— Признаешь ты теперь или нет, что твои показания ложны? Признаешь ты, что Изидор Тристани отец твоего ребенка? — спросил Бонифацио.— Можете убить меня, но и перед смертью я скажу, что отец моего ребенка дон Карлос, — проговорила мученица слабым умирающим голосом. — Сжальтесь, дайте мне умереть!Инквизитор опять подал знак.Еще раз положили тряпки на рот Амаранты, снова начала она захлебываться каплями воды, и, наконец, руки и ноги ей стали сводить судороги, глаза безжизненно остановились, она лежала как мертвая, потеряв сознание.Пытка водой, изобретенная отцом Бонифацио, была окончена.Тогда помощники инквизитора отвязали безжизненное тело от скамьи и подняли его. По-видимому, в нем не осталось ни малейших следов жизни.— Отнесите эту закоренелую грешницу назад в ее келью, — приказал Бонифацио. — Она не призналась, но вина ее доказана показаниями Изидора Тристани. Позаботьтесь привести ее в чувство.Пока палачи выносили Амаранту из камеры пыток, святой отец обратился к графу Кортецилле со следующими словами:— Как только она поправится, она будет обвенчана с Изидором Тристани, и тогда все препятствия устранятся, надеюсь, что это вас удовлетворит?Граф утвердительно кивнул головой.— Исполните единственную мою просьбу, единственное мое требование, — сказал он тихо, причем лицо его оставалось так же холодно и бесстрастно, как во все время истязания несчастной Амаранты. — Отыщите мое пропавшее дитя.— Будьте покойны, граф Кортецилла, — ответил Бонифацио, выходя вместе с ним из камеры пыток, на пороге которой их ожидал прежний их проводник, монах, освещавший им путь своей свечой. — Мы найдем ее! У нас есть свои средства для этого, свои пути, и я обещаю вам почти наверняка, что на днях же наши сыщики найдут ее!— Желаю, чтобы ваши труды увенчались успехом, тогда я немедленно уеду с Инес за границу, чтобы встретиться с принцем в условленном прежде месте, — сказал граф Кортецилла, направляясь к выходу из аббатства. — Примите благодарность за вашу готовность оказать мне содействие, и дай Бог, чтобы оно привело нас к цели!С этими словами он поклонился инквизитору и ушел. XXV. Нищий цыган Вечером на другой день после рассказанных нами событий в аббатстве на углу улицы Толедо и площади Кабада стоял старик в одежде испанского цыгана. На нем были короткие, доходящие до колен панталоны, из когда-то черного, а теперь порыжевшего от времени бархата, белая рубашка и сандалии. Он был подпоясан пестрым поясом, а на шее в качестве украшения висела цепь, состоявшая из металлических шариков, сверху довольно больших, а книзу все меньших и меньших.С плеч его сзади спускался потертый короткий плащ в заплатах, а седые волосы были прикрыты остроконечной черной бархатной шляпой, впрочем так полинявшей от дождя и солнца, что первоначальный цвет ее с трудом угадывался.Лицо и руки старого цыгана были смуглые, загорелые. Возле него сидела огромная, косматая собака.Прислонившись к стене дома и поставив посох возле себя, он снял висевшую у него на поясе старую, грязную скрипку и начал играть. Инструмент, расстроенный от долгого употребления и непогоды, издавал нестройные звуки, но цыган не смущался и продолжал наигрывать то жалостные, то зажигательные мелодии, сняв предварительно шляпу с головы и положив ее на мостовую между собой и собакой для сбора подаяния. Многие, проходя мимо музыканта с развевающимися от ветра седыми волосами, бросали мелкие монеты в эту импровизированную кружку, за что старик благодарил их наклоном головы.Собака сидела над сокровищницей своего хозяина и, угрюмо понурив голову, стерегла ее, как верный сторож.Серьезное лицо цыгана, покрытое глубокими морщинами, заставляло думать, что он очень стар. Брови его и борода были совсем белые, шея и пальцы худые, нос тонкий и острый, а глаза, которые он постоянно прикрывал, казались очень утомленными.Очевидно, в молодости он был красавец, и музыкант, должно быть, был очень неплохой; несмотря на дребезжащие звуки его инструмента, музыкальная даровитость, столь свойственная вообще сыновьям этого странствующего, бездомного племени, слышалась в каждой ноте старого цыгана-нищего.Он играл довольно долго у стены углового дома на улице Толедо и успел уже собрать порядочно мелких монет, когда поблизости от него остановились два человека, привлекшие, по-видимому, его внимание.Наружность этих людей не внушала доверия. На одном из них был короткий камзол и панталоны до колен, какие обыкновенно носят погонщики вьючных ослов, на другом — короткий плащ, накинутый на плечи. У обоих на головах были старые испанские шляпы, а на ногах низкие башмаки. Ни лицом, ни костюмом эти люди не внушали доверия.— Эй! Фрацко, как ты здесь оказался, — проговорил один из них, — небось поступил в войско карлистов?— Это никуда не уйдет, там пока много не добудешь; не больно-то выгодно, Рамон! Ну, а ты что слоняешься в Мадриде? Все еще у контрабандистов на службе или ушел от них?— Тише, — заметил Рамон, — вон здесь сколько народа, поосторожнее говори!— Большое дело, можно подумать, этому народу до нас с тобой! — возразил Фрацко.— Взгляни-ка сюда, — прошептал Рамон, распахивая свой камзол и показывая находившийся под ним знак в виде креста, в середине которого находилось сияющее солнце.— Ого! — проговорил Фрацко со смехом. — И у меня то же самое, вот так славно! Сами того не зная, мы попали в один цех с тобой! — Он распахнул свой плащ, и на шее у него блеснул тот же отличительный знак.— Удачно свела нас судьба, — сказал Рамон. — У меня важное поручение от великого инквизитора, и его легче исполнить вдвоем, чем одному, в этом я убедился сегодня, прошатавшись целый день в поисках и совершенно напрасно! Поручение важное и секретное.— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?— Дело стоит того, Фрацко!— А сколько можно заработать?— Тысячу реалов, итого придется по пятьсот на брата!— Не больно-то много, ну да и этим пренебрегать нечего!— Ты все такая же ненасытная душа, как и прежде, — заметил со смехом Рамон. — Слушай же!— Только не здесь, — проговорил тихо Фрацко, — зайдем куда-нибудь, да там за бутылкой и поговорим обстоятельно!Он взял Района за руку и потащил за собой на улицу Толедо.— Я всегда готов угоститься, — смеясь, заметил последний, — да посмотри только, есть ли у тебя в кармане деньги!— Ну, иди что ли, — отвечал Фрацко, и товарищи весело и шумно направились по улице Толедо.Старый цыган внимательно наблюдал за ними и видел мельком их блестящие кресты. Когда они направились на улицу Толедо, он засунул скрипку за пояс, вынул из шляпы собранные деньги и, надев ее на голову, направился вслед за ними. Собака встала и последовала за хозяином.Вскоре товарищи, состоявшие на службе в тайной полиции инквизиции, повернули с улицы Толедо в маленький переулок и вошли в харчевню, посещавшуюся в основном цыганами, погонщиками ослов и монахами, собирающими милостыню; комната, в которой собирались гости, находилась внизу и была уже полна народа, когда туда вошли Рамон и Фрацко.Заведение это считалось в округе роскошной харчевней и вместе с тем пользовалось дурной репутацией, позади были расположены большие сараи и хлевы, служившие ночлегом для цыган и других бродяг.Прислуживали гостям сам хозяин и две его дочери, очень смуглые высокие девушки. Сестры были сильны, смелы и энергичны — качества, весьма необходимые в подобном месте. При виде их мужественной наружности у посетителей не возникало желания нахально шутить или любезничать с ними, внешность их ясно говорила, что они постоят за себя и сумеют дать хороший отпор. В описываемое нами время они были уже не первой молодости, но прежде должны были быть очень хороши собой, следы красоты еще оставались в их облике, хотя сама красота уже улетучилась.Рамон и Фрацко уселись за длинным столом, выкрашенным красной краской, и спросили вина. Едва успели они занять места, как на пороге показался старый цыган и, смешавшись с другими гостями, устроился позади Фрацко и остался незамечен агентами инквизиции. Он также, казалось, не обращал на них внимания и занят был, по-видимому, только блюдом, поданным ему, которое с жадностью поедал.Одна из увядших красавиц, дочерей хозяина харчевни, подала друзьям бутылку вина и, получив за нее плату, удалилась.— Как подурнела эта Жуанита, не стоит теперь ни гроша! — заметил Фрацко, указывая приятелю на удалившуюся девушку и наполняя вином стаканы. — Стала костистая да мускулистая, точно мужик, да и Катана, ее сестра, не лучше выглядит, тоже похожа на переодетого мужика!— Гм! Не беда, какие ни есть, а любовников найдут себе, — отвечал Рамон и с удовольствием принялся тянуть из своего стакана. — Нет ничего лучше и приятнее на свете, чем глоток хорошего вина!— Вполне согласен с тобой — как выпьешь хорошенько, так готов весело за всякое дело приняться!— Здесь, кажется, нам никто не помешает, можем поговорить спокойно!— Да, можешь говорить, что нужно делать!— Дело щекотливое в высшей степени, и то, что я предлагаю тебе принять в нем участие, доказывает мое дружеское отношение, — сказал Рамон. — Тысяча реалов, это обещано, но я готов голову дать на отсечение, что сверх той тысячи мы получим еще одну!— Тем приятнее будет выслушать твое сообщение!— Но смотри, Фрацко, язык держать за зубами, это самое главное в деле, а само по себе оно сущие пустяки, работы немного!— Это я люблю, когда мало работы и высокая плата!— Кто этого не любит, — смеясь, заметил Рамон. — Так вот в чем дело: на днях, не знаю точно когда, пропала дочь богатого графа Кортециллы, молодая графиня Инес, и оплакивающий ее отец не может нигде найти ее следов!— Да ведь, наверное, не одна убежала, а с кем-нибудь, — заметил Фрацко. — Насколько мне известно, граф Кортецилла — богатейший гранд в Мадриде, и, разумеется, у его единственной дочки недостатка в обожателях не было!— Этого я не знаю! Единственное, что мы знаем, — молоденькая графиня убежала, и куда она девалась, никому не известно!— Что будем делать?— Мы должны ее выследить!— Это, полагаю, вполне возможно!— Великий инквизитор обещал тысячу реалов, если я ее отыщу, и, думаю, нам придется крепко потрудиться, чтоб получить это вознаграждение! Не совсем даром оно достанется нам! По всей вероятности, в Мадриде нашей графини уже нет!— В таком случае пойдем искать ее за городом!— А когда найдем, Фрацко, постараемся так обделать дельце, чтоб с графа Кортециллы получить еще тысячу реалов, кроме обещанных инквизитором, понимаешь, небось!— Это уж мы устроим, Рамон! Ясное дело, что заставим раскошелиться, такой случай не каждый день представляется!— Совершенно верно! Ну, слушай же дальше! Недавно как-то иду я по улице Гангренадо и встречаю — кого же? Изидора Тристани!— Как! Мошенник жив еще?— Да, не быть бы ему живым, если б на свете все делалось справедливо! Ну, да не об этом речь, дело в том, что я его встретил. Он рассказал мне, что поступил к карлистам и на днях будет произведен в капралы; разговорились мы о том, о сем, между прочим коснулись мимоходом графини Инес, и Изидор заметил, что Мануэль Павиа де Албукерке, наверное, лучше, чем граф Кортецилла, знает, куда делась его дочка!— Ну вот, мы и нашли след!— В это самое время по ближайшей улице шла похоронная процессия — хоронили герцога Медину. Изидор, указывая на великолепную колесницу с богато украшенным гробом, промолвил сквозь зубы, что вдова покойного тоже, конечно, лучше графа знает, где его дочь, да, слово за слово, рассказал мне еще, что он доверенное лицо вдовы-герцогини! По его словам, графиня Инес не могла находиться далеко от Мадрида, и найти ее не больно мудрено!— Пожалуй, еще и он получил то же поручение! Рамон отрицательно покачал головой.— Нет, он не смеет показываться открыто, не то его опять схватят, и тогда ему уже не отвертеться, казнят бездельника!— Надо воспользоваться его указаниями насчет Албукерке, — сказал Фрацко, — будем за ним следить!— Поздно, — сказал Рамон, — он выехал нынче из Мадрида!— Как! И он уехал?— Да, уехал, и с целым отрядом солдат, они направляются на север!— В таком случае, мы пойдем по той же дороге. Готов биться об заклад, что, следуя за ними, мы нападем на след графини.— Я тоже надеюсь и почти уверен в этом, но осторожно, Фрацко, осторожно!Старый цыган, следя за ними, ожидал, по-видимому, услышать что-нибудь другое и, не дождавшись конца их беседы, встал со своего места и ушел из харчевни. Его верная косматая собака побрела за ним. Они направились к заставе Толедо и, выйдя из города, скоро исчезли во мраке ночи, удаляясь от города по дороге, которая вела в горы.Теперь вернемся к той ночи, когда Инес оставила отцовский дом.Быстро прошла она несколько улиц, не чувствуя никаких опасений, и наконец очутилась за городом. Поспешно и храбро направилась она к одному из находившихся тут деревенских домиков, к тому, в котором жила Амаранта.Было уже далеко за полночь, когда она подошла к окну этой хижины. Сначала она постучала в оконную раму легонько, потом сильней и еще сильней. Никто не выходил, никто не отворял ей двери. Неужели Амаранта так крепко спит, что не слышит? Инес направилась к дверям дома, толкнула их — они открылись, дверь в комнатку Амаранты тоже была незапертой. Она вошла и изумилась — там господствовал страшный беспорядок, постели измяты, все было перерыто, веши валялись на полу.Где Амаранта с ребенком, что случилось с ними?Инес заперлась в этой маленькой комнате и решила тут переночевать. «Может быть, Амаранта утром вернется!» — думала она.Усталость превозмогла, наконец, все заботы, тревожившие сердце бедной Инес, и она заснула; солнечные лучи пробудили ее ото сна и, оставив свой ночлег, она узнала от одной из жилиц дома, что Амаранты с ребенком нет уже несколько дней и что никто не знает, где она, когда возвратится и возвратится ли вообще.Выслушав все это, Инес поняла, что ей опасно оставаться здесь, и, утолив голод и жажду, отправилась дальше. Обдумав свое положение, она решила уйти к сестре своей покойной матери, которая была в ссоре с ее отцом, графом Кортециллой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60