Они успели отъесться за два дня, совсем пришли в себя, приоделись — кожаные штаны, красные драгунские мундиры с желтыми галунами и стрельчатыми отворотами на рукавах, неизвестно откуда оказавшиеся в военном имуществе фаудждара, за поясом — пистолет и сабля. Правда, в такой экипировке было несколько жарковато, но ради удовлетворения неоднократно уязвленного самолюбия можно было и потерпеть. Совсем недавно они униженно валялись в ногах у фаудждара и слезливо умоляли пощадить их, а теперь командовали зычными голосами, упиваясь властью, подгоняя неторопливых погонщиков быков, покрикивая на сипаев, сопровождавших повозки с ядрами, порохом, фитилями, картечью, банниками, веревками, ракетами банну и всем прочим артиллерийским имуществом. Сам Малик-хан теперь заискивал перед ними. Вслед за пушками растянулся бесконечный хозяйственный обоз с женами и детьми сипаев и всадников, с продуктами и водой, кизяком, палатками, кормом для лошадей и быков.
К вечеру караван добрался до переправы через Чинаб. Переправлялись весь следующий день. Особенно много хлопот оказалось с пушками. Одну чуть не утопили из-за бестолковых команд Кондрелла, и только благодаря военному опыту Гибсона все кончилось благополучно.
Через семь дней, двигаясь страшно медленно и пройдя город Амритсар, караван достиг крепости Амбала, от которой до Дели оставалось всего три перехода.
У стен крепости раскинулся совершенно невообразимый табор из палаток и навесов. Ржали лошади, мычали быки, слышались смех и крики, повсюду чадили многочисленные костерки, звенела посуда и стучали инструменты, кто-то готовил пищу, кто-то чинил сбрую или повозку, кто-то возился с военной амуницией, там и сям сновали мужчины, женщины и дети. Шла обычная лагерная жизнь.
Малик-хан неторопливо готовился к ужину, как к нему в палатку просунулась голова слуги:
— Хузур! Гонец с почтой из Барахпура!
— Зови! — махнул тот рукой.
Тотчас в палатку вошел сипай в запыленной одежде, почтительно поклонился мансабдару и подал тисненую кожаную папку, запечатанную особой застежкой. Малик-хан открыл ее:
«Пусть досточтимый фаудждар Бахадур Сингх остережется. В Кашмире находятся два фальшивомонетчика инглиси. Их имена Джон Гибсон и Николас Кондрелл. Они могут проникнуть в Пенджаб через перевал Пир-Панджал по падишахской дороге, проходящей по вашему округу. Аллах да ниспошлет удачу благословенному Бахадур Сингху в поимке этих негодяев.
Мира и спокойствия твоей земле,
Мансур-хан, субедар Кашмира
Аллах велик!»
Внизу была приписка:
«Малик-хан джи!
Именем Аллаха и его благословением арестовать обоих инглиси, заковать в цепи и препроводить под охраной обратно в Барахпур.
Бахадур Сингх, фаудждар округа Шахири
Пенджаб «
Малик-хан вскочил, опрокинув поднос с едой:
— Фазиль!
— Да, хузур!
— Возьми десять сипаев в полном вооружении и бегом к пушкам. Схвати обоих инглиси и приведи в лагерную кузницу. Пусть кузнец приготовит цепи. И ждите меня! — Он злорадно ухмыльнулся.
— Да, хузур! — невозмутимо ответил помощник мансабдара и быстро вышел из палатки.
Вдруг на дороге, идущей из Дели, послышался конский топот и появились два всадника.
— Прочь! Прочь! — кричали они, нахлестывая взмыленных лошадей. Не сбавляя скорости и не разбирая дороги, они неслись через лагерь к центральной палатке с длинным зеленым стягом на верхушке, стоявшей на небольшом холме. Люди с возгласами негодования едва успевали увертываться от лошадей, сбивавших все, что им попадалось на пути.
Добравшись до палатки, всадники спешились.
— Где почтенный и достославный фаудждар?
Из палатки вышел Малик-хан и ответил:
— Его здесь нет, вместо него — я, главный мансабдар. Я выполняю его поручение и сопровождаю отряд для армии несравненного падишаха Фарруха Сийяра.
— Хузур! Мы — гонцы благословенного визиря Низам-уль-Мулька, — ответили приезжие, почтив Малик-хана тройным таслимом. Мы прибыли из Дели с важным сообщением для всех фаудждаров Пенджаба и их подданных, слушайте, слушайте все! — (Со всех сторон из лагеря к палатке сбегались люди. ) — Падишах Фаррух Сийяр низложен, власть захватили братья Сайиды из Бархи. В Дели смута. Падишахский двор охвачен междоусобной войной. Военный министр мир-бахши Махфуз-хан казнен. Армия вышла из подчинения, восстала и движется на Амбалу, чтобы вторгнуться в Пенджаб. Завтра ее передовые отряды будут здесь! Спасайтесь!
Несколько секунд стояла гробовая тишина, а потом вопль ужаса из десятков глоток разнесся по всему лагерю. Начались невероятная паника и давка. Бросая вещи, оружие, палатки, все кинулись к лошадям и быкам. Людьми владела лишь одна мысль — бежать. Первым удрал Малик-хан с помощником Фазилем, приближенными и слугами, за ними по одному и небольшими группами стали исчезать всадники и те, у кого были лошади. Нельзя было терять ни минуты. Теперь каждый мог надеяться только на себя. Англичане, понимая это, тоже стали лихорадочно собираться.
— Прощайте наши кулеврины! — Джон, обойдя пушки, похлопал каждую по стволу. — Не удалось нам пострелять, дорогие тетушки! — Он хихикнул. — Сэр! — покопавшись в одной из повозок, проговорил Джон, обращаясь к Николасу. — Я советую прихватить несколько ракет банну. Хорошие штучки! Пригодятся!
— Да, да! Бери! — ответил тот, бегая около пушек. — Джон! — Николас торопливо приторачивал к луке седла мешок с кормом для лошади. — Нам снова крупно повезло, мы стали с тобой дважды свободными.
— Да, сэр! Мы свободны, и нам надо решить, куда мы двинемся, — ответил Гибсон, проверяя подпругу у своей лошади.
— Теперь в Лахор, конечно, в Лахор, друг мой, куда же еще? Там тоже есть английская торговая фактория. Теперь у нас все есть — даже военные охранные грамоты дастаки с печатью фаудждара. Гип-гип ура! В путь-дорогу. Теперь нам море по колено и сам черт не брат! — и он прыснул коротким смешком.
Уже вечерело и солнце клонилось к закату, а на небе собирались тяжелые свинцовые тучи, предвестники бури, когда два всадника, оставляя за собой брошенный осиротевший лагерь и ненужные больше пушки, бодрым аллюром начали путь по пустынной Лахорской дороге.
ЗЛОЙ ДУХ ПОБЕЖДЕН
Караван Парвеза медленно спускался с перевала Пир-Панджал на Равнины, к Бхимбару. Узкая каменистая караванная падишахская дорога никогда не испытывала прикосновения колеса. Извиваясь меж лесистых круч и скал, она тянулась вдоль бурных вод Раджаури, пересекая мелкие ручьи, спускаясь к Мунавварвали, одному из горных притоков Чинаба. Путь под непрерывным мелким дождем продолжался почти до темноты. Миновав деревушки Каллар и Дхаркот, остановились на ночевку на небольшой поляне, окруженной лесом. Дождь прекратился. Караванщики быстро поставили палатки, разожгли несколько костров, развьючили лошадей, сложили весь груз под большой навес у раскидистого баньяна на опушке. Возле навеса караван-баши поставил для охраны двух сипаев. После того как все поели, желающие послушать дальше историю о Раме и Сите собрались у большого костра, где уже сидел Парвез, время от времени делая неторопливые затяжки из хукки. Нечего и говорить, что наши русские друзья уселись ближе всех к Парвезу и слушали, затаив дыхание.
«…Сита лишилась чувств от страха. Придя в себя, она увидела, что колесница, в которой она сидит, стремительно несется по воздуху, а тот, кого она принимала за нищего, правит.
В ужасе Сита воскликнула:
— Кто ты и куда меня везешь?
Раван захохотал и ответил:
— Я — Раван, могущественный владыка острова Ланки. Увидев твое прекрасное лицо, я лишился разума. И вот, ты в моей власти. Забудь нищего Раму. Ты будешь моей супругой.
Потрясенная Сита решила выпрыгнуть из колесницы, но Раван схватил ее за руку и проговорил:
— И не думай прыгать! Скоро мы достигнем Ланки, и там ты найдешь столько счастья и богатства, что забудешь свою жизнь в лесу. Вместо жалкой хижины ты получишь царский дворец, башни которого касаются неба. В его залах полы из чистого серебра, а стены из золота. Там день и ночь струятся ароматы цветов и благовоний.
Ужаснувшись, Сита крикнула:
— О, замолчи, бесчестный демон! Как тебе не стыдно обманывать женщину! Немедленно отпусти меня, иначе Рама уничтожит тебя и весь твой род!
Но Раван не слушал ее, и колесница продолжала мчаться среди облаков, которые время от времени озаряли вспышки молний. Доносились раскаты грома, словно боги были чем-то недовольны… «
Парвез прервал рассказ и указал рукой вверх
— Вот так, наверное, было тогда. Как сейчас, во Время дождей.
Действительно, яркие зарницы, освещавшие клубящееся покрывало туч, и отдаленный грозовой гул ясно говорили о Времени дождей.
«…Когда Сита увидела, что ее угрозы не действуют на злодея и колесница продолжает лететь по небу все дальше и дальше, она начала умолять Равана:
— Ты великий раджа, почему же ты не соблюдаешь священный закон? Я слышала, что ты большой ученый и почитаешь бога Шиву. Неужели тебе меня не жалко? Я обвенчана с Рамой, и скорее солнце будет всходить на западе, скорее реки потекут вспять и горы сдвинутся с места, чем я нарушу закон. Зачем же ты хочешь совершить великий грех?
Но эти мольбы не подействовали на Равана. Да проклянет его Аллах! Тогда Сита с громким криком: «Рама! Рама! Где ты, мой любимый?» — залилась слезами. Но Раван, не обращая внимания на нее, мчался дальше.
В это время они пролетали над местом, где жил отшельник Джатаю, владевший силой волшебства. Он часто встречался с Рамой и Ситой и очень любил их. Увидев в небе колесницу и услышав, что Сита рыдает и зовет Раму, он понял, что кто-то увозит ее. Схватив дубину, Джатаю взвился в небо и, внезапно появившись перед колесницей, закричал громким голосом:
— Эй, возница, кто ты, куда везешь Ситу? Остановись и отпусти ее. Иначе тебе несдобровать!
Раван захохотал и крикнул в ответ:
— Ты разве не видишь, кто я? Я повелитель Ланки, ракшас Раван. Прочь с дороги!
Но Джатаю не испугался и не отступил, а начал сражаться с Раваном. Он был стар и рисковал в этой битве своей жизнью, но бился с могучим ракшасом храбро и стойко, пока все тело волшебника не покрылось ранами. Тогда он упал на землю без чувств, а Раван помчался дальше.
А Лакшман, как только ушел из хижины, стал беспокоиться о Сите, которую оставил одну без защиты. Ему стало казаться, что с ней случится какая-то беда. Вдруг он увидел бегущего к нему Раму.
— Ты звал меня? С тобой что-то случилось? — спросил Лакшман.
Но Рама не слушал.
— Почему ты оставил Ситу одну, — воскликнул он. — Случилось несчастье! Это был злой дух, принявший образ оленя. Мы попались в ловушку. А я ведь тебе приказал быть рядом с Ситой. Как ты смел ослушаться меня?!
Лакшман, опустив голову, ответил:
— Сита послала меня против моей воли. Я не хотел идти, но она стала упрекать меня.
Посмотрев с укором, Рама сказал:
— Вот видишь! С ее упреками ты посчитался, а мой наказ забыл. Ну что ж, посмотрим, что нас ждет.
Они быстро дошли до хижины. Там было пусто. Лакшман, рыдая, опустился у порога хижины, а Рама почти лишился рассудка и впал в неистовую ярость. Он хватался то за лук, то за джемдер, сжимал кулаки, его глаза метали молнии, он кричал: «Где ты, моя любимая?» Он метался, как безумный, и Лакшман испугался, что его брат от отчаяния лишит себя жизни, не пережив разлуки с Ситой… «
Дангу придвинулся ближе.
— Дальше! — почти крикнул он.
«…И вот, когда Рама совсем успокоился, — Парвез на мгновение остановился, затянулся из хукки хорошей порцией дыма, — … совсем успокоился, да благословит его Аллах! — Парвез многозначительно посмотрел на Дангу, — он отправился искать Ситу, а Лакшман помогал ему. Они все осмотрели — и поляны, где павлины устраивали свои танцы, и берег реки, где обычно резвились олени, но нигде, нигде не нашли и следа Ситы. Рама спрашивал у деревьев, не видали ли они его любимую; он спрашивал у пролетавших птиц, не знают ли они, где она. Он заглядывал во все пещеры и звал ее, он спрашивал у ветра, не может ли тот принести ему хоть какую-нибудь весточку от Ситы, он обращался к проплывавшим в небе облакам, горестно воздев к ним руки. „О, Сита, моя любимая, где ты?“ — печально взывал Рама.
Тем временем Раван, продолжая путь, пролетал над высокой горой. Сита увидела на ее вершине обезьян и подумала, что Рама, разыскивая ее, обязательно придет сюда. Поэтому она незаметно сбросила свое покрывало и несколько украшений в надежде, что эти обезьяны найдут их и расскажут Раме о своей находке.
Наконец Раван прибыл на Ланку и тотчас же начал показывать Сите свои сады, дворцы, несметные сокровища и могучие войска, надеясь всем этим соблазнить ее. Но напрасно. Сита осталась ко всему равнодушна.
— Как? — воскликнул Раван. — Ты не оценила моего могущества и богатства и думаешь, что Рама сможет вырвать тебя из моих рук? Брось даже мечтать об этом!
Сита с ненавистью взглянула на него и ответила:
— Никакие силы в мире и никакое богатство не смогут заставить меня забыть Раму. Он обязательно освободит меня и отплатит тебе за все твое зло и низость. Лучше отпусти меня, а сам пади к ногам Рамы и смиренно проси его прощения за свою дерзость.
Раван вспыхнул от гнева и велел поместить Ситу в отдельный дворец с садом, приказав нескольким прислужницам ракшаси донимать ее и угрожать ей до тех пор, пока она не признает Равана своим господином. Но ракшаси скоро полюбили Ситу за ее добродетель и преданность Раме. Они даже утешали Ситу и, только когда приходил Раван, для виду начинали ее бранить… «
Парвез остановился передохнуть и сделать несколько затяжек из хукки, а погонщики и сипаи, сидевшие у костра возле него, одобрительно загудели:
— Вах ва! Вах ва! — Хорошо рассказываешь, продолжай!
Ювелир обвел глазами напряженные лица слушателей и, удовлетворенный производимым впечатлением, продолжил:
«…И вот, в поисках Ситы Рама и Лакшман шли все дальше и дальше, тщательно обыскивая горы и леса…»
Внезапно со стороны большого навеса послышался громкий, душераздирающий крик. Все вскочили. Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием в костре горящих сучьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39