– Хотел бы я посмотреть, как ты попытаешься это сделать.
Рассудок пытался ему что-то сказать, но Дейн слышал одно – ползти… и умолять. Все, что он слышал, – это насмешку в ее тихом голосе, и его скрутила ярость. И тогда он закрылся в бессильной злобе, зная, что так он недоступен обидам. Он не полз и не умолял, когда в восьмилетнем возрасте его мир разбился вдребезги, когда единственное существо, которое его любило, убежало от него, а отец выставил его из дома. Этот мир пихал его лицом в уборную, насмехался, унижал и бил. Мир отшатнулся от него, заставил платить за каждую малость, дающую счастье, мир старался забить его, но он не подчинился, и миру пришлось жить вместе с ним на его условиях.
И ей придется. Он вынесет все, что потребуется, чтобы ее этому научить.
Дейн подумал о скалах, на которые ей указал несколько часов назад. Веками по ним бьют дожди, но никакие ветра и холода не могут их ослабить или сокрушить. Так и он. Он превратил себя в камень, и если она будет двигаться, то не найдет на нем ни единой точки опоры или зацепки. Она на него не взберется, как не расплавит его и не сокрушит. Джессика опустилась возле него на колени, он ждал, она была неподвижна. Дейн знал, что она выжидает. Не слепая же она и распознает камень. Может быть, она уже поняла свою ошибку… и скоро, вот сейчас, откажется от своих слов. Она подняла руку и дотронулась до его шеи – и тут же отдернула руку, как будто, как и он, почувствовала проскочивший между ними разряд.
Хотя Дейн упорно смотрел прямо перед собой, боковым зрением он видел, что она озадачена; нахмурилась, посмотрела на свою руку, потом взгляд задумчиво переместился на его шею.
А потом она придвинулась, одно колено направила ему за спину, вплотную к ягодице, другое вдавила ему в бедро, закинула правую руку ему на плечи, левой провела по груди и подтянула его ближе к себе. Губы коснулись чувствительного места в уголке глаза, в это же время круглая попка уселась на его руку.
Он изо всех сил держался жестко, сосредоточился на том, чтобы ровно дышать и не выть.
Она была такая теплая, мягкая, ее яблочный запах окружил его сетью, как будто мало ему было той ловушки, в которую его завлекло нежно закругленное тело. Полураскрытые губы спустились по щеке, прошлись по неподатливой скуле и забрались в уголок рта.
«Вот дурак!» – молча выругался он. Ведь знал, что она не отказалась от своего вызова и что ему не уйти невредимым из этого столкновения.
Он в сотый раз шел в ловушку, на этот раз еще худшую. Он не мог упиваться ее сладостью, потому что это означало бы сдаться, а он не сдается. Он должен быть неподвижен как гранит, когда мягкая попка поднимается и опускается на его руке, а теплое дыхание, теплые губы дразнят легкими поцелуями.
Дейн оставался монолитом, когда она нежно дохнула ему в ухо и от этого вздоха вскипела кровь. Он остался внешне неподвижный, внутренне совершенно несчастный, когда она медленно развязала узел галстука и стянула ею с шеи.
Дейн видел, как он выпал из ее пальцев, и некоторое время пытался сосредоточиться на белой кучке у ног, но она целовала его в шею и просовывала руку под рубашку. Он не мог остановить на чем-то взгляд или мысль, потому что повсюду была она; его охватил жар, била дрожь.
– Ты такой гладкий, – голос доносился сзади, дыхание щекотало затылок, она гладила его по плечам, – как полированный мрамор, только теплый.
Дейн был в огне, а ее низкий неясный голос был маслом, разжигавшим пламя.
– И сильный, – продолжала она, а руки-змеи скользили по мышцам, которые от ее прикосновения напрягались и подрагивали.
Он, как огромный слабый глупый бык, тонул в трясине, его соблазняла девственница.
– Ты можешь поднять меня одной рукой, – продолжал гортанный голос. – Я люблю твои большие руки. Я хочу, чтобы они были на мне. Повсюду, Дейн. – Кончик языка скользнул в ухо, и он затрепетал. – Прямо на коже – вот так. – Под батистовой рубашкой пальцы прижались к тяжело бьющемуся сердцу. Большой палец скользнул по напряженному соску, и Дейн зашипел сквозь зубы.
– Я хочу, чтобы ты то же делал со мной, – сказала Джессика.
Он хотел, о, как он хотел, Пресвятая Дева Мария! Побелели костяшки стиснутых пальцев, заныли сжатые зубы, но все это было ничто в сравнении со злобным бурлением в чреслах.
– Что делал? – с трудом выдавил он. – Предполагается… что я должен был… что-то чувствовать?
– Негодяй. – Джессика убрала руку, и он почувствовал дрожь облегчения, но не успел еще раз вздохнуть, как она подобрала юбки и уселась верхом ему на колени. – Ты меня хочешь. Я это чувствую, Дейн.
Трудно было не почувствовать. Между вздыбленной мужской плотью и теплой женской был только слой шерсти и полоска шелка. Помоги ему Бог! Там чулки выше колен, дальше подвязки, над ними шелковистая кожа. У него даже скрючились пальцы искалеченной руки.
Как будто прочтя его мысли, Джессика взяла его левую руку и положила ее на юбку. «Под нее! – хотелось крикнуть. Чулок, подвязка, сладкая шелковая кожа… – Пожалуйста…»
Он сжал губы. Он не будет умолять, он не поползет.
Джессика толкнула его, и он опрокинулся на диванную подушку. Все силы были отданы тому, чтобы не закричать.
Он увидел, что ее рука движется к завязкам лифа.
– Брак требует приспосабливаться, – сказала она. – Если ты хочешь проститутку, я должна действовать как она.
Дейн пытался закрыть глаза, но на это не было сил. Он был прикован к созерцанию изящных пальцев и их порочной работе… крючки и завязки прочь… ткань соскользнула… выпуклости молочной плоти вырвались из-под кружев и обвисшего шелка.
– Я знаю, мои достоинства не так обильны, как те, к которым ты привык, – сказала она и стянула лиф до талии.
Он увидел две луны, алебастрово-белые и гладкие. Во рту пересохло, голову как будто набили шерстью.
– Но если я буду близко, может быть, ты не заметишь разницу. – Она приподнялась и наклонилась к нему… близко, слишком близко.
Один напряженный розовый бутон был в дюйме от его губ… запах женщины щекотал ноздри, кружил голову.
– Джесс, – в муке прохрипел Дейн.
Сдавленно вскрикнув, он притянул ее к себе и захватил рот, блаженный оазис… «О да, пожалуйста…» И она раздвинула губы в ответ на яростную мольбу. Он жадно впился в нее, иссохший, горящий, и она остужала его и воспламеняла одновременно. Она была и дождь, и горячий бренди.
Он провел рукой по узкой податливой спине, она содрогнулась, выдохнула ему в рот, прошептала:
– Как я люблю твои руки.
– Sei bella, – хрипло ответил Дейн и сжал ее талию. Тугая, гибкая, но такая маленькая в его большой руке.
И всей ее было очень мало, но он ее хотел такую, какая она есть. Голодный рот блуждал по лицу, по плечам, шее. Он потерся щекой о бархатные склоны груди, сунул нос в долину между ними, язык метнулся к розовому соску. Он захватил его губами и, держа ее содрогающееся тело, лаская, сосал. Над его головой раздался испуганный вскрик, но Джессика ерошила ему волосы, гладила по голове, и он знал, что она вскрикнула от возбуждения, а не от боли.
Дьяволице понравилось!
Разгоряченный, обезумевший, Дейн понял, что может взять ее.
Сердце рванулось в галоп, в голове помутилось, но он призвал на помощь остатки самоконтроля и, вместо того чтобы накинуться на нее, продолжил осаду другой груди, медленнее и бережнее.
– Ох! О Дейн! Пожалуйста. – Пальцы непроизвольно двигались по плечам и шее.
Да-да, умоляй! Он осторожно сжал сосок зубами.
– Господи, пожалуйста. Нет. Да. Ох! – Джессика беспомощно извивалась под ним, то прогибаясь, то пытаясь выкрутиться.
Его рука скользнула под мятую, сбившуюся юбку и погладила шелковистую кожу. Джессика застонала.
Он отпустил ее грудь, и она впилась в него губами, он ей ответил, вгоняя толчки наслаждения в жадный рот. Упиваясь поцелуем, Дейн в то же время рукой погладил по чулку вниз и вверх, ловко развязал подвязку и, стянув чулок, скользнул по ноге и схватил круглую ягодицу.
Джессика чуть отодвинулась, часто и неровно дыша.
Все еще сжимая ягодицу, Дейн сместился, сдвинув ее вместе с собой, так что она оказалась лежащей, на боку между ним и стенкой дивана. Целуя, он почувствовал, что она напряглась, но постарался отвлечь ее нежным поцелуем, в то же время гладя и подбираясь рукой к ее девственному входу.
Джессика отворачивалась от его рта, но нет, он не даст ей сбежать, он не может не ласкать ее прекрасную тугую кожу… спутанные шелковые завитки… теплую сладкую женственность… скользкую, как масло, изысканное свидетельство ее желания.
Он ее возбудил, зажег! Она его хочет!
Он стал постукивать по нежным женским складкам, и она замерла.
– О! – В голосе слышалось удивление. – О! Это… грешно. Я не… – Остальное утонуло в придушенном крике, ему на палец надавило дивное женское тепло, она изогнулась, подалась ему навстречу. – О Боже! Пожалуйста.
Он не слышал ее мольбу. В ушах громыхал пульс. Он нашел нежную кнопочку и под ней узкую щель, но она была такая маленькая, не для его огромного пальца.
Она вцепилась ему в сюртук, постанывала, пыталась зарыться в его твердое тело, как испуганный котенок. Но она не испуганная, она доверчивая. Его собственный доверчивый котенок. Невинный. Ранимый.
– О, Джесс, ты такая крошечная, – в отчаянии пробормотал Дейн.
Он ткнулся в нее, но хотя она была горячая и скользкая, путь был слишком тесен для него. Его распухший от вожделения жезл яростно упирался в брюки, огромный, грозящий разорвать ее на куски. Он хотел плакать, выть.
– Слишком тесный. – Голос был несчастный, сырой, потому что он не мог прекратить ее трогать, прекратить ласкать то, что не мог, не смел иметь.
Она его не слышала. Как в лихорадке Джессика целовала его и гладила.
Какие беспокойные руки, какой невинно распутный рот. Она плавилась в огне, который он разжег, и у него не было сил прекратить эту муку.
– О нет… да… пожалуйста.
Она всхлипнула, потом он услышал рыдание… тело задрожало, тугая плоть сократилась под его пальцами, потом разжалась… опять сократилась, когда новый спазм потряс нежную фигурку.
Дейн убрал руку и заметил, что она дрожит. Каждый мускул напрягся от усилия сдержаться и не разорвать ее своим вторжением.
Он сделал прерывистый вздох. И еще. И еще один, дожидаясь, когда она вернется в этот мир, и надеясь, что собственный орган успокоится к тому времени, кода придется двигаться.
Он ждал, но ничего не происходило. Он понимал, что она не умерла, – он слышал, чувствовал ее дыхание, размеренное, мирное, слишком мирное. Дейн недоверчиво уставился на нее.
– Джесс?
Она что-то пробурчала и уткнулась ему в плечо. Целую минуту он с отвисшей челюстью всматривался в красивое, спокойное, спящее лицо.
«Как мужчина, черт побери, – подумал он. – Получила, что хотела, и спит».
Это он так должен был сделать – взорвать и смутить ее. Чертову наглость. А теперь, пропади пропадом эта неблагодарная тварь, он должен придумать, как одной рукой отнести се на кровать и при этом не разбудить.
Глава 13
Джессика стала осознавать, что ее несут по лестнице. Поначалу это казалось частью сна или очень давним событиями, когда она была девочкой, такой маленькой, что даже дядя Фредерик, самый маленький из дядей, спокойно подхватывал ее одной рукой и нес в детскую. Дядина рука стада шире походка не такая плавная, но она чувствовала себя в полной безопасности, положив голову на широкое плечо.
Постепенно сонный дурман рассеивался, и, еще не открыв глаза, Джессика поняла, кто ее несет. А также вспомнила все, что произошло. Или почти все. Многое затерялось в том водовороте, куда ее вверг Дейн.
– Я проснулась, – сказала она, плохо соображая сосна. Она была еще слаба, в голове стоял туман. – Дальше могу идти сама.
– Скатишься с лестницы, – проворчал Дейн. – Все равно мы уже пришли.
И правда, вот апартаменты ее светлости, или роскошные чертоги, как она их молча обозвала. Дейн внес ее в слабо освещенную спальню и посадил на кровать. Потом позвонил горничной – и ушел. Торопливо, не сказав ни слова.
Джессика смотрела на пустой дверной проем, прислушивалась к шагам, приглушенным ковром, и наконец, раздался тихий стук закрываемой двери.
Вздохнув, она сняла чулки, которые сползли до самых щиколоток.
Пришлось напомнить себе, что она знала, что будет нелегко, с той минуты, когда согласилась выйти за него замуж. Она знала, что в этот вечер он исходил колючим юмором – в сущности, весь день. Нельзя было рассчитывать, что он будет вести себя рационально, и нормально овладев ею, и ляжет с ней спать.
Пришла Бриджет и, ничем не показав, что заметила беспорядок в одежде хозяйки и ее рассеянность, приготовила ее светлость ко сну.
Горничная ушла, а Джессика решила, что нет смысли убиваться, что Дейн не сумел лишить ее девственности.
То, что он сделал, было восхитительно и удивительно, особенно последняя часть. Она знала, что это было, Женевьева рассказывала. И благодаря бабушке Джессика прекрасно понимала, что такие экстраординарные ощущения даются не всегда, особенно в первое время. Не все мужчины берут на себя труд доставить удовольствие жене. Она не верила, что Дейн так себя вел, чтобы заработать очко, показав свою власть над ней. Женевьева говорила, что возбужденному мужчине бывает очень больно, если он откажется облегчиться. Если только у Дейна нет какого-то сверхъестественного способа облегчения, о котором не упоминала Женевьева, то он должен был страдать от острого дискомфорта.
У него должна быть очень веская причина так поступить. Он ее хотел, в этом нет сомнения. Он пытался противиться, но не мог – особенно после того, как она бесстыдно обнажила грудь и ткнула ею прямо в его надменный флорентийский нос, или после того, как задрала юбки и взгромоздилась на его детородные органы.
Вспоминая, Джессика покраснела, но не от стыда. В то время она чувствовала себя удивительно свободной, порочной и в награду за наглость получила горячее, изысканное удовольствие.
Даже сейчас она воспринимала это как дар. Как будто день рождения был у нее, а не у него. А подарив жене извержение вулкана и получив взамен острый физический дискомфорт, он еще вздумал тащить ее по лестнице так, чтобы не разбудить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36