Чтоб успокоить его, она обещала больше не давать ему повода к ревности и в доказательство искренности своих слов объявила, что не хочет больше ездить в салон… А, как вам это нравится? Тройную выгоду приобрела! Во-первых, угодила маркизу, во-вторых, не должна больше ездить туда, где ей теперь невесело, и, в-третьих, за счет этого снова сделалась предметом общего интереса!— В самом деле она славная актриса, — заметила Сара Кондоро.— Теперь здесь все только и говорят, что о Миндальном Цветке. Меня тысячу раз заставляли повторять рассказ о ее несчастной любви… посмотрите, как все ищут меня! Вот выгода, которую я извлекаю из этого происшествия; жаль, если Миндальный Цветок на какое-то время останется верной своему слову…В эту минуту разговор был прерван стуком в дверь. Ложа была заперта изнутри, Сара хотела встать и отворить, но Пепилья предупредила ее. Резвушка закончила свой рассказ, и ей хотелось вернуться в залы, чтобы снова повторять повествование о несчастной любви Миндального Цветка. Она быстро распахнула двери и в изумлении попятилась. Там стоял человек, совсем не подходящий для салона дукезы. Он походил на бродягу, с которым не совсем приятно было бы встретиться с глазу на глаз. Это был высокий, широкоплечий, мощный, как Геркулес, мужчина, с отвратительным лицом.Пепилья вопросительно взглянула на него, потом на дукезу, которая не могла прийти в себя от удивления: перед ней стоял прегонеро, явившийся в неопрятном, неподходящем для данного места костюме помощника палача.Он, по-видимому, не замечал ее удивления и не обращал на него внимания, а смело пройдя мимо Пепильи, поспешившей уйти, вошел в ложу и запер за собой дверь.Сара Кондоро не совсем приветливо смотрела на неожиданного гостя, появление которого, видимо, стесняло ее, и прегонеро заметил это.— Как здесь роскошно, — сказал он, — довелось и мне наконец увидеть салон!— Как ты попал сюда? — спросила дукеза.— Спросить так — все равно что сказать: «Лучше бы тебя здесь не было». Знаем мы это!— В таком костюме…— Ну так что же, у меня нет лучшего.— Сам виноват. Мало разве тебе дали денег? Но ты делаешься все скупее. Кто тебя провел сюда?— Один из слуг.— Какая досада! Что подумают люди, увидев тебя здесь?— Пускай их думают, что хотят! Мне надо поговорить с тобой, — отвечал прегонеро и, не ожидая приглашения, уселся в кресло. — Давно я не сиживал на таких мягких шелковых креслах. Ты опять чертовски разрядилась… а все на деньги за Клементо…— Молчи! — повелительно остановила его Сара Кондоро, и глаза ее сверкнули. — Услышат!— Мне надо поговорить с тобой!— Только не здесь, ты не умеешь…— Держаться, ты хочешь сказать, — перебил ее прегонеро. — Ну разумеется, за это время разучился! Ты, кажется, стыдишься меня, но ведь не в первый раз тебе приходится рядиться в шелк и бархат, чтобы потом опять разом все спустить.— Уйдем отсюда, ты говоришь такие вещи, о которых не все должны знать! — с досадой сказала дукеза, вставая.— Но мне здесь очень нравится!— Да мне не нравится, иди за мной! — повелительно сказала Сара Кондоро своему прежнему возлюбленному и пошла к двери.— Куда ты ведешь меня?— Увидишь, пойдем.Прегонеро последовал за ней. Они вышли в коридор. Убедившись, что кругом никого нет, она быстро подошла к потайной двери, отперла ее маленьким ключом, и они очутились на ярко освещенной винтовой лестнице. Спустившись по ней в узенький коридор, они вошли в очень нарядно убранную комнату, в которой стояло фортепиано.Здесь дукеза обычно отбирала певцов и певиц для своего салона.— Здесь мы можем говорить спокойно, — сказала старуха уже мягче, — садись. Зачем ты пришел?— Да вот, видишь ли… это очень щекотливое дело, — задумчиво отвечал прегонеро, садясь так бесцеремонно, точно был у себя дома. — Мне надо откровенно сказать тебе кое-что, только ты не горячись.— Говори! Тебя обычно занимают такие вещи, которые не всякого касаются. Интересно знать, что еще тебе пришло в голову.— Человек не волен в своих мыслях, — отвечал прегонеро. — Умны они или нет, а приходят ему в голову, и все тут. Вот и меня в последние дни мучает одна такая мысль, потому я и пришел к тебе.— Разве я могу помочь тут чем-нибудь? — спросила дукеза.— В некоторой степени.— Так говори, только короче.— Меня тяготят деньги за Клементо, — начал прегонеро, — я готов вернуть их! Мне жаль, что я отдал своего сына…Дукеза широко раскрыла глаза. Лицо ее приняло отвратительное выражение при этих неожиданных словах прегонеро.— Меня мучает мысль, — продолжал он, — что я продал нашего сына…— Да в уме ли ты? — вскричала Сара Кондоро.— Я раскаиваюсь в том, что сделал.— Но ты никогда не заботился о своем сыне.— Со мной происходит то же, что и с герцогом, я становлюсь старше… мне жаль, и я не отдам сына за Иудино вознаграждение, не отдам!— Святой Франциско, не отнимай у него разум! Ты, кажется, с ума сходишь!— Нет, я хорошо обдумал, Сара, и не откажусь от своих слов. За проклятые деньги я отдал родного сына, потерял все права на него… за этакую сумму отдать навсегда Клементо… я согласился необдуманно.— Да что с тобой делается? — перебила дукеза, глядя на него во все глаза. — Я еще не совсем понимаю твою цель, но что ты действуешь не из любви к Клементо — это ясно.— Я возвращу деньги, они не могут вознаградить меня за потерю сына.— Ага, теперь поняла! — вскричала дукеза. — Сумма мала! — Ты хочешь воспользоваться случаем и обогатиться, а потому грозишь раскрыть нашу тайну. Просчитался, друг мой Оттон, просчитался! Я не дам тебе ни одного мараведи Мараведи — мелкая медная монета в Испании.

. Ты опоздал, Клементо признан сыном герцога и уже едет к нему!— Ошибаешься, еще не поздно, — отвечал прегонеро, невозмутимо покачивая головой. — Ты, верно, не знаешь, что Клементо еще здесь.— Здесь? Ну и что же? Во всяком случае, ты опоздал, потому что герцог уже официально признал его своим сыном.— Я возьму назад свое показание.— Нет, этого не будет! — вскричала с бешенством Сара Кондоро, дрожа от злости. — Это ни к чему бы и не привело. Рикардо очень рад, что нашел дукечито, и спешит успокоить герцога, который с нетерпением ждет его на востоке.Прегонеро потихоньку засмеялся.— Герцог не на востоке, — спокойно сказал он, — а здесь, в Мадриде.Дукеза застыла, раскрыв рот и вытаращив глаза.— Герцог в Мадриде? — спросила она.— Ну да. И я пойду к нему, возьму назад Клементо и верну деньги. Но прежде я хотел сказать об этом тебе, чтобы ты не упрекнула после, что я действовал из-за угла.— Кондоро здесь? Я уверена, что это твоя выдумка, ты хочешь напугать меня…— Клянусь всеми святыми, он здесь, и я пойду к нему и возьму у него Клементо…— Чудовище! Не бывать тому! Ведь я вижу, ты только хочешь выманить у меня деньги!— Правду сказать, сумма и в самом деле не стоит жертвы.— Тысячу раз я каялась, что взяла тебя в сообщники, негодяй! Тебе все мало.— Напрасно ты бранишь меня — жертва слишком велика, и я не хочу оставаться без соответствующего вознаграждения, этого мне никто не может поставить в упрек.— Да куда тебе столько денег, скряга?— Сам еще не знаю. Может быть, чтобы обеспечить свою старость. Надо воспользоваться временем, пока герцог еще не умер…— Экое несчастье, что я действовала с тобой заодно! Вот и нажила себе кровопийцу, от которого не отвязаться. Ты жалкий негодяй.Прегонеро встал.— Так-то благодаришь меня за то, что я тебя предупредил? — сказал он. — Ну да ведь вы, женщины, все таковы.— Не смей ходить к герцогу!— Гм… это от тебя зависит.— Скряга, я дам тебе еще несколько тысяч дуро, но это все!— Когда я их получу? Долго ждать ведь не стану.— Завтра приходи, — сказала дукеза, выталкивая прегонеро за дверь. XXIII. Неудовлетворенная ненависть Бланка Мария ликовала! На ее глазах Мануэль и Инес упали в расщелину вместе с проломившимся мостом.Наконец-то ее жажда мести удовлетворена! Она перешла в лагерь карлистов и отдала свою руку дону Альфонсу для того, чтобы уничтожить Мануэля, которого она так же горячо ненавидела теперь, как прежде любила, для того, чтобы наказать его за ту минуту, когда он признался ей, что больше ее не любит. И ей удалось осуществить свой план, судьба помогла ей даже раньше, чем она ожидала. Мануэль безвозвратно погиб вместе с той, которую осмелился ей предпочесть! — Судьба опередила нас, дон Альфонс, — с ледяным спокойствием сказала она, обращаясь к супругу. —Мы можем прекратить преследование и поберечь порох — смерть раньше нас настигла беглецов! Вернемся в лагерь. А вы, сеньор Тристани, должны радоваться, что дело приняло такой оборот, иначе вас могли бы заподозрить в содействии бегству.— Такое подозрение не может пасть на меня, ваше сиятельство, — отвечал Изидор, самоуверенно улыбаясь, — потому что это ведь я взял в плен генерала.— Небрежность —тоже вина.— Замок надежно охранялся, светлейшая принцесса, я не мог предвидеть, что патер заснет в комнате пленного, что поблизости найдется сеньора, которая, не испугавшись никаких опасностей, освободит генерала. Наконец, я не мог знать, что в замке есть другой ход, он почти незаметен. Н у да теперь все равно, пленный мертв, а расстрелян он или упал со скалы — разницы нет. Я возвращаюсь к своему отряду и надеюсь вскоре придумать что-нибудь такое, что возвысит меня в ваших глазах.Они вернулись к тому месту, где их ждал зуав с лошадьми. Тристани помог сесть принцу и принцессе, потом вскочил на лошадь сам и поехал обратно в замок, между тем как принц с супругой в сопровождении свиты вернулись в лагерь.Одна цель дочери дона Мигеля, вдовы отравленного герцога Медины, была достигнута. Мануэля и Инес больше не существовало.Теперь у нее осталось одно желание — торжественно въехать в Мадрид с королем Карлом и его братом после победы над неприятелем.Ослепленная тщеславием, Бланка Мария преследовала свою цель с еще большей кровожадностью, чем Карл и Альфонс.Когда брат ее супруга возложит на себя корону своими окровавленными руками, ей уже легко будет вырвать у него власть и самой править в Испании. Донья Бланка властолюбием, кровожадностью и бесчеловечностью пошла в отца — и плохо пришлось бы испанцам, если бы дону Карлосу удалось завладеть троном и править страной под влиянием этой фурии.Вернувшись в лагерь, она поспешила отдать приказание сжечь селение, на которое пало подозрение в том, что жители его брали на постой республиканские войска. Несчастные поселяне в отчаянии бросились к Бланке, думая, что у женщины найдут сочувствие. Но она холодно велела прогнать их из лагеря и поджечь селение со всех сторон. Альфонс между тем занялся формированием армии, которая должна была расположиться в центре линии карлистских войск.Спокойные зимние месяцы предполагалось использовать для вооружения и доставки провианта войскам и населению, находившемуся во владении карлистов, но прежде всего для снабжения оружием отдельных отрядов.На следующий день, вечером, в лагерь прискакал весь в пыли Изидор с каким-то пастухом. Велев доложить о себе донье Бланке и поручив пастуха одному из зуавов, он вошел в палатку, где сидела принцесса.Она удивилась такому быстрому возвращению Изидора в лагерь и спросила, не задумал ли он какое-нибудь новое предприятие.— С нами сыграли невероятную и очень дурную шутку, ваше сиятельство, — вполголоса отвечал Тристани.— Что такое? Говорите скорей!— Генерал Мануэль Павиа жив!— Мануэль жив? Кто это сказал?— Человек, видевший его.— Но это было бы чудо… Нет, нет! Он ошибся.— Ошибка невозможна, ваше сиятельство! Генерал Павиа и графиня Инес спасены.— И графиня Инес! Кто вам сказал?— Бедный старый пастух, ваше сиятельство, не знавший в лицо спасенных и вообще не подозревавший, как важно то, что он увидел.— И он говорит, что Мануэль и графиня спасены?— Не угодно ли будет вашему сиятельству его выслушать?— Хорошо, приведи его.Изидор вышел, и через минуту в палатку вошел старый пастух и упал на колени.— Как тебя зовут? — спросила Бланка, сильно взволнованная полученным известием.— Педро, ваше сиятельство, старый Педро.— Ты пастух?..— Да, ваше сиятельство.— Что же ты видел?— В прошлую ночь я пригнал овец к обрыву, с которого видна горная тропинка, а сам лег на обрыве. Все было тихо кругом, я заснул, вдруг какой-то шорох разбудил меня. Странную процессию я увидел, ваше сиятельство. Из расщелины вышло десять монахов, и хотя они были довольно далеко от меня, но я мог разглядеть, что они несли двое носилок, на которых что-то лежало.— Они шли из той расщелины, через которую проложен узенький мостик?— Да, ваше сиятельство. Наконец я разглядел, что на носилках лежат люди. Все они скоро исчезли в утреннем тумане, а мне стало почему-то страшно. Я сказал себе, что об этом надо доложить кому-нибудь повыше. С восходом солнца, передав стадо другому пастуху, я отправился в лес, где стояли солдаты, и встретил вот их.Пастух указал на Тристани.— Знаешь ты, из какого монастыря были эти монахи? — спросила Бланка.— Нет, ваше сиятельство, — отвечал, пожимая плечами, пастух, — в окрестностях столько разных монастырей! Мне показалось только, что на носилках лежало двое раненых.Бланка и Изидор переглянулись.— Узнал ты что-нибудь еще, Педро? — необыкновенно ласково спросила принцесса.— Нет, ваше сиятельство, но рад был бы узнать, если бы этим мог служить вам, — отвечал пастух.— Уведите старика, — приказала Бланка. Изидор вышел с ним, а затем вернулся в палатку.— Это, без сомнения, они, ваше сиятельство, — сказал он. — Что могли нести монахи из расщелины — пни, траву, ведра с водой?— Сейчас мы удостоверимся! Вы пойдете со мной, Изидор, а старый Педро покажет нам место, с которого можно спуститься в расщелину. Мы сойдем до той самой точки, над которой был мост, и посмотрим, там ли упавшие с него.— Да, и удостоверимся, что монахи, заметив сломанный мост, пошли поискать, не случилось ли с кем-нибудь несчастья…— Но всем окрестным монастырям приказано не давать убежища мятежникам, — сказала Бланка, — а генерал Павиа был в мундире! Плохо придется сострадательным братьям, если они приняли у себя бунтовщика!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60