..– Правда! Картлийцы хоть и привыкли шаровары носить, все же на голубей не похожи…– Караваны от врагов, потому не похожи…– Хорошо! Пануш говорит: отнять от врага – все равно что в битве победить…– Амкары, почему такое говорите?.. Торговля одного бога имеет… Купцы везде братья…– Го… го… го!.. Смотрите, люди, на этих братьев, – друг другу за шаури горло перегрызут!..– Хе… хе… хе!.. Их общий бог с аршином на… родился…– О… О!.. Весы тоже на… прикреплены… Под общий хохот, крик и шутки глашатай, надрывая глотку, оглушал майдан уже хриплыми криками:– Купцы, открывайте лавки, торгуйте, богатейте! Наш светлый царь…– Правда, ведь Хосро-мирза, царевич Кахети, тоже не хочет разорения главного города своего двоюродного брата, – шепнул соседу пожилой амкар.– Еще бы, какой дурак будет грызть дерево, которое облюбовал на доски! Думаешь, для брата… к слову, только троюродного… Тбилиси бережет? Кахети Теймураз потерял временно, у тушин, говорят, гостить собирается… А ты посмотри, что сарбазы за стенами Тбилиси делают!..– Тише говори, Саргис, лазутчиков у Шадимана больше, чем пыли на дорогах. – И, завидев гзири, крикнул: – Пусть вечно живет наш царь Симон! Большое спасибо от нас! Опять спокойно можно двери открывать! – И, когда гзири проехал, шепнул соседу: – Пусть персы так спокойно верблюжьими хвостами давятся.Выслушав обещание глашатая о богатстве и защите. Вардан усмехнулся: «Щедрее разговором, чем товаром, сейчас майдан торгует», и, потеряв интерес к происходящему, пошел к своей лавке. Как раз там, облокотясь о прилавок, гурийский купец спорил с Гургеном. Желтые глаза гурийца так и впились в черные глаза молодого купца.– Не спорь, гуриец, сейчас нет сильнее Картли. У нас люди уцелели, дома тоже, базары тоже…– Э, э, купец, на ваших базарах, кроме унаби, ничего нет, а они на улицах растут, кто польстится? – смеялся гуриец.– А вы чем торгуете?.. Злобой! Неважный товар – прибыль только сатане…– В большой торговле и сатане можно лишнее уделить, – вмешался в спор Вардан, – тем более сатана недавно на русийские одежды разорился… азнаурам помогал… Эх-хе-хе, если бы Саакадзе оставил нас в покое…– А тебе чем мешает Саакадзе? Он свое дело знает! Э, э… пусть три кахетинских Хосро пожалуют – все равно сбросит с коней. Сатана помог или азнауры сами осатанели, только хорошо у Жинвальского моста красноголовых угостили!– Ты плохо знаешь. Наш светлый царь Симон победит даже дэви…– А ты хорошо шутишь! – гуриец громко рассмеялся. – Победила лисица орла… хо… хо!.. только сама на ужин волку угодила!.. Если бы картлийцы в голове вместо самана ум держали… Саакадзе одной рукой раздавил бы метехского дэви…– Опасный разговор, гуриец, ведешь… Может, подослан?– Кем подослан? Твоим князем Андукапаром? Чтоб ему шакал язык отгрыз… руки тоже, все равно магометанин… Повелел он мне тонкий башлык привезти… щупал, щупал… «Нет, очень красный». Вынул я из тюка другой. Щупал, щупал: «Нет, очень желтый». Вынул белый. Крик поднял, даже княгиня, жена его, прибежала: «Ты что, гурийский паук, смеешься? Или не знаешь, что белый цвет у магометан траур?!» Три дня заставил в Метехи верблюдов гнать, а купил кувшин, кошкин смех собирать. Хорошо, лорийский гонец шаль турецкую для жены своей купил, немного облегчил верблюжий горб…– Напрасно черный башлык не привез, наверно такой нужен… Если есть, давай, двенадцать штук куплю, только если тонкие…– Тонкие, как лепесток розы, – оживился гуриец. – Сейчас принести?– Можно сейчас… По-твоему, богатый лорийский гонец?– Наверно, богатый… Хотел угостить меня вином в духане «Золотой верблюд», только чубукчи князя Шадимана из Метехи не выпустил…– Не выпустил? Почему? Пленник?– Хуже, – думаю, тайный гонец: боятся, чтоб вино язык не развязало…– Жаль, иначе мы с тобой хорошее дело сделали бы.– Какое дело?– Парча у меня спрятана… Лоре богатый город, может, купил бы лориец… Недорого отдал бы… монеты нужны, и тебе за сватовство магарыч – пятую часть монет отдал бы…– Такое обдумать можно, – быстро проговорил гуриец, облизывая губы, – понесу образчик…– Не подходит, увидят в Метехи, велят целиком принести. Нам невыгодно, Метехи половину платит… Лучше возьми цаги, будто Арчилу, царскому конюху, принес… гонца поможет найти… Скажи, хороший чепрак под седло имеешь, потом потихоньку лорийцу шепни о парче… не откажется, ибо разбогатеть на этом может… Не говорил, когда выехать собирается?– Э-го… хвастливо заверял, что давно домой хочет, только Хосро-мирза держит, дело к владетелю Лоре есть. Думаю, скоро выедет, велел коня подковать. – Это громко крикнул, а когда чубукчи отошел, шепнул: – Видишь, какой я большой человек. Сегодня князь Шадиман сказал: «Заедешь к Саакадзе, передашь княгине Хорешани послание…» Сначала я испугался, но князь, смеясь, сказал: «Не бойся, „барса“ нет дома, он рыскает за добычей…»– Это мне неинтересно, гуриец, наше дело с тобой – торговать. Устрой такое… Оба заработаем…– Пусть мне мышь в шаровары залезет, если не устрою! Башлыки тоже скоро принесу.
За вечерней едой Вардан сказал сыну:– Когда за парчой лориец придет, посоветуй ему кальян Георгию Саакадзе преподнести.– Какой кальян, отец?– Вот этот, фаянсовый; завтра в лавку возьмешь, на видном месте поставь… Скажи, очень он понравился Саакадзе, уже сторговал, только Хосро-мирзы испугался, ускакал… Скажи: если к Саакадзе в замок едет, то хорошо его жену задобрить, наверно, за кальян хороший подарок даст.Гурген внимательно слушал отца.– По твоему желанию, отец, поступлю… Только напрасно мало торговался, переплатил за башлыки.– Запомни, Гурген: иногда убыток приносит больше пользы, чем прибыль…Когда все в доме уснули, Вардан, вооружившись гусиным пером, красными чернилами и вощеной бумагой, уселся за писание. Перед ним стоял кальян. В темном фаянсе загадочно отражались неверные огоньки мерцающей свечи… ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Это было недели три назад. Несколько крестьян-месхов собирали смолу, обильно источаемую огромными соснами. Внезапно молодой месх выронил из рук широкогорлый кувшин с душистой смолой и оторопело уставился на серо-голубую полосу дыма, вьющуюся над самыми верхушками деревьев. Он подтолкнул соседа, подняли головы и остальные. Не то, чтобы их удивил дым, его они видели на своем веку немало. Но почему цвет другой? Видно, ароматные травы бросают в очаг ожившего замка. Бог всем одинаково дал камень, воду, дерево и воздух. Но почему одни превращают камень в красивый замок, воду – в нежный напиток, дерево – в удобное ложе и даже воздух – в прозрачное благоухание, а другие, кроме едкого дыма своего очага, ничем не наслаждаются?Почему? Старый месх с лицом, испещренным морщинами, пальцами подбирая смолу, приставшую к боку кувшина, тихо проговорил, будто опасался нарушить таинственный полумрак, царивший возле укрытого орешником родника: «Сатана иногда правду говорит. Бог, не подумав, разделил людей на умных и дураков. Умные повелевают, а дураки вылезают из кожи, отдавая дары доброго бога избранным… Еще не приехали умные, а дураки уже обращают воздух в фимиам. И пусть месхи не удивляются, какую встречу друг другу устраивают избранные… Теперь недолго ждать грома тридцати турецких барабанов и торжественных звуков восемнадцати ахалцихских труб, которые возвестят о прибытии сказочной жены великого картлийца. Говорят, она дочь арагвского владетеля: а раз так, сразу характер покажет. Триста девушек в золотых покрывалах, напоминающих крылья летящих лебедей, будут следовать за малиновой арбой, в которую впрягут сто белых буйволов с серебряными копытами. На арбу, обвитую розами, взгромоздят тридцать четыре бархатных подушки с кистями по углам, напоминающими летний дождь в лощине, и наверху подушек, на распластанной шкуре льва, которого разорвал во дворце персидского шаха сам Георгий Саакадзе, будет величаво восседать его гордая жена с лицом неподвижнее мрамора, высоко подняв взамен бубна волшебную лепешку. Сатана клялся: сколько ни отламывай кусков – лепешка вновь становится целой; потому госпожа так щедра…»Окружив старого месха, крестьяне слушали затаив дыхание, позабыв про кувшины со смолой, которые они обязаны доставить богатому эфенди, дабы другие дураки выделали бы из смолы благовонные четки для продажи в Стамбуле.Внезапно звякнуло стремя. Бенарцы резко обернулись и отпрянули.На высоком сером коне, сурово сдвинув брови, сидела величавая наездница. Русудан внимательно слушала старика. Весело улыбалась Хорешани, укоризненно покачивала головой Дареджан, хмурился Арчил, замыкавший поезд.Откинув простую бурку, Русудан приветствовала месхов, спрашивая: «Здорова ли семья? Умножается ли скот? Хороший ли урожай сулят виноградники? И веселит ли глаза засеянное поле?..» Потом Русудан что-то шепнула Иораму. Он вынул из переметной сумки лепешку и протянул ей. Разломав лепешку на столько же частей, сколько было крестьян, наездница протянула каждому из них по куску и, отстегнув от пояса кисет, изображавший бабочку, высыпала на ладонь абазы и, словно щепотками соли, стала посыпать розданные куски, приговаривая: «Победа и радость!»Бенарцы, казалось, лишились дара слова. И когда старый месх опомнился и выкрикнул ответное пожелание, караван, возглавляемый «сказочной» Русудан, уже исчез, будто растворился в синеватом воздухе, струящемся между соснами.
Воскресное утро. Взбудораженные бенарцы торопились в древнюю церковь не потому, что им хотелось прикоснуться губами к стенам, в трещинах которых зеленел мох, и не потому, что они жаждали разобрать на плитах полуистертые надписи, а потому, что в эту древнюю церковь, восстановленную на монеты Саакадзе, прибыл он сам с семьей и приближенными.В Самцхе-Саатабаго уже давно поколебалась строгость церковной службы. Победа полумесяца над крестом отразилась на уставе, молебствиях и иконах. Месхетские тавады и азнауры, пренебрегая правилами, заходили в храмы, бряцая оружием, часто не снимая шапок. Поэтому бенарцы вдвойне поразились христианскому благочестию Саакадзе и его соратников.Перед входом в церковь Георгий отстегнул шашку и кинжал, передал оруженосцу, снял папаху и, осенив себя крестным знамением, вошел под свод. Поспешили разоружиться перед «ликом господним» и все остальные ностевцы.Лишь Папуна замешкался на паперти, – не потому, что на нем было больше оружия, а потому, что его тесно обступили «ящерицы», выжидательно уставившись на него блестящими глазками. Да, они были такие же, как в Носте, как в Тбилиси, как в Исфахане, как в Багдаде. Папуна, вздохнув, полез в карман за кисетом, где у него уже были приготовлены «на откуп» медные монетки. Проводив глазами «ящериц», бросившихся к лоткам, торговавшим сладостями, Папуна с нежной улыбкой вошел в церковь. Он задержался в притворе, следя, как перед святынями преклоняются Русудан, Хорешани и Дареджан, прибывшие в церковь не в драгоценных украшениях, а в прозрачных белых покрывалах.В обновленной церкви еще не был восстановлен иконостас. Георгий опустил в чашу абаз, взял свечу, прикрепил к каменному престолу и зажег. Чаша щедро наполнилась звонкими монетами ностевцев. Особенно не скупились Пануш и Матарс, ибо считали чудом внезапно возникший бурый туман, благодаря которому они с дружинниками смогли незаметно спуститься по Хевсурской тропе и проскользнуть к Мцхетским горам под самыми красно-желтыми усами кизилбашей.Каменный престол озарился веселыми огоньками. Началось богослужение. Саакадзе благоговейно внимал молитвам; молилась вся семья, молились «барсы». Бенарцы спешили вспомнить чистоту обряда, во всем подражая Моурави. Священник проникновенно благодарил бога за благочестие, ниспосланное на Моурави.Едва выйдя из церкви, Папуна принялся убеждать Матарса и Пануша, что бог на Хевсурской тропе ни при чем, ибо передоверил Арагви шестикрылому серафиму, которому как раз в этот час банщик тер не шесть крыльев, а… скажем, спину. Иначе чем объяснить, что серый демон, булькая кальяном, сквозь бурый дым, окутывавший горы, весело созерцал бешеный бег по скалистым кручам верующих «барсов», а не правоверных шакалов?Возмущенная Дареджан умоляла Пануша и Матарса и в дальнейшем уповать на всемогущего господа бога: без его воли и воробей не чирикнет.Неожиданно ее поддержал Гиви: правда, как бы серый демон ни старался, как бы ни булькал своим кальяном, все равно ему без помощи бога не напустить тумана на всю гору.Дато быстро передвинул папаху с торчащей розой с правой стороны на левую, заслоняясь от женщин. В этот момент все подошли к замку. Папуна поспешил подхватить Георгия под руку, дабы показать ему убранные покои.Здесь Русудан постаралась воспроизвести Носте, даже комнату наверху, хоть и не круглую, обставила она так, как любил Георгий, а комнату встреч «барсов», где любили они спорить и веселиться, разукрасила коврами и оружием по их вкусу. И вина, и еда были здесь, как в замке Носте.Растроганный Георгий поцеловал край ленты Русудан, разодетой по-ностевски. «Моя Русудан, – подумал Георгий, – и в лесу не даст мне почувствовать, что я больше не полководец и не Великий Моурави, а изгнанный даже из своего замка витязь Картли, скитающийся по развалинам отечества… Но да повернет судьба свое лицо ко мне, да сопутствует мне удача. Я еще найду способ вернуть отечеству свободу, вернуть блеск и радость… Вернуть? Без войска? Но кто скажет, где мне взять войско?.. Какими средствами излечу вечную слепоту картлийских князей – увы, владеющих дружинами? Есть одно лекарство: меч в сердце! Но разве сейчас время? Нет, я продолжу путь, начатый в Сурами. Продолжу с народом, сохой покоряющим землю, заставляющим подыматься всходы, добывающим хлеб и вино; с амкарами, что выковывают оружие, вонзающееся в грудь врага. Надо еще раз плечом подтолкнуть век! Надо воодушевить народ, собрать всех до одного, как стрелы в колчане! Только в сердце народа настоящая ненависть и настоящая любовь… Кто верит в народ, тот победит!..» Саакадзе вздрогнул, быстро поднял голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103