Роуленд Ваутри мог бы поселиться с довольно красивой женой в покое и комфорте и больше не зависеть от госпожи Фортуны, или, точнее, от прихотей маркиза Дейна.
А вместо этого Роуленд Ваутри наделал долгов на пять тысяч фунтов. Может, для некоторых это небольшие деньги, но для него – все равно что миллион. Его не очень заботили долги перед торговцами, но расписки, данные друзьям, крайне тревожили. Если он в ближайшее время их не погасит, у него не будет друзей. Джентльмен, который не заплатил долг чести, перестает быть джентльменом. Такая перспектива терзала больше, чем угроза долговой тюрьмы от ростовщиков или от владельца дома.
Он с отчаянием смотрел в будущее.
Определенные люди могли бы ему сказать, что Френсис Боумонт за двадцать шагов распознает отчаявшегося человека и получает огромное удовольствие растравляя его отчаяние. Но таких мудрых людей рядом не было, а сам по себе Ваутри был не слишком умным парнем.
Так что к тому времени, как они покончили с едой и опустошили полдюжины бутылок плохонького вина, мистер Боумонт выкопал глубокую яму, и мистер Ваутри провалился в нее с головой.
Примерно в то время, как Роуленд Ваутри проваливался в яму, новоявленная маркиза Дейн начала ощущать признаки трупного окоченения в седалище.
Вместе с супругом она с часу дня тряслась в элегантной колеснице, оставив гостей за свадебным столом.
Для человека, который смотрит на брак и на респектабельную компанию с видимым отвращением и презрением, Дейн вел себя на удивление добродушно. Казалось, он находил процедуру бесконечно смешной. Три раза он просил трясущегося священника говорить погромче, чтобы публика ничего не упустила. Дейн также решил, что будет хорошей шуткой устроить цирковое представление из поцелуя. Как еще он не перекинул ее через плечо и не унес из церкви, словно мешок с картофелем!
Джессика, скривившись, подумала, что если бы он так сделал, он все равно ухитрился бы выглядеть аристократом до кончиков ногтей. Скорее даже монархом. Она уже усвоила, что Дейн имеет преувеличенное представление о своей значимости и для него не играют никакой роли стандартные понятия о превосходстве.
Он отчетливо донес свою точку зрения до тетушки в тот день, когда вручил Джессике потрясающее обручальное кольцо. Привезя Джессику домой и проведя с ней час за просмотром списка гостей, меню и перечнем прочих свадебных неприятностей, он отослал ее из гостиной и долго разговаривал наедине с тетей Луизой. Он ей объяснил, как следует обращаться с будущей маркизой Дейн. Правила довольно простые. Джессике нельзя надоедать. Ей нельзя противоречить. Она ни перед кем не должна отчитываться, кроме Дейна, а он подотчетен только королю, и то когда в хорошем настроении.
На следующий день прибыл личный секретарь Дейна с кучей слуг и взял на себя дела. После этого Джессике оставалось только давать случайные распоряжения и привыкать к тому, что с ней обращаются как с чрезвычайно ценной и деликатной, всезнающей и вообще идеальной принцессой.
Все, кроме ее мужа.
Они ехали уже восемь часов, и хотя часто останавливались для смены лошадей, это бывало минутной задержкой.
Часа в четыре в Багшоте ей понадобилось в уборную, и, вернувшись, она увидела, что Дейн расхаживает возле кареты, нетерпеливо поглядывая на карманные часы. Он серьезно возражал против того, что она потратила на естественные нужды больше пяти минут, за которые конюх выпряг четверку лошадей и поставил новую.
– Все, что нужно сделать мужчине, – терпеливо разъяснила Джессика, – это расстегнуть пуговицы и прицелиться. Однако я женщина, и моя уборная и одежда не так хорошо приспособлены.
Он засмеялся, подсадил ее в карету, сказал, что она дьявольски надоедлива, но для того она и рождена, не так ли, чтобы быть надоедливой феминой? Тем не менее, когда ей в следующий раз понадобилось облегчиться через несколько миль после Андовера, он ворчливо сказал, что она может не спешить. Когда Джессика вернулась, он терпеливо потягивал пиво. Смеясь, он предложил ей глотнуть, и засмеялся еще веселее, когда она допила оставшуюся четверть пинты.
– Это было ошибкой, – сказал он, когда они уже были в пути. – Теперь ты захочешь останавливаться возле каждого заведения вплоть до Эймсбури.
Затем последовала серия шуток про уборные и горшки Джессика раньше не понимала, почему мужчины надрываются от смеха над такими анекдотами. Несколько секунд назад выяснилось, что они могут быть смешными в устах испорченного, но умного рассказчика.
Джессика приходила в себя после припадка смеха. Дейн откинулся назад – он, как всегда, занимал большую часть сиденья. Полуприкрытые глаза щурились, твердый рот изгибался в чудесной улыбке.
Она хотела рассердиться на него за то, что заставил ее смеяться над совершенно пустой, грубой историей, но не могла. Он был так очаровательно доволен собой.
Хуже того – она нашла Вельзевула очаровательным! Ничего не могла с собой поделать, ей хотелось заползти к нему на колени и покрыть поцелуями грешное лицо.
Он заметил, что она его изучает. Она понадеялась, что не выглядит такой уж влюбленной.
– Тебе удобно? – спросил он.
– Зад и ноги онемели, – сказала Джессика и слегка отодвинулась. Далеко отодвинуться не удалось бы даже в этой карете много просторнее, чем его коляска. Здесь тоже было только одно сиденье, и он занимал его большую часть, но к вечеру похолодало, а он был такой теплый.
– Надо было попроситься размять ноги, когда мы остановились в Уэйхилле, – сказал он. – Теперь не будет остановки до самого Эймсбури.
– Я почти не заметила Уэйхилл – в это время ты рассказывал самый дурацкий анекдот, который я когда-то слышала.
– Если бы он был более содержательным, до тебя не дошел бы юмор. А так ты очень смеялась.
– Не хотела тебя обижать. Думала, ты пытаешься произвести на меня впечатление, показывая выдающуюся ограниченность своего интеллекта.
Дейн ответил со зловещей усмешкой:
– Когда я решу произвести на тебя впечатление, миледи, поверь, интеллект не будет иметь к этому никакого отношения.
Она стоически выдержала его взгляд, хотя внутри поднялась буря.
– Не сомневаюсь, что это относится к брачной ночи, – с полным самообладанием сказала Джессика. – «Право первой ночи», за которое тебе пришлось заплатить грабительскую цену. Что ж, тебе будет легко произвести на меня впечатление, потому что у тебя большой опыт, а я ни разу этого не делала.
Он сдержанно ухмыльнулся:
– Но ты все-таки об этом знаешь. Тебя нисколько не озадачило, что делали леди и джентльмен на картинке в бабушкиных часах. И ты, кажется, прекрасно осведомлена, какие услуги оказывают проститутки.
– Между теоретическим знанием и практическим опытом большая разница, – сказала Джессика. – Признаюсь, последнее меня слегка беспокоит. Но ты человек, не скованный предрассудками, я уверена, ты не постесняешься меня инструктировать.
Джессика надеялась, что он не будет слишком нетерпелив в этом вопросе. Она быстро учится, она за относительно короткое время узнает, как доставлять ему удовольствие, если он даст ей шанс. Вот о чем она по-настоящему беспокоилась. Он привык к профессионалкам, которые умеют удовлетворять. Он запросто может устать и разозлиться на ее невежество и бросить ее ради женщин… менее надоедливых.
Она знала, что он везет ее в Девон с намерением оставить там после того, как насытится.
Она знала, что может до головной боли надеяться и делать попытки получить от него больше.
Весь мир, кроме горстки гостей на свадьбе, считает его монстром, а ее брак с проклятием рода Баллистеров – участью чуть лучше смертного приговора. Но когда он обнимал ее, он не был монстром, и потому Джессика не могла перестать надеяться на лучшее. А надеясь, решила, что должна попытаться.
Он отвел взгляд. Тер пальцем колено, хмуро смотрел на него, как будто какая-то морщинка имела наглость появиться на брюках.
– Думаю, мы обсудим это позже, – сказал он. – Я не… Господи, я думал, все довольно просто. Не то, что в университете первый раз пойти на экзамен по латыни или математике.
«Трудно только войти в твое черное сердце», – подумала Джессика.
– Когда я что-то делаю, я хочу делать это хорошо, – сказала она. – Вообще-то я всегда стремилась быть лучшей. Я ужасная спорщица. Наверное, потому, что вырастила так много мальчишек. Во всем, в том числе и в спорте, я должна была побеждать брата и кузенов, иначе они бы меня не уважали.
Дейн оторвал глаза от колена, но посмотрел не на нее, а в окно.
– Эймсбури, – сказал он. – Чертовски вовремя. Я проголодался.
От чего в настоящее время проклятие рода Баллистеров приходил в ужас, так это от брачной ночи.
Слишком поздно он понял свою ошибку.
Да, он знал, что Джессика – девственница. Как можно забыть, если в этом состояла самая чудовищная особенность ситуации: один из величайших дебоширов Европы потерял голову от страсти к жалкой английской старой деве.
Дейн знал, что она девственница, как знал, что ее глаза имеют цвет дартмурского тумана и так же изменчивы, как атмосфера этих предательских просторов. Знал так же хорошо, как то, что ее волосы – шелковистый черный янтарь, а кожа – бархат. Он это знал, и ему это было приятно, когда они стояли перед священником. На ней было серебристо-голубое платье, щечки нежно розовели, и она была не только самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел, но и самой чистой. Он знал, что ни один мужчина не обладал ею, она была его, и только его.
Он также знал, что будет с ней спать. Он давно об этом мечтал. Более того, дожидаясь этого в течение шести или семи вечностей, Дейн настроился сделать это подобающим образом – в роскошной гостинице, после вкусного ужина и нескольких бокалов доброго вина. Он как-то не принял в расчет, что «девственница» означает не только «нетронутая». Во всех своих жарких фантазиях он упускал один критический фактор: до него этим путем не проходила вереница мужчин. Он должен сам вломиться в нее.
Дейн боялся, что так и выйдет – он сломает ее. Карета остановилась. Подавив желание крикнуть кучеру, чтобы продолжал ехать – возможно, до Судного дня, – Дейн помог жене выйти.
Она взяла его под руку. Ее рука в перчатке никогда еще не казалась такой горестно маленькой, как в этот момент. Джессика настаивала, что она выше среднего роста, но что в этом за утешение, если мужчина величиной с дом и скорее всего так же по ней ударит, когда упадет на нее.
Он ее раздавит. Он что-нибудь ей сломает, разорвет. И если она не сойдет с ума, то с криком убежит, когда он попытается хоть когда-нибудь еще раз до нее дотронуться. Она убежит и никогда больше его не поцелует, не обнимет…
– Поднимите меня и дайте пинка, но то ли на меня угольная баржа надвигается, то ли это Дейн.
Хриплый голос вернул Дейна к действительности. Он не заметил, как вошел в гостиницу, как его приветствовал Хозяин; так же рассеянно он пошел за ним к лестнице, ведущей в заказанные Дейном комнаты.
Вниз спускался его старый одноклассник по Итону – Мэллори, или, скорее, теперь уже герцог Эйнсвуд. Прежний Герцог, девятилетний мальчик, год назад умер от дифтерии. Дейн вспомнил, что подписывал составленное секретарем письмо с соболезнованиями его матери, тактично объединенные с поздравлениями Мэллори, его кузену. Расходовать тактичность на Вира Мэллори – пустой труд.
Дейн не видел его с похорон Уорделла. Тогда его бывший однокашник был пьян, пьян он был и сейчас. Грязные волосы Эйнсвуда были похожи на крысиное гнездо, глаза покраснели и опухли, подбородок зарос двухдневной щетиной.
Нервы Дейна и так были напряжены. Сознание, что нужно представить это пресмыкающееся своей нежной, элегантной, чистой жене, переполнило чашу его терпения.
Он отделался коротким кивком.
– Эйнсвуд, какой сюрприз.
– Не то слово! – Эйнсвуд потопал до подножия лестницы. – У меня мозги набекрень! Последний раз, когда я тебя видел, ты сказал, что не вернешься в Англию ни ради кого, а если кто-то хочет, чтобы ты был на его похоронах, пускай приезжает околевать в Париж. – Налитые кровью глаза остановились на Джессике, он непристойно осклабился. – Э, разрази меня гром, в аду стало холодно? Дейн не только в Англии, но и разъезжает с пучком муслина в придачу.
Нити, сдерживавшие Дейна, начали лопаться.
– Я не спрашиваю тебя, в какой пещере ты живешь, если не знаешь, что я здесь уже месяц и сегодня женился, – холодно сказал он, сдержав раздражение. – Дело в том, что эта леди – миледи. – Он обратился к Джессике. – Мадам, имею сомнительную честь представить вам…
Его прервал грубый хохот герцога.
– Женился? Скорее поправься. Может, эта райская птичка – твоя сестра? Нет, скорее твоя двоюродная бабушка Матильда.
Каждая школьница знала, что «райская птичка» – синоним слова «потаскуха», и Дейн не сомневался – жена понимает, что ее оскорбили.
– Эйнсвуд, ты только что назвал меня лжецом, – сказал он угрожающе спокойно. – Ты оклеветал мою леди. Дважды. Даю десять секунд, чтобы попросить прощения.
Секунду Эйнсвуд смотрел на него, потом усмехнулся.
– Ты всегда был мастер запугивать, но этот наскок у тебя не пройдет. Я всегда распознаю мистификацию. Где ты в последний раз выступала, голубка? – спросил он Джессику. – В «Театре ее величества» на Хеймаркете? Видишь, я на тебя не клевещу. Я говорю, что ты выше его обычных штучек «Ковент-Гардена».
– Три раза, – сказал Дейн… – Хозяин…
Хозяин гостиницы, забившийся в темный угол холла, выполз наружу:
– Милорд?
– Будьте добры, проводите леди в ее комнату.
Джессика вцепилась в его руку:
– Дейн, твой приятель в подпитии. Ты ведь не можешь…
– Наверх, – сказал он. Она вздохнула и сделала как было приказано. Он проводил ее глазами до лестничной площадки, потом повернулся к герцогу, который тоже смотрел вверх. На его лице отражались похотливые мысли.
– Высший класс, – сказал его светлость и подмигнул Дейну. – Где ты ее нашел?
Дейн схватил его за галстук и припер к стене.
– Тупица, вонючий кусок лошадиного дерьма, я давал тебе шанс, кретин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36