, счел нужным его умертвить. — Дуглас помедлил. — Он также счел нужным поместить под арест господина Кроуфорда. Друзья последнего дошли до такой глупости, что опасаются за жизнь господина Кроуфорда.— Кто опасается за жизнь господина Кроуфорда, — вмешалась Маргарет, — тот воистину глуп.— Я также слышал, — нерешительно продолжил сэр Джордж, — что появились какие-то доказательства, позволяющие связать имя моего племянника д'Обиньи с покушениями на ее королевское величество, вашу дочь. Если это так, тогда господин Кроуфорд ни в чем не повинен и может действительно попасть в беду.— Если это так, пусть решает король, — сказала леди Леннокс; вызов был обращен к ней — она и приняла его.Вдовствующая королева, все понимая, ждала своего часа.— Король занят. А действовать необходимо немедля.— Но кто… — начала Мария де Гиз, в отчаянии ломая руки, — кто может отдать приказ его милости лорду д'Обиньи? У меня нет такой власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45