Она не возражала. Только не говори маме, что я открыла тебе семейную тайну.
Каролина недоумевала. Почему Друзи не возражала? Неужели ее не обидело, что с ней обращаются как с прислугой?
Она же член семьи. У них в Виргинии тоже всякое бывало.
Можно порвать с родственниками, если этого требовала честь, исключить из завещания, демонстративно отворачиваться от них, не здороваться при встрече, но они все равно оставались кровной родней. Каролина не представляла, чтобы кузина матери жила с ними в одном доме и ее держали за прислугу!
Теперь ясно, почему Реба с таким равнодушием говорила о смерти маркизы. Просто она была дочерью своих родителей.
Служанка, которая забрала их накидки, вернулась со свечой, но Реба сказала:
— Не беспокойся, Рамзи. Мы сами посветим себе, а по пути я успею показать тебе дом, Кэрол.
Каролина, вспомнив о своем дорожном наряде и поношенных башмаках, с мимолетной завистью поглядела на роскошно одетую подругу. Сейчас она жалела об атласных туфлях на высоких каблуках и о платье, сшитом по парижской моде.
Даже костюм Джорджа больше подходил для настоящего момента, чем ее убогая одежда.
На площадке между этажами подруги остановились перед довольно грубо написанным портретом слишком богато одетой дамы, очень похожей на Ребу.
— Это моя мать, хотя сходство невелико. Она приказала художнику сделать ее помоложе, покрасивее и постройнее. Ему оставалось только согласиться, ведь он хотел получить деньги за свою работу.
Широкую лестницу венчала балюстрада с колоннами. Предполагалось, что она образует прекрасный балкон, с которого можно смотреть на холл внизу, однако теперь между колоннами висели гобелены с изображением батальных сцен, не только закрывавшие обзор, но и отделяющие стеной мрачный коридор от пространства главной лестницы.
— Весной мама собирается вернуть их на прежнее место.
Правда, она считает, что так наверху меньше сквозняков.
— А как считает твой отец? — поинтересовалась Каролина. В рассказах постоянно фигурировала мать, а хозяин дома куда-то пропал.
— Ему все равно, — засмеялась Реба, освещая темный гобеленовый коридор. — Его волнуют лишь деньги. И еще, наверное, как выдать дочерей за состоятельных и надежных мужчин.
Каролина вздохнула. Кажется, все родители сговорились вмешиваться в сердечные дела своих детей. Видимо, Англия очень нуждается в собственных Мэрридж-Триз, хотя бы по одному на каждой границе между графствами.
Когда девушки наконец дошли до комнаты миссис Тарбелл, взволнованная Реба обернулась к подруге:
— Только не говори много, с ней надо вести себя очень осторожно. К тому же она болеет.
Реба тихонько постучала.
— Войдите, — раздался резкий голос.
Изящная мебель не соответствовала монументальности самой хозяйки комнаты. Бледно-розовые портьеры закрывали высокие окна, на кровати лежало розовое покрывало, отороченное кремовыми кружевами. Это было модное сооружение под балдахином на резных столбиках с ангелочками, напоминающее огромный свадебный торт. Позолота французского гарнитура выглядела неуместной в большой английской спальне с панелями темного дерева и очень высокими потолками.
Но мощная дама в элегантном розовом платье вполне соответствовала габаритам старинной комнаты. Она сидела перед изящным трюмо, а горничная укладывала ее густые оранжевые кудри.
— Значит, вы сумели добраться даже по этому ужасному снегу? — приветствовала дочь миссис Тарбелл.
— Да, мама, — кротко отозвалась Реба.
— А я решила, что вы останетесь в Лондоне, пока не кончится метель.
— Нет, мама.
«Никаких объятий, — подумала Каролина. — Ни Слова искренней радости!» Слава Богу, это не ее мать Ведь какой бы ни была Летиция Лайтфут, она всегда радушно приветствовала гостей.
Тут блестящие карие глаза на квадратном лице миссис Тарбелл впились в Каролину.
— А это кто? — бесцеремонно спросила она. — Если ты наняла служанку, то можешь отправить ее в Лондон. Я сама найду для тебя прислугу.
Реба заметно смутилась, а Каролина демонстративно распрямила плечи. Она знала, что старое платье выглядит не лучшим образом, но никогда бы не подумала, что ее могут принять за служанку. Девушка высокомерно задрала подбородок и сверкнула глазами.
— Мама, это Каролина Лайтфут, моя лучшая школьная подруга, — явно нервничая, сказала Реба. — Я привезла ее в гости на каникулы.
«Понятно. Значит, она не писала родителям о моем приезде». Каролина почувствовала, как ее лицо заливает краска стыда.
Миссис Тарбелл изумленно подняла густые брови, словно вопрошая: «Твоя лучшая подруга из школы для леди, куда я послала тебя? Господи, она больше похожа на служанку!» Оттолкнув суетившуюся горничную, она встала и хотя не отличалась высоким ростом, но производила монументальное впечатление.
Ехидная ухмылка служанки довершила унижение Каролины.
Та сделала едва ли не самый изящный в жизни реверанс.
— Я должна извиниться за свой вид, но снег… — ледяным тоном сказала гостья, надменно поведя плечом (жест, достойный Петиции), и как бы в подтверждение встряхнула мокрую юбку, отчего капли воды рассыпались по зеленому обюссонскому ковру. — Надеюсь, мой визит не поставил вас в затруднительное положение, миссис Тарбелл. Хотя вы недавно въехали в этот дом, но Реба сказала мне, что здесь можно принимать гостей. Впрочем, если это не так, то я, разумеется, поселюсь в гостинице.
После этих слов все убедились, что перед ними дочь аристократа. Конечно, Каролина слегка переигрывала, но ее подстегивала надменность ужасной женщины в розовом атласе. Ухмылка горничной исчезла, теперь видны были только испуганные глаза.
Миссис Тарбелл была ошарашена, но вскоре ей удалось взять себя в руки.
— Никаких затруднений. — Миссис Тарбелл наконец пришла в себя и с упреком взглянула на свою дочь. — Ребе следовало предупредить меня, что она приедет не одна. Не так ли, Реба? — Та даже отступила на шаг, видимо, опасаясь пощечины. — Но мы вам очень рады, Каролина. Я правильно вас называю?
— В школе мы зовем ее Кэрол, мама, — вставила Реба.
— И где ваш дом, Кэрол?
— В Виргинии, — твердо ответила гостья. — На Восточном побережье.
— В колониях? — удивилась Тарбелл.
— У ее отца там огромное поместье! — воскликнула Реба. — Да, Кэрол? Представь себе, мама, тысячи акров земли! А еще мистер Лайтфут строит новый дом с лестницей, которая будет даже шире нашей!
— В Виргинии живут не одни дикари, миссис Тарбелл, — тихо сказала Каролина, однако ее слова прозвучали вызывающе.
— Нет, нет, разумеется, — поспешно согласилась миссис Тарбелл. — Я поселю вас в Зеленой комнате.
— Мама, нельзя ли, чтобы Кэрол жила рядом со мной? — по-детски воскликнула Реба, приведя в изумление подругу.
Должно быть, присутствие грозной родительницы заставляло ее дрожать от страха.
Мать нахмурилась: Зеленая комната была самой красивой спальней для гостей. Там недавно повесили новые гардины, обили стены зеленым французским атласом. Но Каролина присоединилась к просьбе Ребы, и миссис Тарбелл неохотно согласилась:
— Ладно, я не возражаю. Хотя в комнате еще нет занавесок на окнах…
— Я сейчас же отведу Кэрол в ее комнату! — обрадовалась Реба. — А пока горничная все сделает и повесит занавески, Каролина побудет у меня. Да, мы очень голодны, еще не ужинали. Можно, нам что-нибудь принесут наверх?
Миссис Тарбелл соображала, как впечатлить благородную гостью: серебром в холодной столовой или подносом с яствами? И остановилась на двух подносах, а серебро подождет до завтра. Утром она все разузнает у дочери про эту бедно одетую красотку с холодными серыми глазами, которую Реба притащила с собой из Лондона. Манеры у нее, кажется, аристократические, ведь младшие сыновья из лучших домов Британии все время искали счастья в колониях. Жаль, что Джонатана нет дома, он прекрасно разбирается в людях.
— Я прослежу, чтобы вас накормили. Отведи Кэрол к себе. — И миссис Тарбелл жестом отпустила девушек.
Комната, предназначенная Каролине, оказалась восхитительной. Парчовые драпировки рыжевато-коричневых оттенков украшали темно-желтые стены, на полу лежал такого же цвета ковер.
— Мама еще не бралась за эту комнату. Папа купил дом с мебелью и со всем, что в нем было, но она сразу большую часть отправила к антиквару. А эту комнату оставила на потом. Мама хочет повесить здесь коричневые занавески, положить такое же покрывало на кровать, а пол застелить красным турецким ковром для оживления гаммы.
— А мне так очень нравится, — грустно сказала Каролина.
— Но эти вещи старые, — засмеялась Реба. — Все должно быть новым и дорогим, если мы хотим, как говорит мама, «занять соответствующее положение в обществе».
Странно, в школе Реба так не говорила, она казалась более утонченной, а дома вдруг преобразилась. Ладно, она ее лучшая подруга в Англии, к тому же безгранично щедрая. Но в аристократической среде американских плантаторов подобные замечания Ребы сочли бы крайне эксцентричными. Там каждый знает и свое место в жизни, и место других людей. Правда, в Бродлее все иначе.
— Мама ожидала, что ты будешь в мехах и бархате, — доверительно сказала Реба.
— Я бы с удовольствием, только не могу себе позволить.
— А для этого существуют браки, не так ли? Думаю, твоя мать отправила тебя за океан, чтобы ты нашла себе хорошего жениха в Лондоне.
Каролина поморщилась:
— Нет, просто она боялась, что я сбегу в Мэрридж-Триз с сыном мельника, и специально выбрала такую школу, где с меня не спускали бы глаз.
— Не понимаю, чего наши матери хотят от нас? — удивилась Реба. — Может, они ждут, что мы вдруг сбежим от постоянного надзора, бросимся в подходящую карету с гербом и немедленно выйдем замуж за графа?
В этом была вся Реба.
— Наверное, о таком чуде они и мечтают, — невольно улыбнулась Каролина.
— Уверена, мама страшно разочарована, что я не привела за руку барона, — пробормотала Реба.
«Или хотя бы сестру барона!»
— Возможно, ты предоставишь ей маркиза, — пожала плечами Каролина.
— Если у меня будет время. Мама непредсказуема. Поскольку я дома, она в любой момент отыщет мне подходящего мужа и потребует, чтобы я дала согласие.
Девушки загрустили, но вскоре у Ребы настроение улучшилось, потому что в дверях появились две служанки с огромными подносами.
— Наконец-то! — с облегчением вздохнула Реба, любившая вкусно поесть, однако дождалась, пока служанки уйдут, и спросила:
— Ты поможешь мне, если мама потребует, чтобы я вышла за ее избранника?
Каролина сразу подумала о побеге и одобрила замысел подруги.
— Конечно, — пообещала она.
Реба тут же набросилась на булочки с сыром. Она исподтишка посматривала на подругу, в который раз с удовлетворением отметив про себя ее красоту. План, обдуманный еще в школе, удался, она сделала прекрасный выбор. Даже в скромном коричневом платье Каролина выглядела как фарфоровая статуэтка. При одном освещении ее светлые волосы отливали золотом, при другом — искрились серебром. Глаза в обрамлении густых темных ресниц способны покорить любого, а улыбка — растопить даже глыбу льда. Теперь Реба отразит натиск матери. Если той вздумается прямо сегодня набросить на нее аркан, то в него попадется Каролина.
Глава 14
Бродлей, Эссекс Двенадцать дней Рождества 1687 год
Рождественский день, а за ним и ночь прошли в усадьбе Бродлей на удивление скучно. Поначалу Каролина пыталась связать это с отсутствием главы семейства и нездоровьем хозяйки, но быстро отказалась от своих предположений. Уже на второй день она пришла к выводу, что болезнь миссис Тарбелл — обыкновенное похмелье, ибо та выпивала портвейна больше, чем могла позволить себе женщина. И хотя мать Ребы никогда не появлялась на людях пьяной, но за ужином она вдруг становилась агрессивной, у нее сильно краснело все лицо.
А после ужина миссис Тарбелл исчезала, видимо, напивалась в спальне. Во всяком случае, это объяснило бы ее неизменно плохое настроение за завтраком.
Странное было Рождество. Тарбеллы никого не звали в гости, даже не ездили в церковь, ссылаясь на снегопад. Девушки бродили по холлам, и в конце концов сама Реба признала, что в Лондоне куда веселее.
Каролина опять затосковала по дому, вспоминая, как они праздновали Рождество в Уильямсберге у тетушки Пет.
Розовый уильямсбергский дом с зелеными ставнями преображался. Входную дверь украшал венок из остролиста и лавра, перевитый красной лентой, на медном канделябре в холле и над дверным проемом висела омела, подсвечники были вставлены в маленькие веночки. Все камины на первом этаже топились ароматными ореховыми дровами, а перила лестницы были увиты длинными гирляндами из сосновых веток и падуба.
После праздничного обеда все поднимали тост за здоровье близких, взрослые пили лучшую мадеру из запасов тетушки Пет, а дети — горячий фруктовый пунш.
Приходили родственники и друзья, под омелой целовались, повсюду звучал смех. А потом Лайтфуты с тетушкой Пет сами отправлялись в гости, захватив из дома корзинки, где лежали рождественский пирог, фрукты и орехи. Были танцы, веселье, катание на санях…
В Бродлее все по-другому.
Хотя в Эссексе тоже рос падуб, ни одна гирлянда или веточка омелы не украшала огромный дом. В комнате для прислуги, где все захмелели и распевали непристойные песни, и то было веселее, чем в господских покоях.
Здесь, несмотря на громадный камин, не удосужились даже в сочельник сжечь большое полено! И это в Англии, в сельском доме!
По сравнению с унылым Рождеством в Эссексе праздник в колониях, по крайней мере в Уильямсберге, казался всеобщим сумасшествием.
А когда Каролина спросила, приедут ли в гости соседи, Реба покачала головой;
— Мы не приняты в здешнем обществе. Папа купил усадьбу и все остальное, но этого недостаточно. — Заметив озадаченный взгляд подруги, она добавила:
— С тех пор как мы сюда переехали, никто здесь не появился.
— Совсем никто?
— Нет, один человек приезжал, — вспомнила Реба. — Однажды у сэра Кайля была деловая встреча с папой. Но он приехал без жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43