https://wodolei.ru/catalog/vanni/100x70/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

И — странное дело — Талиазин ответил ей даже не шевельнув губами: «Простите меня, миледи...»
Он прижал к ее лицу губку, смоченную какой-то жидкостью. Задохнувшись, Арианна широко раскрыла рот и вдохнула резко пахнущие пары. Она узнала одурманивающий отвар корня белены. Но мысль об этом растаяла в омуте кромешной тьмы, куда провалилась Арианна.
***
Где-то готовили над костром бобовую похлебку, ее густой аромат буквально пропитал все вокруг. Мелодичный звук виолы время от времени заглушали взрывы добродушного смеха. Арианна открыла глаза, уставившись на мигающий огонек бронзового масляного светильника.
Она шевельнулась. Боль тотчас пронзила руки и ноги. Оказалось, она лежит на хорошо набитом соломенном тюфяке. Он был, без сомнения, очень удобен, вот только ее лодыжки были привязаны за спиной к запястьям, и это очень ее мучило. Кожаные путы успели как следует врезаться в тело. Во рту было сухо и как-то... как-то матерчато, словно он был забит кляпом. Вскоре выяснилось, что он и впрямь забит кляпом и кляп этот придерживает льняная тряпка, скрученная и пропущенная между губами. При попытке сделать глотательное движение Арианну затошнило от горького металлического привкуса.
Она приподняла голову, чтобы осмотреться, и обнаружила, что находится в походном шатре. Шатер был обставлен очень скудно: обитый железом дорожный сундук, кожаный баул, прогоревшая жаровня, полная пепла, простой стул с потертой подушкой на сиденье... и что-то еще, что Арианна видела впервые в жизни. Это было нечто похожее на обрубок дерева... нет, на верхнюю часть человеческого торса. Странный предмет был сплетен из соломы. Она смотрела на него, заинтригованная, и постепенно поняла, для чего он служит. Снимая латы, рыцарь вешал их на такую вот штуку.
Выходило, что она лежит связанная в рыцарском шатре, и насколько Арианна разбиралась в шатрах, этот мог принадлежать только нормандцу. И сразу же, как бы подтверждая ужасную догадку, кто-то прошел мимо, разговаривая на отрывистом гнусавом французском наречии.
Арианна зажмурилась так сильно, как могла. Она доверилась проклятому, ненавистному мальчишке, а он предал ее, доставив буквально в руки врага. Она лежала, стараясь не слышать звуков извне, стиснув веки до боли, и слезы одна за другой стекали по щекам и увлажняли тряпку, которой был завязан ее рот. В этом было что-то странное: она не плакала, когда погиб Сейдро и когда нормандец пытался изнасиловать ее, но предательство вызвало в душе такую боль, что слезы текли и текли помимо воли.
Много позже она снова открыла глаза и посмотрела на коническую крышу шатра. Посередине было отверстие для выхода дыма, высоко над ним проплывали бело-золотые облака. Как-то чувствовалось, что снаружи раннее утро, и это означало, что наступил новый день. Значит, она проспала как убитая целую ночь. Предатель Талиазин, должно быть, вымыл ее, потому что тело ощущалось куда более чистым, чем накануне. Он также вымыл ей волосы и одел в другое платье, которое совсем не пахло коровником. Золотую чашу он скорее всего присвоил, потому что на поясе ее не было. Насколько Арианна могла видеть, не было ее и поблизости.
Теперь, когда она выплакалась и чувствовала себя легче, можно было подумать о бегстве. Но для этого надо было, во-первых, избавиться от пут, а во-вторых, пройти через лагерь кишащий рыцарями и вооруженными пехотинцами. Похоже это была неразрешимая задача. К тому же Арианна понятия не имела, где находится. Талиазин вполне мог доставить ее в самое черное сердце Англии!
Близко от шатра раздался взрыв смеха, заставив ее вздрогнуть, потом там начался оживленный обмен новостями. Ей удалось расслышать слова «король», «сражение» и целое выражение, очень похожее на «проклятых уэльских ублюдков». После этого собеседники удалились, и голоса их стали совершенно неразборчивыми. Вдалеке протрубила труба.
Поднялся ветер, порывами налетая на парусиновые стенки шатра. Полог был не просто прикрыт, но и закреплен, хотя где-то явно была прореха, потому что внутри гулял сквозняк. В очередной раз оглядываясь, Арианна заметила пику, воткнутую наконечником в землю у самого входа. На ней неподвижно свисал вымпел, но вдруг порыв свежести ворвался в шатер, на мгновение развернув его. Арианна похолодела: это был черный дракон на кроваво-красном поле.
Глава 4
«Я становлюсь слишком стар для таких прогулок», — подумал Рейн и поморщился, чувствуя, как затекшие ноги колют сотни иголок. Он шел по берегу реки Ди, разыскивая свой шатер.
Каждая косточка отзывалась ломотой после целой ночи, проведенной в седле, но дело было не только в этом. Он потратил юность на турниры и войны, на охоту и дружеские попойки. Он пил без меры, не пропускал ни одной юбки, и теперь все это начинало сказываться. Попросту говоря, он устал, смертельно устал.
Броско раскрашенные шатры и палатки были расставлены полумесяцем на лугу, окруженном платановыми рощицами. Чтобы добраться сюда, ему и его рыцарям пришлось ехать всю ночь и большую часть утра. Здесь, недалеко от аббатства Тейзинверк, располагались главные силы короля Генриха. Загон на невысоком склоне, в котором боевые кони и вьючные животные неутомимо месили копытами жидкую грязь, Рейн вынужден был обойти стороной: несколько жеребцов всхрапывали, толкались боками и поднимались на дыбы, явно намереваясь перескочить довольно низкую ограду. Отсюда лагерь был виден как на ладони. Взад-вперед носились с поручениями пажи и оруженосцы, бродили менестрели, распевая любовные песни, за ними слонялись шлюхи, готовые тотчас утолить зуд, который частенько вызывали в солдатах смелые строки песен. Карманники и разного рода мошенники облегчали карманы, выуживая деньги, заработанные если не потом, то кровью. В сторонке играли в азартные игры: оттуда слышались возгласы радости и разочарования. Ветерок доносил запахи стряпни от костров, там тоже собралась немалая толпа: пили дешевое вино, играли по мелочи в кости и «морис».
Несмотря на царящую вокруг веселую суматоху, Рейн чувствовал себя как никогда одиноким.
Слава о его недавнем подвиге уже успела разнестись по лагерю, и его провожали одобрительными криками. Однако мало кто подходил поздравить его. Сколько Рейн себя помнил, его всегда побаивались, и друзей он завел считанное количество, да и тех оставалось все меньше. С тех пор как их начали забирать по одному то удар меча, то арбалетная стрела, то боевая дубинка, Рейн решил, что дружбы с него достаточно. Терять друзей было больно, и он предпочел избегать этой боли ценой одиночества.
В отличие от вчерашнего дня, прохладного и дождливого, сегодня солнце яростно палило с самого утра. Шитая золотой нитью рубаха Рейна была чуть не насквозь мокрой под кольчугой. Приятель-рыцарь окликнул его, проходя мимо, и протянул мех с винем. Рот Рейна пересох от внезапной острой жажды. Он принял мех, благодарно кивнув.
Прополоскав рот первым глотком и выплюнув его в лужицу, Рейн запрокинул мех и почти ополовинил его. Они немного поговорили о засаде уэльсцев, причем рыцарь не скрыл разочарования тем, что упустил такой случай отличиться. Рейн слушал вполуха. Мимо продефилировала парочка шлюх, держась за руки и посмеиваясь. У одной из них был редкий коричный цвет волос.
Уже миновав Рейна, она обернулась и посмотрела ему в лицо. Взгляды их встретились. Глаза у нее были темные, бархатно-кроткие. На губах Рейна медленно проступила улыбка. Молодая женщина сделала гримаску оскорбленной невинности, но взгляд ее стал манящим. Все в нем тотчас откликнулось: кровь бросилась в лицо, ладони стали влажными, мужская плоть напряглась так стремительно, что он едва не ощутил боль. Рейн почувствовал, что страстно желает зарыться в эту женщину, укрыться в ней, забыть обо всем.
Он сделал кивок в направлении реки. Губы женщины беззвучно произнесли слово «позже», и она двинулась дальше в облаке развеваемых ветром волос цвета корицы. Ее громкий волнующий смех, казалось, еще слышался рядом, когда она уже была далеко.
Наконец ему удалось отыскать знамя с изображением черного дракона. Оно реяло над алым шатром, неподалеку от которого группа оруженосцев и пехотинцев собралась вокруг костра. Оттуда доносились звуки крута, аккомпанирующего чистому, сладостному и более чем знакомому голосу.
— Талиазин! — рявкнул Рейн.
Мелодия прервалась на полуноте. Кружок слушателей разлетелся вихрем палых листьев под порывом осеннего ветра. Талиазин приблизился, неся под мышкой музыкальный инструмент — уэльский вариант небольшой скрипки. Он шел обычным своим шагом, одновременно широким и ленивым, пылая на солнце оранжевыми прядями своих невообразимых волос. Он улыбался с самым невинным видом. Рейн, однако, и не подумал улыбнуться в ответ.
— Не знаю, почему я сразу не превращаю тебя в отбивную котлету! Где, черт возьми, тебя носило?
Талиазин кротко потупил взгляд на кончики своих сапожек (это могло бы одурачить Рейна, если бы он не так хорошо знал своего оруженосца).
— Я был занят... в некотором роде.
— Занят чем? — спросил Рейн, сразу встревожившись.
Оруженосец поднял голову и устремил на командира простодушный взгляд огромных угольно-черных глаз. Вид у него был более невинный, чем у девственницы перед алтарем.
— Как чем, милорд? Я заботился о ваших интересах. Как всегда.
— Ну конечно, как всегда! А тебе не пришло в голову, что мой основной интерес заключается в том, чтобы нестись в битву рядом с верным оруженосцем? Вместо этого мне пришлось довольствоваться пажом сэра Одо, у которого молоко на губах не обсохло и который, наверное, во сне до сих пор сосет большой палец!
— За такое короткое время мне не удалось раздобыть ничего более подходящего, — объяснил Талиазин, пожимая плечами и улыбаясь со всем своим очарованием. — Насколько я успел узнать, вы прекрасно обошлись без меня. Вы даже спасли жизнь королю! Я написал по этому поводу хвалебную оду. Хотите послушать?
— Нет, только не это! — содрогнулся Рейн. Он направился к шатру, и Талиазин пошел рядом с ним. Бог знает, в какой раз Рейн спросил себя, что заставило его взять этого парня в оруженосцы. Должно быть, он был тогда не в себе! Это был прирожденный поэт, но никак не прирожденный воин, а зачем, ради Бога и всех святых, нужен поэт в походах и битвах? Рейн даже не мог сказать точно, откуда Талиазин взялся. Просто в один не самый удачный день оруженосец, пять лет подряд сопровождавший его в походах, был убит шальной стрелой. На следующий день Талиазин уже ехал рядом с ним. Он был рядом и теперь, два года спустя, и притом в прекрасной форме, хотя не было дня, чтобы Рейн не грозил избить его до полусмерти.
Недалеко от входа в шатер дымился на костре котелок с бобовой похлебкой. Рейн зачерпнул полный половник варева и начал рассеянно отхлебывать. Другой рукой он дергал застежку перевязи, к которой крепились ножны меча. Талиазин с привычной легкостью помог ему освободиться от тяжелых, стесняющих движение лат. Когда он осторожно раскладывал на траве части доспехов, они мелодично позвякивали, словно предвкушая предстоящую ванну из винного уксуса и хорошую чистку. Без такой обработки железные доспехи ржавели буквально на глазах.
Там, где кольчуга всю ночь врезалась в шею и запястья, остались припухшие красные рубцы. Рейн начал растирать их привычными, неосознанными движениями. Как всегда после похода, рубаха была в темных разводах от соприкосновения с металлом, в пятнах пота, брызгах грязи и крови. Он с вожделением подумал о горячей ванне — и вздохнул, понимая, что может рассчитывать только на омовение в холодной воде реки.
Подняв из груды железа ножны с мечом, Рейн сделал шаг к шатру, но его остановило ощущение настойчивого взгляда оруженосца.
— Что еще? — спросил он нетерпеливо.
— Командир... — начал Талиазин, нежные щеки которого покрылись румянцем смущения, — ...есть кое-что, о чем вам стоит...
— Нет, не стоит! — отмахнулся Рейн. — Я не знаю и знать не хочу, что ты натворил на этот раз. Я хочу просто напиться и затащить в постель девчонку погорячее.
Он не заметил тревогу в глазах оруженосца, от которой они стали даже больше, чем обычно. Его воображение рисовало в этот момент заманчивые картины. То, например, как он зарывается обеими руками в волны волос цвета корицы. Или то, как эти волосы рассыпаются по его бедрам. Он так устал, что на первый раз предпочел бы, чтобы она просто взяла в рот..."
Он протянул руку к пологу шатра.
— Постойте! — с этим криком Талиазин нырнул между Рейном и входом, раскинув руки, как распятый великомученик. — Постойте, милорд. Не ходите туда... пока не ходите.
Тот молча посмотрел на него, вопросительно приподняв бровь.
— Дело в том, что... э-э... у вас совсем не тот настрой. Простите мою смелость, конечно.
Рейн подумал: «Интересно знать, приговаривают ли к повешению рыцаря, который убил своего оруженосца?»
— Если мой настрой кажется тебе не самым лучшим, можешь успокоиться: вино, женщина и долгий сон быстро приведут меня в норму.
Он был уверен, что после такого заверения Талиазин уберется с дороги. И ошибся.
Терпение Рейн имел необычайное, закаленное долгими годами нелегкой жизни, но если уж он терял его, последствия оказывались ужасны. Надо сказать, он не часто бывал так близок к припадку бешенства. Голос его стал неестественно спокойным, взгляд — обманчиво сонным.
— Мальчик мой, у тебя есть ровно три секунды, чтобы оказаться в другом конце лагеря...
Талиазин отскочил, словно его прижгли сзади каленым железом. Впрочем, он и не подумал спасаться бегством, просто отошел на пару шагов от шатра и смотрел пристально, встревоженно на входной полог, опустившийся за Рейном. Его гладкий белый лоб избороздили морщинки, он сильно прикусил нижнюю губу.
***
Рейн постоял у входа, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку, потом взялся за рукоять меча, намереваясь почистить его и смазать. Лезвие все еще было в крови и могло заржаветь, если не...
Из глубины шатра — оттуда, где был брошен тюфяк, заменяющий ему кровать, — донеслось негромкое шуршание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78


А-П

П-Я