– Не в моих правилах настаивать на том, что идет против желаний человека, – кротко заверил мистер Троттер. – Однако мне кажется, что тема воскресной проповеди прямо касается вас, ваша милость, – «Не судите – и не судимы будете».
Корт ничего не сказал на это, и викарий отступил от коляски, подняв руку в прощальном жесте.
Скоро дорога заскользила под колесами экипажа, и Корт выбросил из головы последние слова мистера Троттера. Он не мог думать ни о чем, кроме сына, ожидающего его в Сэндхерст-Холле. В эту ночь он почти не сомкнул глаз. До рассвета мерил шагами спальню, прикидывая, как ему вести себя в сложившейся ситуации. Он уже любил мальчика, а это означало, что придется отказаться от мести.
Как ему хотелось обнять Кита! Сказать ему, кто его настоящий отец. Но чем он мог подтвердить свои слова? Без сомнения, Филиппа будет все отрицать, и Кит, конечно, поверит любимой маме, а не человеку, которого знает всего несколько дней. К тому же это может испугать мальчика. Значит, надо ждать. Не ссориться с Филиппой, ведь злые или насмешливые слова не так сильно заденут мать, как ребенка.
И Корт решил, что будет вести себя, как дружелюбный сосед и искренний друг леди Сэндхерст. Он дал себе слово держаться безупречно – если нужно, ценой сердечного приступа от бессильной ярости.
Глава 9
В течение трех долгих и напряженных часов Корт работал над документами в обществе Стэнли Томпкинсона. Даже через плотно прикрытые двери можно было время от времени слышать голоса. Разговор, судя по всему, шел на повышенных нотах. Лакей, в полдень относивший в библиотеку легкий обед, рассказывал остальным, что, пока он расставлял блюда, мужчины сидели в ледяном молчании, не глядя друг на друга. Долгое время в стенах Сэндхерст-Холла не слышалось мужского голоса, уверенно отдающего приказы, и теперь слуги ходили по коридорам на цыпочках, понимая, что происходящее в библиотеке означает конец их вольготной жизни.
Все это время Филиппа оставалась в комнате Кита. Она решила занять себя, чтобы не нервничать попусту, и усадила мальчика за алфавит. Кит уже умел писать свое имя и заглавные буквы. Некоторое время назад она подумывала, что ему пора подыскать гувернера, но все изменилось, и теперь только герцог Уорбек, как опекун Кита, имел право решать, кто и чему станет учить мальчика. То, что она больше не имеет права голоса, несказанно возмущало Филиппу.
Этой ночью она почти не спала. Хотя угроза Уорбека забрать Кита в свой родовой замок на этот раз не осуществилась, она понимала: он не оставит своего намерения. Надежда была только на Тобиаса.
Мысль о разлуке с сыном наполняла Филиппу ужасом, парализующим волю и ум. Если она потеряет Кита навсегда… Господи, если она потеряет его, то потеряет и смысл существования! Детские страхи пробуждались в душе, заполняли темную спальню, подступали к постели. Неужели снова, в который уже раз, она останется одна на целом свете? Филиппа готова была ползать перед Уорбеком на коленях, только чтобы он не разлучал ее с сыном. Но что проку в мольбах? Разве не умоляла она его шесть лет назад? Она забыла гордость, пытаясь оправдаться, но была холодно, бесчувственно вышвырнута вон…
Тряхнув головой, словно прогоняя страшные мысли, Филиппа вернулась к алфавиту.
– Пойдем лучше на конюшню, посмотрим на лошадей! Ну, мама! – взмолился Кит наконец. – Я не хочу больше сидеть взаперти! Мне душно, я устал, я хочу гулять! – отодвинув стульчик, он бросился к раскрытому окну. – Смотри, дождя нет. Давай выйдем хоть на минуточку!
– Я уже объясняла, почему нам нужно оставаться здесь, – терпеливо ответила Филиппа. – Твой опекун сейчас занят очень важными делами с мистером Томпкинсоном, но потом он придет повидать тебя. Его милость герцог настаивал на том, чтобы мы непременно его дождались. Он хочет сказать тебе что-то важное.
Она вонзила ногти в ладони при мысли, что Уорбек, может быть, собирается сказать Киту, кто его настоящий отец.
А Кит, не подозревая, что над его маленьким миром собралась гроза, оперся локтями о подоконник и вытянул шею, стараясь заглянуть под самое окно. Он был одет очень просто: в нанковые брючки, белую рубашку и легкие башмаки. Филиппа была глубоко убеждена, что чрезмерное изящество наряда и детские шалости – несовместимые вещи.
– Но сколько еще signore герцог будет занят? – спросил Кит всего пару минут спустя.
– Этого я не могу сказать, милый. Придется потерпеть.
Раздался долгий вздох разочарования, и мальчик, не поворачиваясь, беспокойно повел плечами.
– А я что делаю, мама, как по-твоему? – спросил он «взрослым» голосом. – Все утро только и терплю.
Филиппа хотела добавить что-нибудь ободряющее, но за дверью раздался звук тяжелых шагов, и Кит, тотчас забыв все свое недовольство, нетерпеливо повернулся к открывающейся двери. Его лицо осветилось радостной улыбкой, и Филиппа, не глядя, могла бы сказать, кто именно стоит на пороге.
– Мне ужасно жаль, что я заставил тебя ждать так долго, Кит, – послышался низкий и неожиданно теплый голос Уорбека. – Как я понимаю, ты изнываешь от желания нагуляться за все дождливые дни сразу. – Он прошел в комнату и с самым любезным видом поклонился Филиппе. – Леди Сэндхерст, весьма благодарен за выказанное вами терпение.
Под мышкой он держал объемистый сверток.
– Мама сказала, что вы теперь будете моим опекуном, – сообщил Кит с обычной своей непосредственностью. – У меня еще никогда не было опекуна. А что это у вас?
– Кит, милый, задавать такие вопросы невежливо, – мягко упрекнула Филиппа и, памятуя о случае в «Черном лебеде», когда герцог без колебаний высказал свое недовольство поведением Кита, вопросительно посмотрела на него. По правде сказать, Филиппа понятия не имела, как обычно ведет себя мужчина в роли воспитателя: отца она не помнила совершенно, дядю Эразма видела редко, а отец Белль смотрел сквозь пальцы на шалости дочери.
Уорбек ограничился благодушным смешком. Он развернул голубую бумагу, и взору Филиппы открылась большая коробка.
– Это мой тебе подарок. Кит, – объяснил он, протягивая коробку мальчику. – Ну-ка открой ее!
Для начала Кит взвесил коробку на обеих ладонях, и глаза его округлились.
– Значит, вот для чего нужны опекуны! – воскликнул он восторженно. – Чтобы дарить детям подарки!
– В числе прочего, – кивнул Уорбек. Тон его был мягок и полон сдержанной нежности, и измученная душа Филиппы расправила крылья. Возможно, она поторопилась с выводами и он ничего не собирался говорить мальчику. Ведь должен же он понимать, что для пятилетнего ребенка такая новость будет потрясением! Филиппа заглянула в серебряно-серые глаза, но взгляд их был непроницаем.
– Значит, мне можно прямо сейчас открыть ее?
– Разумеется.
– Открывай, милый, – поощрила Филиппа. Под широкую ленту, которой была крест-накрест перевязана коробка, был подсунут небольшой конверт. В нем оказалась визитная карточка Уорбека с надписью на обратной стороне, сделанной крупным, уверенным почерком. Кит протянул ее Филиппе со словами:
– Прочти мне, мама!
Новая волна тревоги захлестнула Филиппу. Но на обратной стороне продолговатого кусочка картона было написано: «Самому многообещающему юному джентльмену во всей Англии. Добро пожаловать домой!»
Последние слова она прочла дрожащим голосом и больно прикусила губу, чтобы не расплакаться. Чувство благодарности нахлынуло на нее – благодарности не Уорбеку, а судьбе за то, что все-таки победило лучшее в человеке. В нескольких словах был только намек на отцовскую любовь, но он был понятен той, что и сама любила мальчика всем сердцем.
– Спасибо, signore, спасибо! Теперь я по-настоящему рад, что приехал в Англию, хотя… хотя все еще не чувствую себя как дома. Я скучаю по каналам и гондолам. – Говоря все это, Кит открывал .несложный замочек. – Ах! Оловянные солдатики! И как раз такие, как я хотел!
Солдатики из коробки Уорбека мало походили на тех, что можно было встретить в магазинах. Ярко раскрашенные фигурки, были видны даже лихо закрученные усы, все детали мундира тщательно выполнены, в том числе и такие мелкие, как шнуры на ментиках. Настоящие человечки, теперь таких не делают. В коробке Корта уместилось целых две армии.
У Филиппы замерло сердце: она поняла, чьи это солдатики.
– Signore, они чудо как хороши! – воскликнул Кит в полном восторге. – Они даже лучше тех, что в магазине мистера Твикена!
– Я так и думал, что они тебе понравятся. – Уор-бек широко улыбнулся, подошел к мальчику и присел рядом, неловко согнув ногу и опираясь на трость, чтобы удержать равновесие. – Теперь у тебя будет две армии, английская и французская. Знаешь, у меня возникло подозрение, что леди Гарриэт ищет солдатиков, которыми играл в детстве… э-э… твой папа, не в том сундуке. Я порылся в своем – и вот, пожалуйста: они все оказались там, обе наши армии. Твоя бабушка просто забыла, что в последний раз сражение происходило под моей крышей.
– Что нужно сказать, Кит? – пролепетала потрясенная Филиппа.
Уорбек дарит Киту свою детскую игрушку, настоящее произведение искусства, которое сейчас можно найти только в антикварном магазине. Может быть, он забыл, что обручен? Что сокровище, подобное этому, передается по наследству?
Корт поднял голову, и взгляды их встретились. Она была бледна в этот день, а темные тени под глазами говорили о том, что не только он провел бессонную ночь. Такая хрупкая, что Корт почувствовал укол жалости. И по-прежнему прекрасная. Модные рукава-фонарики открывали руки, поражающие матовой белизной, не фарфоровой, а теплой и живой. Он вдруг увидел, как эти руки обвивают его шею, а изящные тонкие пальцы зарываются в волосы. Корт вздрогнул. Картинка из его сна. Дьявол! Что эта женщина делает с ним! Как это возможно – страстно желать ту, которую презираешь? А презирает ли он ее? Особенно теперь, когда перед ним эти громадные глаза-озера фиалкового цвета.
– Grazie, signore, grazie! – закричал Кит, возвращая его к действительности.
В порыве благодарности он обхватил Корта за шею и прижался к нему всем своим крепким маленьким телом. Руки сами потянулись к драгоценной добыче, чтобы никогда больше не выпускать ее. Но Корт позволил себе лишь мимолетно прижаться к горячей щеке сына.
– Вот и славно, – только и сказал он.
– И вы поможете мне придумать план сражения, как обещали тогда за обедом?
– Обязательно помогу, но не сейчас. Разве твои Уроки закончились?
– Ну-у-у… – протянул мальчик. – Я все утро только и делал, что учился! Я уже знаю алфавит и могу писать свое имя. Я его написал целых четыре раза!
– Немалое достижение, – похвалил Корт, поднимаясь на ноги. – Ну-с, а я хочу предложить тебе кое-что совсем другое. Учиться ведь нужно не только алфавиту, пора вам знать это, юный джентльмен. Сегодня у нас урок рыбной ловли.
– Рыбной ловли? – повторил Кит недоверчиво, и лицо его снова осветилось. – Вы возьмете меня на рыбалку? Честное слово? Когда же, когда, signore?
– Может быть, сейчас?
– А мама? Она тоже пойдет?
Филиппа затаила дыхание в ожидании ответа. Неужели Уорбек отправится с Китом на прогулку без нее? А если да, то как узнать, имеет ли он на это право? Как он поведет себя, оставшись наедине с сыном? Скажет: «А знаешь, Кит, ведь на самом деле твой отец – я»?
Уорбек, казалось, прочел ее мысли.
– Если твоя мама не возражает против такого мужского времяпровождения, как рыбалка, то пусть идет с нами.
– О, рыбалка – это одно из моих любимейших развлечений! – поспешно солгала Филиппа, вскакивая с места. – Я с удовольствием составлю вам компанию и даже распоряжусь, чтобы миссис Бэбкок уложила корзину для пикника. А я пока переоденусь.
– Нет никакой необходимости звать экономку, – сказал Уорбек. – Я все взял с собой. Но если вам, миледи, нужно переодеться, мы вас подождем. Советую захватить с собой шаль и что-нибудь теплое для Кита: вечера сейчас холодные. Даю пятнадцать минут на сборы.
– Я буду готова через пять, – бросила через плечо Филиппа, торопясь в свою комнату. – Возьми, мама. – Кит протянул Филиппе громадного, отвратительно извивающегося червя. – Я выбрал для тебя самого большого и толстого.
Филиппу замутило при одном взгляде на скользкую тварь, а уж взять его в руки…
– Мне кажется, тебе самому он нравится, вот и забирай его, – заявила она с самым деловым видом. – А я пока посмотрю, как хорошо у тебя все получается.
Уорбек поднял взгляд от крючка, который наживлял для Кита, и по его губам скользнула понимающая усмешка. Он был без куртки и шейного платка, высоко закатанные рукава открывали предплечья могучих рук. В удобных кожаных брюках, высоких сапогах и простой льняной рубашке он выглядел, как настоящий рыбак.
– Женщины слишком трепетны, чтобы брать в руки червяков, – заметил он с видом откровенного мужского превосходства.
– Я ничуть не трепетна! – возмутилась Филиппа и постаралась принять равнодушный вид (как будто можно оставаться равнодушной при виде того, как Божью тварь заживо нанизывают на крючок). – Просто… Прежде чем… э-э… попытать счастья, я посмотрю, что получится у вас.
Она вдруг живо представила себе, как берет червя голой рукой, без перчаток, насаживает его на крючок, а он обвивается вокруг пальца… а вдруг какой-нибудь рыбе придет в голову его проглотить? Тогда нужно будет еще и осклизлую рыбу снимать с крючка!
Но к счастью. Корт с Китом, казалось, забыли про нее, и она уселась на плед под старой ивой. Быстрая и кристально-чистая речка мелодично журчала в нескольких шагах, на берегу в траве было свалено рыбацкое снаряжение. Слева, у самого берега, теснилась кленовая рощица, таинственно затеняя листвой воду; на лугах вдоль реки цвели ярко-фиолетовые колокольчики; во влажной низинке виднелась россыпь незабудок. Филиппа тихонько вздохнула. Возможно, сама идея рыбалки была не особенно удачной, но сцена, на которой разыгрывалось это чисто мужское действо, восхитительна.
Кит, выискивавший в банке самых толстых червей, неожиданно оторвался от своего увлекательного занятия.
– А что такое «трепетный»? – вдруг спросил он Корта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50