С другой стороны, с каким восторгом он смеялся бы им в лицо, выйдя на сцену и угостив их таким представлением, какого они не забудут. Подобная картина тоже имела свою привлекательность: около часа сатанинского разгула в одном из самых роскошных бальных залов Сен-Жермена, потом, в высшей точке, он хватает мисс Трент, топает копытом и исчезает вместе с ней в клубах дыма.
Он еще не досмотрел эту сцену, как отбросил ее, поскольку она противоречила его целям. Он должен игнорировать мисс Трент, чтобы и она, и окружающие поняли, что она не имеет над ним никакой власти. Лучше собрать в охапку несколько случайных женщин и утащить их на кладбище, пусть сходят с ума от ужаса.
Слишком хлопотно, Париж не заслуживает такого развлечения. Лучше пусть умирает от разочарования.
Дейн метался, то и дело возвращаясь мыслями к балу.
Джессика приехала на бал в отвратительном настроении, и последующие события его не улучшили. Она несколько часов потратила на прическу, платье и аксессуары. После приезда на бал она два часа терпела слабые намеки от женщин и далеко не слабые – от мужчин.
К половине двенадцатого Берти проиграл несколько сотен фунтов, напился до бесчувствия и был отправлен домой. Тем временем Женевьева во второй раз танцевала с герцогом д’Абонвилем. Блаженство на лице бабушки говорило о том, что она не собирается приходить кому-нибудь на помощь. Французский аристократ произвел на нее впечатление. Когда мужчина производил на Женевьеву впечатление, она ни на что другое не обращала внимания.
Обычно Джессика смотрела на романтические фривольности бабушки отстранение, слегка забавляясь. Сейчас она прекрасно понимала, что чувствует Женевьева, и ей было не смешно.
Не смешно быть напряженной, беспокойной, одинокой и нестерпимо усталой, потому что время почти полночь, а один презренный негодяй не соизволил приехать. Не смешно думать: вот и хорошо, что он не приехал, – в то же время хотеть, чтобы приехал, и ненавидеть себя за это.
Она даже оставила два танца незанятыми в отчаянной надежде, что его сатанинскому величеству придет в голову прихоть вытащить ее на танцпол. И теперь при виде бабушки с ее красивым французом у Джессики ныло сердце. У нее с Дейном так никогда не будет.
Он никогда не будет на нее смотреть с тающей улыбкой, как д’Абонвиль, а если Джессика посмотрит на него с таким же обожанием, как Женевьева, Дейн рассмеется ей в лицо.
Джессика подавила бесполезное отчаяние и призвала своих самых настойчивых кавалеров. Один зарезервированный танец она отдала Малкольму Гудриджу, другой – лорду Шеллоуби.
– Я вижу, вы не оставили танец для Дейна. Вы так уверены, что он не придет? – спросил Шеллоуби, записывая свое имя на последней пластинке ее веера.
– Вы думаете иначе? – спросила Джессика. – Или вы почувствовали запах серы и клубы дыма, сопровождающие его приближение?
– Я поставил сто фунтов на его прибытие. – Шеллоуби вынул часы. – Ровно в… а, сейчас мы его увидим.
Джессика увидела, что минутная стрелка часов встретилась с короткой часовой, и в тот же миг послышался отдаленный бой стенных часов.
На десятом ударе все головы стали поворачиваться в сторону входной двери зала, гул голосов начал стихать. С двенадцатым ударом наступила мертвая тишина.
Джессика с бьющимся сердцем тоже повернулась к входу.
Это был арочный, необъятный, богато украшенный проем.
Он не казался достаточно большим для темной фигуры, застывшей под ним.
Наступила долгая драматическая пауза. И в полном соответствии с репутацией Князя Тьмы Дейн был одет во все черное, только сверкали белизной манжеты и верх груди, но это лишь усиливало эффект. Даже жилет на нем был черный.
Джессика не сомневалась, что мрачный взгляд, лениво обегающий собрание, исполнен презрения, а твердый рот чуть-чуть изогнут в язвительной усмешке.
Горячей волной ее окатило воспоминание о том, что этот непреклонный рот делал с ней две недели назад. Она быстро замахала веером, стараясь отогнать воспоминание, в то же время подозревая, что Шеллоуби искоса следит за ней. Она сказала себе, что не имеет значения, что подумает Шеллоуби или кто другой, кроме Дейна.
Он пришел, а она здесь, так что у него нет причин обижаться. Ей остается выяснить, в какую игру он собрался играть, и подыграть по его правилам – если эти правила окажутся в рамках цивилизованного поведения. Потом он успокоится и пойдет дальше своей дорогой, а она сможет вернуться домой, в Англию, не опасаясь, что он бросится за ней вдогонку. Она продолжит свою жизнь с того момента, на котором остановилась, и вскоре забудет о его существовании. Или же вспомнит, как дурной сон, и с облегчением вздохнет, что он закончился.
Так должно быть, сказала себе Джессика. Альтернативой было разрушение, а она не даст погубить свою жизнь из-за временного помешательства, каким бы буйным оно ни было.
Дейну понадобилось девять секунд, чтобы заметить мисс Трент. Она стояла рядом с Шеллоуби и еще несколькими известными волокитами в дальнем конце зала. На ней было серебристо-голубое платье, блестевшее при свете, и множество блестящих штучек в волосах. Он предположил, что она опять завила волосы нелепыми колечками. Но такая прическа, как и необъятные рукава и перегруженная украшениями шляпа, сейчас была в моде, и ее – не более отвратительна, чем райские птицы, торчавшие из пучка на голове леди Уоллингдон.
На толстом лице леди Уоллингдон застыло приветливое выражение. Дейн подошел к ней, сделал преувеличенный поклон, улыбнулся и заявил, что он очарован, польщен – в общем, вне себя от восторга.
Он не дал ей возможности ретироваться, попросил представить его гостям и получил злобное удовольствие при виде ее оцепенения, вытаращенных глазок и побледневшей толстой морды.
К этому времени собрание замерших статуй вокруг них пришло в движение. Трясущаяся хозяйка подала знак, музыканты заиграли, и постепенно бальный зал пришел в состояние, близкое к нормальному, насколько этого возможно при наличии сатаны в его центре.
Хозяйка вела его от одной группы гостей к другой, и Дейн все время чувствовал напряжение в воздухе, понимал, что все они ждут, когда он сделает что-нибудь возмутительное – возможно, даже побились об заклад, что это будет.
Ужасно хотелось так и сделать. Прошло восемь лет с тех пор, как он в последний раз входил в это общество, и хотя все они выглядели и вели себя так, как по его воспоминаниям должны выглядеть и вести себя вежливые члены общества, он успел забыть, что значит чувствовать себя чудаком, изгоем. Он помнил натянутую вежливость, которая не могла скрыть страх и отвращение в их глазах. Он помнил, как женщины бледнели при его приближении, помнил фальшивую сердечность мужчин. Однако он забыл, какое его охватывало одиночество. Он забыл, как внутренности сворачиваются в узел и хочется выть и крушить все вокруг.
Через полчаса его самообладание дошло до точки кипения, и он решил уйти – как только раз и навсегда поставит на место особу, послужившую причиной его страданий.
Кадриль закончилась, Малкольм Гудридж повел мисс Трент к кружку поклонников, толпившихся под огромным папоротником в кадке.
Дейн оставил в покое леди Уоллингдон. Он усадил ее в кресло и промаршировал к гротескному папоротнику. Он продолжал идти, не дожидаясь, когда мужчины вокруг мисс Трент уступят ему дорогу или отойдут. Они его пропустили, но не ушли.
Он бросил на них тяжелый взгляд:
– Уйдите.
Они ушли.
Он пристально посмотрел на мисс Трент. Она ответила тем же.
Игнорируя трепет, который вызвали в нем серые глаза, он опустил взгляд на лиф, нагло осмотрел белые плечи и грудь.
– Должно быть, это держится на проволоке. Или же ваша портниха нашла способ опровергнуть закон притяжения.
– Прошито укрепляющим материалом и косточками, как корсет, – спокойно ответила Джессика. – Это ужасно неудобно, но на пике моды, а я не рискнула вызвать ваше неудовольствие, явившись немодно одетой.
– А, так вы были уверены, что я приду, – сказал Дейн. – Потому что считаете себя неотразимой.
– Надеюсь, я не настолько склонна к суициду, чтобы желать быть неотразимой для вас. – Она обмахнулась веером. – Суть в том, что фарс развивается и мы с вами в нем ведущие актеры. Я готова принять меры, чтобы помочь покончить с ним. Сценой в кофейне вы развязали языки спорщикам, но я признаю, что спровоцировала вас, – быстро добавила она, не дожидаясь возражений. – Признаю так же, что сплетни могли бы уже затихнуть, если бы я не ворвалась в ваш дом. – Она покраснела. – Что касается дальнейшего, кажется, нас никто не видел, что делает произошедшее несущественным.
Дейн заметил, что она крепко сжимает веер и что грудь у нее вздымается с такой частотой, которая говорит о возбуждении. Он улыбнулся:
– В настоящее время вы ведете себя не так, словно это несущественно.
– Дейн, я вас поцеловала, – ровным голосом сказала Джессика. – Не вижу причин раздувать событие. Видит Бог, у вас это не первый раз и не последний.
– Господи, мисс Трент, уж не угрожаете ли вы сделать это снова? – Дейн в комическом ужасе вытаращил глаза. Она вздохнула.
– Я знала, что не стоит надеяться на ваше благоразумие.
– Благоразумным женщины называют такого мужчину, которым могут управлять. Вы правы, мисс Трент, не стоило надеяться. Я слышу, кто-то пиликает на скрипке. Оказывается, нам предлагают вальс.
– Действительно, – натянуто сказала она.
– Значит, будем танцевать, – сказал он.
– Нет, не будем. Я оставляла в запасе два танца, потому что… Не важно. На этот танец у меня уже есть партнер.
– Это, конечно, я.
Джессика поднесла к его лицу веер, чтобы показать мужские имена, нацарапанные на планках:
– Посмотрите внимательно. Где вы видите надпись «Вельзевул»?
– Я не близорукий, – сказал Дейн и выдернул веер из ее напряженных пальцев. – Что, вот этот? – Он показал на планку. – Рувьер?
– Да, – сказала она, глядя мимо него. – Вот он идет.
Дейн обернулся к ним нерешительно приближался француз. Дейн обмахнулся веером, мужчина остановился. Дейн с улыбкой двумя пальцами надавил на планку с именем Рувьер. Дерево хрустнуло.
Рувьер ушел.
Дейн повернулся к мисс Трент и, все еще улыбаясь, переломал все планки одну за другой. Потом бросил сломанный веер в кадку с папоротником и подал руку Джессике.
– Сейчас мой танец.
Это было первобытное действие. На шкале социального развития оно стояло на одну зарубку выше того, как если бы он ударил ее дубиной по голове и потащил за волосы.
Только Дейн мог в этом преуспеть, так же как ему удалось расчистить поле от воздыхателей, одним словом, без всяких тонкостей приказав им убираться. И только она, одурманенный лунатик, могла посчитать это безумно романтичным. Джессика взяла его за руку.
Оба были в перчатках. Все равно контакт был похож на удар электрического тока. Разряд промчался по конечностям, и колени превратились в желе. Подняв глаза, она увидела испуг у него на лице и призадумалась, не почувствовал ли он то же самое. Но если и так, это его не задержало: он дерзко ухватил ее за талию и на следующем же такте сделал оборот.
Ахнув, она поймала его за плечо.
И мир закружился, размытый, несуществующий, когда они заскользили в вальсе, не похожем ни на что прежнее в ее жизни.
Не размеренное английское вальсирование, а напористый, нагло чувственный танец в континентальном стиле – она предположила, что так танцуют на вечеринках полусвета. Наверное, так он танцует со шлюхами.
Но Дейн не станет подлаживаться под социальные ханжеские условности. Он будет танцевать так, как хочет, и она только счастлива, что он выбрал для этого ее.
Он двигался с присущей ему грацией – сильный, мощный и бесконечно уверенный в себе. Ей не приходилось думать, она просто отдалась бесконечному кружению по залу, а тело звенело, отзывалось на широкие плечи под ее рукой, массивное тело в дюйме от нее, мучительный запах дыма, одеколона и мужчины; теплая рука на талии притягивает ее все ближе, вот уже юбка обвивает его ноги, еще оборот, и ее бедра задевают за его…
Джессика посмотрела в угольно-черные глаза.
– Не очень-то вы сопротивляетесь, – сказал он.
– Как будто от этого будет толк, – сказала она, проглотив вздох.
– Не хотите даже попытаться?
– Нет. Пошло все к черту!
Долгую секунду он изучал ее лицо, потом его рот скривился в издевательской улыбке.
– Понятно, вы находите меня неотразимым.
– Переживу, – сказала она. – Завтра я уезжаю.
Рука на ее талии отвердела, но он ничего не сказал.
Музыка подходила к концу. Еще момент – и он засмеется и уйдет, и она сможет вернуться к реальности, к жизни, в которой его нет, не может быть, не должно быть, иначе у нее не будет жизни совсем.
– Извините, что я подорвала вашу репутацию, – сказала Джессика. – Но я это делала не одна. Вы могли бы меня игнорировать. Уж конечно, вы не обязаны были сюда приходить. Все же вы еще можете кое-что сделать: засмейтесь, повернитесь и уйдите, и они поймут, что я для вас ничего не значу и что они ошибались.
Дейн прокрутил ее в последний раз, музыка уже кончилась, и задержал чуть дольше, чем требовалось. Даже когда он, наконец, ее выпустил, он ее выпустил не совсем, продолжал держать за руку.
– Джесс, – сказал он севшим голосом, – что, если они правы?
Скрытый трепет в низком баритоне заставил ее поднять глаза. В ту же секунду она пожалела об этом, потому что увидела смятение в глубине черных глаз. Не может быть, это ее собственное смятение отражается в его глазах, так что сердце напрасно заболело.
– Не правы, – дрожащим голосом сказала Джессика. – Вы пришли сюда, чтобы выставить всех дураками, особенно меня. Вошли, завладели, и все вокруг начали раболепствовать, хотите вы того или нет. Вы и меня заставили танцевать под вашу дудку.
– Мне показалось, вам это нравилось.
– Не имеет значения, что вы нравитесь мне. Лучше отпустите мою руку, пока люди не подумали, что я нравлюсь вам.
– Не важно, что они думают. Andiamo . Крепко держа ее за руку, он пошел, и ей ничего не оставалось, кроме как пойти с ним – чтобы он ее не тащил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36