— Я слышала, что он держит гарем и его слуги день и ночь не расстаются с кривыми саблями и готовы отрубить голову любому, кто ведет себя по отношению к хозяину недостаточно раболепно. Я думаю, что наша дорогая матушка так непринужденно чувствует себя в подобном окружении благодаря своему воспитанию. — Лорел со злорадной улыбкой повернулась к Джапонике: — Скажите нам, мамочка, мирза в личном общении такой же импозантный, каким появляется на публике?Бедная леди, которая принимала у себя несносных Шрусбери, сдавленно вскрикнула и потянулась за чашкой. Поднося ее к губам, она пролила изрядное количество чая себе на колени.В тот момент, когда Алмина протянула матери салфетку, Лорел со злорадным триумфом взглянула на Джапонику.Джапоника подумала о том, что Лорел могла бы выбрать иной объект для того, чтобы изливать свою злобу, но подумала об этом с известной долей безразличия. Сердце ее было разбито, и все, что происходило с ней и могло произойти, не в силах было ни поднять ей настроение, ни серьезно ухудшить его. Но при этом Джапоника не могла не видеть того, что ее только что уничтожили в присутствии леди, которую ни одна из них не могла позволить себе оскорбить.Две недели! И ни единого слова. Ни записки, ни карточки, ни цветка с того самого вечера, как он не явился за ней, обещав повести в оперу. Вывод напрашивался сам собой. Он ее избегал.Ни один человек, с которым она разговаривала, не видел его и не получал от него вестей. Для того, что происходило, можно было найти два возможных объяснения. Память его восстановилась, и вместе с ней его презрение к Джапонике. Или ночь, проведенная с ней, удовлетворила его телесный голод, спровоцированный ревностью к мирзе, и теперь она больше ему была не нужна.Джапоника не знала, какой из двух сценариев хуже. Ей хотелось растянуться на полу и плакать до тех пор, пока не умрет.— Интересно, куда пропал Фарнлоу, — сказала Алмина, когда ее мать пришла в себя. — Я терпеть не могу, когда мой брат начинает читать лекции о ботанике. Ничего скучнее в жизни не видела. Бедная Гиацинта может погибнуть, если он решил сделать ее своей ученицей.— Напротив, мисс Алмина. — Гиацинта появилась в дверях с достопочтенным Фарнлоу по левую руку. — Я провела самые прекрасные в моей жизни полчаса среди ваших роз, леди Хеппл. Я в восторге!В голосе Гиацинты звучали весьма редкие для нее теплые ноты, и Джапоника решила все же попристальнее взглянуть на джентльмена, который был с ней, не смея поверить в то, что теплый тон вызван именно его присутствием.Фарнлоу был среднего роста, хрупкого телосложения и одет просто и мрачновато. Его серьезное, но приятное лицо обрамляли сильно поредевшие кудри, напоминавшие нимб. Он производил впечатление человека работящего и чуждого мирских забот. Главной целью его жизни было создание совершенной розовой розы.Не дожидаясь, пока хозяйка встанет, Джапоника вскочила на ноги.— Мы должны идти, леди Хеппл. Вы — само терпение, если смогли выдержать наше общество в течение столь длительного времени.— Ничего утомительного, уверяю вас, леди Эббот. — Но Джапоника видела, что хозяйка явно испытывает облегчение. — Вы должны еще раз зайти. Как-нибудь.— Конечно.«Когда дорога в ад вымерзнет и покроется льдом», — подумала Джапоника. Уже у двери она случайно подслушала разговор между Гиацинтой и Фарнлоу.— Очень рад был с вами познакомиться, мисс Гиацинта. — Кажется, его нисколько не волновало то, что при разговоре с Гиацинтой он вынужден был задирать голову. — С нетерпением буду ждать записок вашего отца, касающихся восточных растений.— Не могу представить себе человека, более заслуживающего того, чтобы приобщиться к тому, чему посвятил жизнь наш папа. — Гиацинта краснела как школьница. — Там, конечно, есть приписки на полях, нацарапанные наспех, которые вам, вероятно, будет трудно прочесть.— Надеюсь, я могу рассчитывать па вашу помощь.— Конечно, сир.Джапоника вдруг подумала, что в свете деклараций леди Хеппл в его обращении к Гиацинте были необычная теплота и искренность. Для успешного произрастания брака требуется порой и менее благоприятная почва, чем разделенная любовь к ботанике.И все же, оказавшись на улице, подобно холодному ветру, Джапонику хлестнула неожиданная мысль. Она вообще ничего не знает о том, как строятся настоящие брачные взаимоотношения. Любопытство, как, впрочем, и необходимость, подвигли ее на отчаянные поступки, заманили в берлогу Хинд-Дива. Сочувствие подвигло ее на брак с человеком, которого она уважала и который ей нравился, но никогда не стал бы ее мужем при иных обстоятельствах. Ложное чувство долга заставило ее покинуть сына ради устройства благополучного будущего неблагодарных девиц. Но тому безумию, что заставило ее провести ночь с человеком, которого она должна была бы презирать и ненавидеть, Джапоника не могла найти оправдания.О! Но это несправедливо! Она не презирала его. Она чувствовала к нему… Пусть это навеки останется при ней. Если она произнесет это слово вслух, то до безумия уже рукой подать.Джапоника отвернулась, когда лакей открыл перед ней дверцу экипажа. Слеза вытекла из уголка глаза и медленно поплыла по щеке.— Я бы предпочла пройтись пешком, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, и быстро пошла по улице, погруженной в ранний сумрак декабрьского дня.— Ты глупая, тупая девчонка! — заявила Гиацинта после того, как Лорел рассказала ей вкратце о том, как вела себя у леди Хеппл.— Не смей на меня орать! — Лорел поудобнее устроилась на сиденье. — Я сделала это ради нас обеих.— Ради нас? Ты что, не понимаешь, что сделала? Подрывая ее репутацию, ты накликаешь беду на наши головы! Нас могут больше никогда никуда не пригласить.— Ты придаешь этому слишком много значения, — ответила Лорел. — Как только она поймет, что ее имя предано анафеме, она быстренько уберется из Лондона и мы придем в себя. В конце концов, она для нас никто.— Ты вообще ничего не понимаешь в жизни, — сердито заявила Гиацинта. — Ты глупа и самонадеянна! Я всегда говорила, что твой дурной характер господствует над здравым смыслом. Если из-за твоих инсинуаций леди Хеппл откажется меня принимать, я никогда тебя не прощу! Может, наша мачеха и не совсем та, которую бы мы хотели видеть своей ближайшей родственницей, но до сих пор она была к нам весьма щедра и, признаться, полезна. — Гиацинта кивнула в подтверждение своим мыслям. — Проклятие на тех, кто кусает ту руку, что кормит их.— Не хватало еще тебе читать мне проповеди! У меня-то нет секретов, которые нужно ото всех прятать! Это не я соблазнила лорда Синклера под нашей крышей. Кто притворяется, будто она лучше нас, а сама простая шлюха!— О чем это ты говоришь?— Ну, теперь-то я тебя заинтересовала. Я знаю о ней кое-что такое, что она очень старается от нас скрыть.— Хотелось бы мне знать, как эта информация была получена. Подслушивала под дверью? Подглядывала в замочную скважину? Воровством, ложью, соглядатайством? О, какие замечательные качества для настоящей леди!— Мое поведение не твоего ума дело. Хочешь знать то, что знаю я? Вот оно. У нашей дорогой мачехи есть незаконнорожденный ребенок!У Гиацинты глаза чуть не вылезли из орбит.— Господи! Скажи, что ты пошутила!— Сын, — подтвердила Лорел. — Зовут Джейми. Я все про него прочла в одном из тех писем, что она получила. Ему нет и шести месяцев, и он живет в Португалии с няней. Я держу это письмо при себе.Гиацинта закрыла глаза и откинулась на сиденье, да так, что ударилась головой о стену кареты.— Это значит, что для нас все потеряно!— Это для нее все потеряно! — Лорел довольно улыбалась. — Подумай, что будет, когда об этом напечатают в газетах! У вдовствующей виконтессы Шрусбери есть незаконный ребенок.— Но тогда… — Гиацинта едва дышала, — у нас есть брат!— Чепуха. Ребенок родился в результате греховной связи. Скорее всего от какого-то перса. Я написала мистеру Симмонсу, чтобы тот навел справки. Мы должны получить доказательства.Гиацинта открыла глаза и уставилась на сестру:— Ты маленькая дура! Ты что, не понимаешь? Она родила сына, ему шесть месяцев, говоришь? Следовательно, это случилось ровно через девять месяцев после свадьбы. Он по закону является наследником Шрусбери!Улыбка Лорел слегка поблекла, когда до нее начало доходить, чем этот факт может обернуться против нее лично.— Конечно, нет! Если бы ребенок был законным, она бы непременно привезла его в Лондон, чтобы все видели, что она не только вдова виконта, но и мать виконта!— Должно быть, у нее были причины хранить молчание, — пробормотала Гиацинта.— Вот и я о том! Он бастард. Итак, если мы выставим ее…— Заткнись, Лорел! Мы должны прекратить эти расспросы, пока не поздно. С кем еще ты поделилась своим открытием?— Ни с кем. — Лорел выглядела растерянно-сконфуженной, как человек, решивший разыграть с ближним шутку и вдруг осознавший, что пошутил над собой. — О, я, кажется, упомянула об этом, когда послала записку лорду Шрусбери.— Что ты сказала? Ты что, не понимаешь, что он может лишиться титула, если ребенка признают законным наследником? Ты посмела сообщить об этом тому, кто больше других заинтересован в том, чтобы объявить всем и каждому, будто наша мачеха осквернила супружеское ложе и родила бастарда! Молодец, сестрица. Ты сама и вбила крюк, за который будет повешена наша репутация.Лорел чувствовала себя так, будто черти с рогами наступают на нее со всех сторон. Она надулась, глядя па сестру с той же степенью враждебности, что и Гиацинта на нее.— Вот какова твоя благодарность! Прекрасно! Я не думала, что моя родная сестра от меня отвернется. В конце концов, я для нас это сделала. Если бы ты не шаталась по саду с этим придурком Фарнлоу, ты бы увидела, как она выбивается в люди за наш счет. Да, теперь я вижу! Я одна думаю о счастье семьи!Раздался громкий шлепок. И лакей на запятках, и возница услышали этот звук — смачный удар ладони о щеку, но оба решили сделать вид, что ничего не заметили. В конце концов, они могли и ошибиться, ибо не станут же две юные леди драться в карете, проезжающей по самому респектабельному району столицы.Джапоника была благодарна персам за то, что у них принято пить кофе, напиток более стимулирующий и согревающий, чем традиционный английский чай. Вымокшая насквозь под мокрыми хлопьями, с ледяной водой, хлюпающей в кожаных, пропускающих воду ботинках, она готова была расплакаться от жалости к себе, когда странного вида экипаж остановился возле нее на улице Пэлл-Мэлл. Пассажиры экипажа, мирза Хасан и сэр Узли, любезно предложили подвезти ее.Она уже не помнила, какую придумала отговорку, объясняющую ее присутствие на улице — одной, без сопровождения, в промозгло-холодный день и в мокрой обуви. Собственно, пассажиры кареты не очень ее и слушали. Вид у нее был настолько промерзший и жалкий, что сэр Узли, не тратя время впустую, поспешил накинуть ей на плечи свой подбитый мехом плащ, а мирза укутал ее ноги в полог из соболиного меха.Они галантно решили изменить маршрут и доставить ее домой, а потом уже вернуться к дому мирзы, но, поскольку резиденция мирзы оказалась ближе, а Джапоника нуждалась в том, чтобы как следует согреться, то отвезли ее туда. Леди Эббот с благодарностью приняла приглашение. В доме на Мейфэр ее не ждало ничего хорошего. Видеть своих драгоценных падчериц она не имела ни малейшего желания.В доме у мирзы ее плащ, шляпка и туфли были отданы слугам для очистки и просушки, а сама Джапоника, сидя на полу на подушках, которые мирза предпочитал стульям, впервые за долгое время чувствовала себя по-настоящему легко и уютно. К счастью, от нее не требовалось блистать остроумием и развлекать хозяина. Сам перс пребывал в разговорчивом настроении, повествуя об удовольствиях, коим он предавался с тех пор, как после посещения Сент-Джеймского дворца снял с себя добровольный домашний арест.— Лондонские дома, хотя и великолепные, все на одно лицо! — восклицал мирза. — Поэтому весьма разумен обычай, когда над каждым входом хозяин краской пишет свое имя. При этом дома строят в четыре этажа, чтобы слуги могли жить под одной крышей с хозяевами и быть все время под рукой. У нас даже в столице такого обычая нет. Я нахожу удобным то, что конюшни и каретные находятся в заднем дворе каждого дома. И еще огромные стеклянные фонари, что свисают с железных крюков над каждой входной дверью, столь ярки, что слепят глаза. Я написал его величеству, как замечательно то, что лондонской зимой, когда на улице так темно, что кажется, будто утро никогда не наступает, солнце и луну людям заменяют фонари, горящие весь день.Все присутствующие засмеялись вместе с персом, разделяя его отношение к английской зимней погоде.— И магазины тоже хороши, — продолжал посол. — Мне сказали, что каждая лавка спроектирована так, чтобы было удобно вести торговлю именно тем товаром, что она предлагает. Важно также то, что магазины имеют вывески. И в то же время мне было очень горько наблюдать, что в таком замечательном городе столько пьяниц, безумцев и воров.— Что вас заставляет так думать, ваше превосходительство? — удивленно спросил Узли.— Как что? Хотя бы то, что двери всех магазинов держат закрытыми и открывают, только если покупатель постучит. В нашей стране все лавки стоят открытыми, а товар выставлен на обозрение всем, кто проходит мимо.— Не может быть, чтобы у вас не было ни одного вора, — сказал один из присутствующих.— И у нас есть воры. Но только у нас вору отрубают ту руку, которая украла. Хорошее напоминание о том, что красть грешно.Для Джапоники напоминание об отрубленной руке было весьма некстати.— Уверена, что не всякий, у кого нет руки, считается у вас вором. Лорд Синклер, например, тоже потерял руку.Мирза посмотрел на гостью пристально и заговорил на персидском:— Лорд Синклер великий и замечательный человек. У каждого великого человека много врагов. К несчастью, даже великие люди иногда попадают в западню, расставленную завистниками.Теперь Джапоника точно знала, что мирза знает о том, кем на самом деле был лорд Синклер, хотя и не сказал ей об этом прямо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45