Начну я с того, что приобрету для нашего общего дела одного всесильного сторонника.— Меня крайне интересует… — начал было Галиас радостно…— О ком это ты говоришь, Генрих? — спросил де Ту.— Склонить его на нашу сторону можно только со временем, а потому я убедительно прошу вас, господа, пока никому не говорить о том, что я намерен сделать.— Можешь быть в этом уверен! О ком же ты говорил?— О короле Людовике XIII! — гордо ответил маркиз де Сен-Марс. XXIV. ТАЙНЫЙ АГЕНТ С тех пор, как беарнец приезжал к Габриэли де Марвилье, прошло два дня. На второй день после этого кардинал Ришелье созвал в Лувре совет из важнейших сановников государства для обсуждения некоторых правительственных мероприятий и открыл заседание в отсутствие короля. Прения затянулись до вечера, и Ришелье присутствовал при них до конца. Когда заседание было окончено и кардинал вышел в прихожую, К нему с озабоченным лицом подошел ожидавший его камердинер.— В чем дело? — спросил кардинал, по своему обыкновению коротко и быстро.— Какая-то дама под густой вуалью желает говорить с вашей эминенцией, — ответил лакей, понижая голос.— Она сказала тебе свою фамилию?— Госпожа де Марвилье, — уже окончательно прошептал лакей.— Где она?Лакей несколько смутился.— Ждать здесь она не захотела, а вызывать вашу эминенцию я не посмел.— Ну, так где же она?— Я провел ее черным ходом наверх.— Во флигель ее величества?— Так точно, она возле комнаты с серебром.— Проводи меня! — приказал кардинал. Ему не нравилось место, где предстояло говорить с Габриэль, но он решился все-таки принять ее, думая, что если Габриэль так тщательно скрыла свое лицо и согласилась ждать его в каких-то отдаленных переходах дворца, значит, она имеет сообщить ему нечто крайне важное.Прежде чем рассказать о встрече этих двух таинственных союзников, необходимо ввести читателя в комнату с серебром и объяснить, как сложились отношения Белой голубки с господином Шарлем Пипо.После разговора с Милоном, Жозефина, как ни в чем не бывало, возвратилась в комнату с серебром и принялась за свое дело. С этого дня она говорила с господином Пипо только о самых необходимых вещах, сохраняя при этом тон безукоризненной вежливости.Управляющий действительно словно преобразился. Если он и притворялся, что ничуть не сердится на новую придворную судомойку, то делал это так искусно, что невозможно было отличить игру от истины. Но если он действительно решил отказаться от своего влечения к Жозефине и мести за свое фиаско, то это могло быть лишь результатом того почтения и страха, какой внушал ему мушкетер.Жозефина была чрезвычайно довольна наступившей переменой. Она усердно работала, оказывала господину Пипо свое уважение, как начальству, и была вполне счастлива в своем новом положении, тем более, что хоть изредка, случайно, но все-таки виделась с Милоном и чувствовала в нем надежного защитника и покровителя.В то время как кардинал взбирался по лестнице и шел по коридорам туда, где ожидала его Габриэль де Марвилье, господин Пипо, закрыв шкафы с серебром, надел свой старомодный серо-желтый камзол и взял палку и шляпу, чтобы идти домой. Он совершенно равнодушным тоном» пожелал Жозефине доброй ночи и остановился лишь на минуту, чтобы почистить свою допотопную шляпу. Жозефина, ответив ему поклоном, пошла в свою комнату и закрыла за собой дверь на ключ.Управляющий кладовыми с серебром собирался уже открыть дверь в коридор, как вдруг она распахнулась сама, и к великому его удивлению на пороге появилась дама, вся в черном, с густой вуалью на лице, а за нею сам кардинал.— Прошу пожаловать сюда, — произнес Ришелье, — здесь вы можете говорить свободно.Пипо низко поклонился.— Вы здешний ключник? — спросил Ришелье, останавливаясь.— Точно так, к услугам вашей эминенции. Я Пипо, управляющий кладовыми с серебром.— Мне нужно переговорить с этой дамой несколько минут, так постойте там, за дверью, — приказал Ришелье, соображая, что таким образом превращает свидетеля в сторожа. — Разговор этот очень важен и нам никто не должен мешать. Вы здесь одни?— Так точно, ваша эминенция, совершенно один! — ответил Пипо с достоинством, забывая, что Жозефина была в своей комнате, или, может быть, не желая упоминать об этом.— Разговор наш протянется недолго, а потом вы можете закрыть комнату с серебром и уйти, — проговорил Ришелье.Пипо низко поклонился и поспешно вышел в коридор. Ему совсем не нужно было закрывать дверь той комнаты, где был кардинал с таинственной дамой, потому что серебро помещалось в шкафах других комнат, а они были давно уже закрыты.В этом же зале стоял посредине большой дубовый стол, где управляющий и Жозефина расставляли вещи, принося их по мере надобности из других кладовых. Остальную мебель составляли старинные с высокими спинками стулья, пустой шкаф и большая, украшенная резьбой лохань. В каждой стене было по одной двери. Одна вела в кладовые, другая— в коридор, третья — в комнату Жозефины. На четвертой стене были огромные окна, выходящие на дворцовый двор. В двери комнаты Жозефины было небольшое окошечко, закрытое занавеской, чтобы придворная судомойка всегда могла наблюдать за дверью, ведущей в кладовые.Начинало уже смеркаться, и в комнате царил полумрак.Ришелье подвел свою собеседницу к окну.— Теперь мы совершенно одни. Прошу вас, расскажите мне ваши новости! — сказал он.Жозефина прислушивалась уже к разговору кардинала с Пипо, но в первую минуту не могла понять, в чем дело.Она тихонько подкралась к двери, осторожно раздвинула занавеску окна и таким образом могла не только ясно видеть даму под вуалью и красную фигуру кардинала, но и совершенно отчетливо слышать все, что они говорили. Только некоторые слова, произносимые ими уже совершенно шепотом, ускользали от нее, тем не менее общий смысл разговора был для нее вполне понятен.Сначала она смотрела на странных собеседников, удивляясь, почему им вздумалось разговаривать именно здесь, но скоро поняла, что им приходилось вести свой разговор в строжайшей тайне.— Я не позволила бы себе приехать сюда, ваша эминенция, если бы меня к тому не вынудило чрезвычайно важное и секретное известие, — сказала дама, — но никто не должен видеть меня здесь и даже подозревать о моем присутствии.— Поэтому-то мы и встретились с вами именно здесь. Меня очень интересуют ваши новости. Была у вас герцогиня де Шеврез?— Была сегодня, несколько часов тому назад.— Так значит, это правда! Мне говорили, что она собирается к вам, но я этому не верил.— Герцогиня чувствует ко мне глубочайшее доверие.— Да, вы действительно прекрасно ведете свою роль.— И кажется, мне удалось уверить герцогиню в моей преданности и дружбе, по крайней мере она дала мне такое доказательство этого, которое удивит вас. Я и приехала именно потому, что завтра же должна уехать.— Должны? — переспросил Ришелье.— Дружба к герцогине побуждает меня поступить именно так, а не иначе.— Вы взялись исполнить какое-нибудь поручение?— В том-то и дело. И такое важное и таинственное, ради которого я должна завтра же уехать в Лондон.— Начинаю подозревать нечто очень интересное.— Ваша поверенная докажет вам, кардинал, что она знает свое дело.— В этом я никогда не сомневался! Однако возвратимся к вашему поручению! — проговорил Ришелье с нетерпением.— Третьего дня герцогиня де Шеврез несколько раз справлялась о том, когда именно я уезжаю в Лондон, из этого я заключила, что у нее есть для меня важное поручение.— Заключение совершенно верное. Оно подтверждается и моими данными, и тем, что герцогиня, несмотря на все свое расположение к вам, не пыталась удержать вас от поездки в Лондон.Габриэль де Марвилье холодно улыбнулась.— Вы вполне ясно поняли наши отношения! Герцогиня очень привязалась ко мне и была бы рада, если бы я осталась здесь. Но так как у нее было важное поручение, которое она могла исполнить только через меня, она и подчинила свое желание быть в моем обществе необходимости воспользоваться моими услугами.— Значит, это просто дружеская услуга?— Да, ваша эминенция.— Говорите же, говорите, прошу вас.— Герцогиня под строжайшим секретом передала мне эту шкатулку, ваша эминенция, — с этими словами Габриэль вынула из-под своего широкого плаща, прекрасно отделанный ящичек.Ришелье с жадностью схватил его и принялся осматривать со всех сторон.— На нем нет адреса, — заметил он, — вы, вероятно, получили вместе с ним письмо!?— Нет, письма мне не дали.— В таком случае герцогиня должна была на словах сказать вам, кому его доставить! Так кому же?— Она действительно сказала это мне — герцогу Бекингэму! — медленно произнесла Габриэль, наблюдая за впечатлением, произведенным этими словами на Ришелье.— Герцогу Бекингэму! — повторил он тихо, покачивая ящик, точно пытаясь по весу определить его содержимое. Должен признаться, что вы сделали действительно неожиданное открытие! Однако позвольте задать еще один вопрос. Герцогиня не говорила вам, сама ли она отправляет этот ящик или по чьему-нибудь поручению?— Да, она говорила со мной и об этом и призналась, что когда-то была с герцогом в дружеских отношениях.— О, если бы вы знали, какую жертву принесла гордая герцогиня де Шеврез, признаваясь в этом!— Она, бедняжка, думала, что я поверю этой басне, и действительно разыграла свою роль довольно сносно. Я думаю даже, ваша эминенция, что не будь эта женщина герцогиней, ее можно бы назвать величайшей актрисой нашего времени.— А что она говорила вам о содержимом этого ящика?— Она говорила, что когда-то Бекингэм дал ей свой портрет, но она не желает его теперь видеть, при этом она так тяжело вздыхала! — расхохоталась Габриэль де Марвилье, стараясь заглушить свой голос. — Скажите сами, ваша эминенция, ну разве это не уморительно смешная история?— Я думаю, что здесь лежит действительно портрет, но только не герцога, а совсем другого лица, — сказал Ришелье, снова осматривая ящик со всех сторон, точно пытаясь найти возможность открыть его каким-нибудь незаметным способом.— Я подозреваю то же самое, ваша эминенция.— Да, но нам нужно во что бы то ни стало убедиться в этом, необходимо вскрыть ящик.— Как! Вы хотите открыть его?!— Непременно!— Ради самого Бога, ваша эминенция! Ведь вы видите, что он со всех сторон заколочен маленькими гвоздиками.— Так что ж?! Мы их вынем.— А печати?— Они останутся почти нетронутыми.— Ну, а если герцог Бекингэм все-таки заметит, что кто-то открывал ящик?— Тогда вы скажете, что открывали на таможне того порта, где вы проезжали.— Всю ответственность за это дело я возлагаю на вас, ваша эминенция.Ришелье озабоченно оглянулся. Он искал подходящий инструмент. Ему хотелось воочию убедиться в том, что в таинственном ящике лежало именно то, что он предполагал.Он увидел нож, лежавший в шкафу, схватил его, осторожно просунул между крышкой и стенками и ловко вскрыл ящик. Перед глазами кардинала очутилась вторая, роскошно отделанная золотом и перламутром крышка футляра. Он осторожно вынул его и тотчас же заметил, что в ней была пружина.Кардинал дрожащими руками нажал ее, крышка отскочила точно по волшебству.Ришелье взглянул и бессознательно отступил на несколько шагов.Перед ним, в роскошно отделанной бриллиантами рамке, лежал портрет Анны Австрийской. Это была работа великого Рубенса, поражавшая живостью и сходством и еще более подчеркивавшая красоту Анны.— Королева! — прошептала Габриэль.— Мои подозрения оправдались! — коротко и сухо сказал Ришелье, как говорил всегда, когда был взволнован. — Мы не должны никому говорить о том, что видели. Нам следует осторожно заколотить этот ящик. Да, это дело серьезное. Королева тайно посылает свой портрет герцогу… Ну, теперь в моих руках есть верное оружие, и я одержу полную победу!— По вашему мнению, мне следует отвезти портрет в Лондон?— Вне всякого сомнения. Он только тогда и будет иметь для нас настоящее значение, когда достигнет своей цели. Он станет моим страшным оружием именно тогда, когда будет в руках герцога Бекингэма.— Но, скажите, пожалуйста, за что вы так страшно мстите красавице-королеве? — с легкой насмешкой спросила Габриэль де Марвилье.— За то, что она не хотела быть моей союзницей, — отвечал Ришелье, бледнея. — Я знаю, что при дворе у меня есть еще враги, но я хочу всех их уничтожить, обессилить! Я заставлю их почувствовать и признать мое значение! Мне нужно сделать на этом портрете какую-нибудь метку, так, чтобы ее не могли подделать и заменить другой.— Так что же вы думаете сделать?— Видите на оборотной стороне маленькую золотую пластинку со штемпелем ювелира! На ней я сделаю свою отметку.Ришелье снял с пальца кольцо с большим бриллиантом.— Ваша правда. Бриллиантом можно писать по золоту совершенно четко. Отчего это вы написали букву А? Это значит Анна?— Оно может означать и Арман.— Значит, первую букву имени вашей эминенции?— Ну, теперь дело сделано! Никто не знает, что я поставил здесь эту букву, а благодаря ей всегда можно будет узнать этот портрет.Ришелье уложил портрет обратно в ящик, осторожно опустил крышку так, что гвоздики приходились как раз над самыми отверстиями и при небольшом давлении снова вошли в них.— Не беспокойтесь, ваша эминенция! Я сама позабочусь, чтобы он был закрыт по-старому. До свидания, и желаю вам всякого успеха. Завтра я буду уже на дороге в Лондон, а как только доставлю портрет герцогу Бекингэму, — тотчас же извещу вас о том.— Хорошо, хорошо, друг мой, — ответил Ришелье, — я же сумею доказать вам свою благодарность. Очень может быть, что отсюда будут сделаны попытки возвратить этот портрет обратно. Я, разумеется, устрою так, чтобы это оказалось невозможным. Но все-таки при дворе есть люди, совершающие в подобных случаях истинные чудеса быстроты, храбрости и решительности.— Кто же это, ваша эминенция?— Некоторые из мушкетеров.— А кто именно?— Трое или четверо очень дружных между собою молодых людей. Зовут их Маркиз, Каноник, Милон и виконт д’Альби.Габриэль де Марвилье гордо и самоуверенно улыбнулась.— Не беспокойтесь, ваша эминенция!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72