Он не повернул головы.— Если ты не знаешь, то, поди, тебе и знать-то не след, — сказал Абернаси.С верблюдом, предназначенным для того, чтобы везти фимиам, ночью случился припадок. Придется использовать мулов, гепардам он больше не доверяет. Трава зашуршала под ногами приближающегося человека, и кто-то еще опустился на корточки рядом с ним.— Если ты имеешь в виду принца Барроу, то он в замке, — заметил Тош. — Боже, что это тебе напоминает?— Париж. Лион. Руан. Дьеп. Амбуаз. Анжер, — принялся перечислять Абернаси. — Всюду одно и то же, только на сей раз дело дошло до собственного кошелька, так что мы жмотничаем и жалеем скотине на сено. А помнишь, какой переполох устроил Хаги… Нет, конечно. Тебя же не было в Руане.— Они рядятся в богов, — заявил Пайдар Доули и сплюнул. — Французы, англичане — все один черт. Боги из преисподней, сказал бы я: топчут траву, чтобы погонять мячик, а комнатных шавок наряжают так, что хватило бы прокормить пол-Ирландии хлебом целый год. Герои Тары поставили бы их, аспидов, голова к голове и мололи бы зерно.Откинувшись на выжженную траву, Тош положил руки под голову.— Что ты напустился на французов: они-то ведь выбросили англичан из своей страны.В два прыжка Доули очутился рядом с канатоходцем.— Им помогали восемь тысяч ирландцев! — завопил он. — Ты что же, утверждаешь, будто Ирландия не сможет согнать англичан со своих берегов таким ударом, что эти толстые рожи увидят сразу семь дорог? А шотландцы? Теперь всякому ведомо, что великая шотландская нация размякла до того, что Франции приходится вести за нее все войны. Бабы, которыми правят бабы… А вот и ваш великий полководец в юбчонках, девка, едва отнятая от груди, идет командовать парадом.Тош, человек спокойный, поймал взгляд Абернаси и перевернулся на бок.— О да: в Ирландии водятся огромные волы, — сказал он, — но, говорят, их невозможно переправить по морю из-за длиннющих рогов.Абернаси, увидев, что девочка-королева действительно появилась на дальнем конце озера, вскочил, расставив ноги, и заслонил рукой от света смуглое, с резкими чертами лицо.— Боже. Гувернантка. Эта женщина, Эрскин… Мальчишка Флеминг и шестеро охранников. Осматривают судно, словно на нем каталась дюжина прокаженных. Поднимаются на борт.— На воде не опасней, чем в любом другом месте, если судно надежное, — заметил Тош. — А это что за армада?На середине озера качались двенадцать маленьких лодок, привязанных друг к другу и к бую — миниатюрные гондолы, бригантины, галеры…— Нет, здесь ничего такого, что может ей навредить, — ответил Абернаси. — Бригантины и галеры — для шутейной битвы, парадная барка и лодчонки — с шутихами, огненными стрелами и огненными мельницами. Если даже запустить их все вместе, от них не будет вреда, да их едва ли можно запустить. У озера запрещено держать зажженные факелы. Ты, должно быть, слышал… — Внезапно он осекся и повернулся к Пайдару Доули, который стоял рядом с ним, вытянув шею. — Парень, а не пойти бы тебе поискать О'Лайам-Роу, раз ты знаешь, где он теперь?— Ах, успокойся, — презрительно бросил ирландец и повернулся к озеру спиной. — Я был там, когда оллава бросили в тюрьму: это лучшее, что могли сделать проклятые болваны. Это не новость для меня.Во второй раз глаза двоих встретились.— И для меня тоже, — коротко заметил Тощ. — А еще я слышал, что Кормак О'Коннор занемог.Пайдар Доули повалился на траву.— О'Лайам-Роу… Да знаете ли вы? — хитро усмехнулся он. — Говорю вам: если бы я время от времени не проветривал ему мозги, мы никогда не увидели бы снова Слив-Блум. — Он обнял колени; грубое его лицо так и лоснилось от самодовольства.Абернаси, привыкший общаться с бессловесными тварями, застыл, словно высеченный из камня, почуяв первые признаки тревоги; затем, подобно нападающей змее, бросился в траву и вцепился Пайдару Доули в плечо. Тош, вскочив на ноги, бросил взгляд на товарища и схватил Доули за другую руку; на его широком абердинском лице застыл вопрос.— Не кажется ли тебе, — осведомился Абернаси, — что он чего-то ждет?Пайдар Доули был слишком умен, чтобы кричать, а в то же время слишком глуп, чтобы полностью держать рот на замке.— Stad thusa ort! Потише (гэльск.).

Все равно уже слишком поздно, — сказал он, ухмыляясь, и сплюнул.Смотритель королевских зверинцев взглянул через его голову на Томаса Ушарта и что-то коротко бросил на урду. Затем они осторожно подняли маленького фирболга и, не говоря ни слова, отнесли в павильон.Без пяти десять король с непокрытой головой, в белом одеянии вошел во внутренние покои, и лучники охраны, дворяне и принцы, выстроившиеся вдоль стен, сняли головные уборы и поклонились. Музыка смолкла.За дальней дверью в течение десяти минут, разговаривая вполголоса и потея под бархатом, выстраивалась процессия ордена Подвязки. Коннетабль, выглядевший слегка нелепо среди английских лиц, прибыл позже и занял свое место рядом с Мейсоном. Впереди него стоял епископ, сэр Томас Смит и Черный Жезл; в середине Нортхэмптон разговаривал с Детиком, и это в глазах сведущих людей выглядело актом христианского смирения. Слуги выстроились до самых дверей, никто из них не раскрывал рта. Воротники у всех были чистые.Трубы заиграли, и они вошли.Нужно признать, все выглядело превосходно. Подобно отлаженному механизму, свита лорда-посла вошла в приемный зал, где выстроились в ряд усыпанные бриллиантами иностранцы, и прошла прямо к столам так, чтобы поместился хвост процессии. Дверь закрылась, вошедшие отвесили три поклона, трубы разразились каскадом звуков, и процессия разделилась на два ряда. Герольды вышли вперед: Флауэр, уверенно выступающий в блестящем плаще Честера, и генерал ордена Подвязки с расчесанной бородою, в прямо сидящей короне, в отороченной мехом мантии и в табарде с V-образным вырезом в синюю и красную клетку, украшенной золотыми львами и лилиями. Он нес подушечку пурпурного бархата с золотыми кистями, на которой искрились орден Подвязки, цепь ордена, книга Устава, в переплете из бархата с золотой тесьмой, и свиток со списком полномочий — и ничто не скользило по бархату, все лежало как влитое.С церемонным поклоном в сторону короля и высших сановников Детик разложил знаки отличия на длинном столе рядом с мантией, накидкой, капюшоном и шапочкой и уступил место Нортхэмптону. Началась торжественная речь. Список полномочий, врученный Генриху, зачитал вслух его секретарь.— Эдуард VI, милостью Божьей король Англии и повелитель Ирландии, защитник веры, верховный глава нашего благороднейшего ордена Подвязки, нашему преданному слуге и искренне любимому кузену маркизу Нортхэмптону… поручаю и уполномочиваю… вручить вышеназванный орден и принять присягу…Удивительно, до чего им шли их одеяния. Парр, у которого ума было меньше, чем у полкового трубача, мог сойти за короля. Там же стоял д'Обиньи. Генрих явно нервничал. «Черт бы побрал де Гизов», — подумал коннетабль. Хотел бы он увидеть лицо вдовствующей королевы, если бы Эдуард согласился отдать Кале в обмен на руку ее дочери — с контрибуцией или без оной.Он подавил вздох. Похоже, этого не произойдет: всего лишь интересный гамбит, и ничего больше. Но для его партии триумфом было то, что посольству вообще разрешили прибыть. Он надеялся, во имя Всевышнего, что Сент-Андре проявит осмотрительность. Последнее свадебное посольство, которое присылали в дни правления старого короля Генриха, чуть не провалило миссию, начав распродавать по бросовым ценам содержимое своего багажа еще прежде, чем хозяева успели поставить на стол десерт; Тейлорс-Холл выглядел как базарная площадь; гильдии взбунтовались, и не без причины. Но Сент-Андре можно было доверять. В отличие от де Гизов. Pasque-Dieu Святая Пасха (фр.).

, герцога нет! Впрочем, вот он: пришел позже… Боже, какая жара!Низенький охранник прибежал бегом, отпер и распахнул дверь; за его спиной стояли люди де Гизов. Через секунду они окружили Лаймонда. Побледневший и запыхавшийся О'Лайам-Роу сжал его руку.— Это она тебе сказала?— Робин Стюарт прислал сообщение, но Доули не передал его. Мы узнали обо всем лишь сию минуту. Покушение произойдет прямо сейчас, на озере.Они побежали. За ними, громыхая железом, мчались вооруженные люди.На бегу О'Лайам-Роу умудрялся говорить:— Мы должны действовать тихо. Твое освобождение незаконно. Пока еще нет доказательств, а король никогда не согласился бы… Тош привел Пайдара, Абернаси вернулся назад. Королева на озере, но даже если порох там, Шоле не сможет его зажечь. — Принц Барроу пытался схватиться хоть за соломинку здравого смысла в этом расшатавшемся мире. — И, послушай… Стюарт хочет увидеться с тобой. Он надеялся, что ты придешь к нему сегодня в десять, чтобы в этом покушении не обвинили его. Вот записка.— Ах, Стюарт, — проговорил Лаймонд. — Он явится с ножом и чертовски нудной нотацией — то и другое мимо цели! — когда все окончится. Так к морю же, к морю, о ты, кто посвящен во все тайны!Когда пробегали мимо арены для турниров, О'Лайам-Роу, у которого пот капал с подбородка, сказал:— Мишель Эриссон приехал. Они захватили Бека… Человеку, которого мы ищем, около сорока, он маленький, плотный, черноволосый, с рыжеватой бородой.— Боже! — воскликнул Лаймонд и засмеялся взахлеб.О'Лайам-Роу казалось, что Кроуфорд трепещет от жизненной энергии. Он бежал, словно танцуя, опережая своего спотыкающегося спутника, а солдаты в кожаных куртках неслись следом. Но у озера он остановился как вкопанный.— Бог мой, что они делают?! Девочка все еще там. Взгляните!Они остановились. И правда, барка королевы, нарядно расписанная, заполненная детьми и охранниками, была привязана в середине озера там, где скопились двенадцать маленьких суденышек.— Лодок нет, — заметил О'Лайам-Роу. — Последнюю взяли для королевы. И музыканты заглушат крики.— Если подложили длинный запальный фитиль…— Нет, — поспешно возразил О'Лайам-Роу. — Абернаси клянется, что никто не приближался к этим лодкам с прошлого вечера. Не существует в природе столь искусного канонира, который смог бы изготовить фитиль такой длины.— Значит, используют горящую стрелу, — ни на секунду не задумавшись, заявил Лаймонд. — В зверинце нет посторонних?— В этом можно не сомневаться.— Тогда ее пустят из павильона или с того берега, где стоят колесницы. Видишь, там совсем пусто. Возьми трех человек и обыщи колесницы. А я…Мишель Эриссон, не поздоровавшись, перебил его:— Тади, там луки Дианы, а возле трибуны — огниво…— Найди фонтаны и пусти их. Ты умеешь плавать? Нет? Филим? Боже, нет, посмотрите. Вот Абернаси.Вереница бегущих людей показалась на тропинках, обсаженных самшитом. Лаймонд и Эриссон бросились к трибуне у самого озера, сверкавшей золотой тканью. Рабочие, переводя дух, глазели на них с крыши. Один побежал.Лаймонд свистнул. Высокий призывный звук остановил О'Лайам-Роу на полпути к повозкам. Люди де Гизов замешкались и посмотрели наверх. К этому времени охранники на судне королевы заметили суматоху. С берега было видно, как их покрасневшие на солнце лица настороженно обратились в сторону берега. Они подняли щиты, выстроив своего рода баррикаду, за которой не стало видно даже огненных волос Марии. Наверное, они с облегчением подумали, что теперь девочка в полной безопасности. Им и в голову не пришло грести к берегу.Человек, что был на крыше, скрылся, но они успели рассмотреть невысокую, похожую на бочонок фигуру и рыжеватую щетину на подбородке. Это был Шоле. Лаймонд схватился за один из прочных римских пилястров и стал карабкаться, словно горный козел. Перед мысленным взором О'Лайам-Роу возникла развевающаяся черная мантия оллава, стремительно взбирающегося на мачту «Ла Сове» с ножом в зубах. Сейчас у него не было ножа. Чтобы освободить руки, он сбросил даже широкую холщовую рубашку; на фоне смуглой, покрытой шрамами спины его волосы, казалось, отливали скорее серебром, чем золотом.Шоле появился с луком в руках на широком картуше, венчающем фасад трибуны. На фоне белого солнечного диска пламя казалось бесцветным, как воздух, но, когда он выстрелил, все различили струйку серого дыма, тонкую и дрожащую, поднимающуюся от пылающей стрелы.Он быстро пустил одну за другой три горящие стрелы. Первая с шипением упала в воду. Вторая и третья вонзились в деревянную обшивку девятого по счету суденышка — маленькой галеры, находившейся рядом с покрытой балдахином баркой. Затем Артус Шоле бросил лук и огниво на плоскую крышу под собою. Покрытая лаком древесина и нагревшееся металлическое покрытие приняли пламя мгновенно, словно монах — свое мученичество, и между Шоле и Фрэнсисом Кроуфордом возникла огненная преграда.Речь на латыни была, слава Богу, закончена, а затем завершилось и самое нудное в этой церемонии — высокопарная торжественная речь Эли и ответ де Гиза, в красном шелковом камелоте похожего на иностранца, такого же, как и все прочие англичане. Теперь Генрих, статный, видный, с блестящими черными волосами, в простом белом одеянии с серебряными аксельбантами коснулся книги, поцеловал крест и принял присягу.Что бы там ни было, все проходило гладко. Генерал ордена Подвязки принялся за дело — взял с подушечки голубую шелковую подвязку с золотыми буквами, поцеловал ее и передал Нортхэмптону. Откинув назад мантию, маркиз принял Подвязку и, опустившись на колени, обвязал вокруг мускулистой левой ноги короля, почтительно и проворно; было видно, что он немало практиковался с конюхами.Д'Обиньи выглядел подтянутым, молодцеватым и вполне довольным собой. Почему опоздал Франсуа де Гиз? Тот парень, прикинувшийся ирландцем, был шпионом его сестры, это можно с уверенностью утверждать. Спектакль, разыгранный во время схватки с кабаном, был типичным a deux visages Двуличием (фр.).

— забвение своих интересов на данный момент, повод к снисходительности, которую, возможно, придется проявить позднее. В конце концов она отреклась от своего шпиона в довольно резкой форме. Удивительно, что парень не взбунтовался. И кто может ее осудить — как показали события, она была права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45