В ноябре человек по имени Жорж Грив основал в одной из лувисьенских таверн Клуб республиканцев. Он водил дружбу с безумным маркизом де Садом и американским демагогом Бенджамином Франклином, который время от времени наезжал в Париж. Грив поил местных пивом и охотно выслушивал их жалобы на правительство и богачей. Замо вскорости стал популярной фигурой в таверне. Я подозревала, что он состоит в заговоре с революционерами с целью собрать доказательства против меня, но даже не пыталась скрывать от него свои действия. Мое извечное самомнение толкало меня на игры с судьбой, а чувство вины перед Замо за все, что я ему сделала, дало возможность моему бывшему слуге отомстить мне.
В начале февраля 1792 года мы с Эркюлем посетили небольшой бал в доме графа де Машо. Когда мы вернулись в замок, почва ушла у меня из-под ног: дверь была выломана, в доме царил хаос. Сейф в моей комнате был взломан, исчезли мои любимые украшения.
Я рыдала. Эркюль пришел в ярость. Он решил, что это сделал Грив, а Замо снабжал его информацией и впустил в замок. Разумеется, если Замо был неподалеку, он не мог не услышать шум вторжения. Полиция тщательно допросила Замо и Грива, но они отрицали свою причастность к взлому. У каждого их них оказалось вполне надежное алиби. Судя по всему, они наняли профессиональных воров.
Я забыла про все свои угрызения совести. Я бы, не раздумывая, уволила Замо, но Луи назначил его управляющим имения пожизненно. Королевская подпись и печать лишали меня возможности выгнать его.
– Можешь продолжать получать жалованье, ты, мерзкий негодяй, – сказала я ему, – но если я увижу тебя в замке, тебе несдобровать.
– Как скажете, мадам, – сказал он, кланяясь с издевательской учтивостью и гадкой ухмылкой.
Преступление должно было быть зарегистрировано в публичном акте, а потому в газете появилось подробное описание похищенных украшений с указанием веса и стоимости каждого. Публикация вызвала бурное недовольство масс. В прессе меня порицали как развратницу, которая заработала фантастическое богатство, лежа на спине.
В феврале я получила посылку из Англии. В ней была сережка из украденного комплекта и письмо от некого Натаниэла Форта, в котором говорилось, что воры, вломившиеся в мой дом, были арестованы в Лондоне и все мои драгоценности у него. Каким образом ему удалось ими завладеть – долгая и запутанная история, которую он обещал рассказать мне по приезде в Лондон, где я смогу получить свое имущество назад. Я очень обрадовалась и в компании Генриетты и месье Армана, бывшего солдата дворцовой гвардии, которого Эркюль нанял в качестве моего телохранителя, тотчас же выехала в Англию.
Из Кале каждый день выходили суда. Порт был битком набит аристократами, которые использовали любую возможность спастись бегством. Я показала инспектору по эмиграции письмо Форта, заверив его, что не собираюсь покидать Францию навсегда. Тем не менее мне пришлось заплатить ему сто ливров, чтобы получить печать на билете.
Натан Форт оказался симпатичным голубоглазым юношей. Он говорил по-французски с ирландским акцентом. Он подтвердил, что воры были и в самом деле наняты Жоржем Гривом, а Замо помогал им.
– У меня есть друг, ювелир по имени Симон. Две недели назад к нему пришел некий Левет и сказал, что хотел бы продать кое-какие драгоценности, – рассказал мне Натан. – Я время от времени езжу во Францию с дипломатической миссией, а потому довольно хорошо осведомлен, что происходит по обеим сторонам пролива. Симон пришел ко мне и спросил, не слышал ли я о недавних ограблениях. Мне было известно о вторжении в Лувисьен, и этот Левет сразу же вызвал у меня подозрения. Небольшое расследование показало, что он был соучастником Грива. Средства, вырученные от продажи ваших украшений, должны были пойти на финансирование народных восстаний. Я встретился с Леветом, сделал вид, что меня интересуют драгоценности, и таким образом выяснил адрес дома в Лондоне, где хранилось краденое. Лондонская полиция арестовала Левета и еще двух воров.
– Но как получилось, что мои драгоценности оказались у вас, а не в полиции?
Натан улыбнулся:
– Я примерный гражданин. Я стараюсь быть полезным своей стране.
Когда я начала выписывать ему чек в качестве благодарности за услуги, он остановил меня и сказал, что вознаграждение ему не нужно.
Натан не говорил об этом прямо, но он, без сомнения, был тайным агентом и помогал британскому правительству оказывать содействие французским роялистам, предоставляя им убежище в Англии. Обнаружение моих драгоценностей стало большой удачей контрреволюционеров. Пока украшения выступали в роли вещественного доказательства, я не могла получить их назад. Нужно было подождать, когда виновные предстанут перед судом. Натан заверил меня, что все будет храниться в сейфе Лондонского банка.
Я никогда не была в Лондоне, и Натан предложил показать мне город. Мы также посетили некоторых французских аристократов, которые осели в Англии. Казалось, вся французская аристократия перебралась в Лондон. Эмигрантам жилось трудно. Мало у кого были средства, чтобы снять жилье, а потому большинство семей жили в коммунальных квартирах. Мужчины находились в депрессии. Чтобы поддержать домашних, женщины брались за работу, которую раньше делали их слуги. Мадам де Панже пекла хлеб. Мадам де Жиллар шила. Я и представить себе не могла, что аристократы, всю жизнь прожившие в неге и роскоши, могут так хорошо работать. Мы навестили маркизу де Сийери и герцогиню де Люзерн. Когда-то они жили в Версале, дружили с мадам де Грамон и не скрывали своей нелюбви ко мне. Теперь они вместе ютились в мансарде. Дамы тепло приняли меня, осыпали комплиментами, говоря, что я хорошо выгляжу. В начале этого года их мужей обвинили в государственной измене, и им пришлось бежать из Франции, не успев распродать имущество и уладить финансовые дела.
Когда карета везла нас домой, Натан сказал:
– В ближайшие месяцы похитители ваших украшений предстанут перед судом. Вам, должно быть, захочется вернуться в Лондон и увидеть процесс своими глазами.
Судя по всему, под предлогом посещения суда Натан хотел использовать мои перемещения между Англией и Францией для передачи денег и писем эмигрантам.
– Вы хотите, чтобы я помогала людям, которые ненавидели меня, – сказала я.
– Они ненавидели вас за ваше великодушие, – ответил он. – А теперь они полностью от него зависят.
Я никогда не отличалась храбростью и совсем не подходила на роль заговорщицы. Но Натан был очень мил, и я была благодарна ему за спасение моих драгоценностей. Кроме того, мне доставляло изощренное удовольствие отвечать добром на зло, да так, что добро это не шло злодеям на пользу. Мое милосердие причиняло врагам боль. Они не понимали, как любезность и обходительность могут сочетаться с низким происхождением, за которое они меня презирали. Я сказала, что готова помочь ему.
Суд был назначен на начало апреля. Натан позаботился, чтобы меня вызвали в суд как важного свидетеля.
В Кале я плыла с чемоданом, в котором был тайник для документов, необходимых контрреволюционному движению, и писем эмигрантов, которые просили денег у друзей и родственников, оставшихся во Франции.
Эркюль встречал меня на причале. Не зная, чего ожидать в эти смутные времена, мы крепко держались друг за друга. Мне нужно было доставить чемодан в Кале адресату по имени месье Неф, и Эркюль пошел со мной.
Март я провела с Эркюлем в Лувисьене. Он был очень внимателен ко мне, но проблема осталась. Все стало даже еще хуже. Я ловила себя на том, что подыскиваю заместителя Эркюля. Выбор пал на Морина, моего верного слугу. У меня никогда еще не было любовника семнадцати лет от роду. Я таяла при мысли о том, что он в моей власти.
В ночь перед отъездом в Англию я спустилась вниз, в его комнату, и тихонько легла рядом. Он, вздрогнув, проснулся. Чтобы Морин наверняка понял, что должен вести себя тихо, я накрыла его лицо подушкой. Не видя его лица, я воспринимала слугу не как человека, а как большой бессловесный член.
На следующее утро я вызвала Морина помочь мне с сумками, и мне стало стыдно за себя. Он робко улыбался мне, его грустные глаза светились желанием. Я ни словом, ни взглядом не напоминала ему о случившемся – только командовала – и проигнорировала его пожелание приятного путешествия.
Прежде чем отправиться в порт, я навестила месье Нефа. Он отдал мне чемодан. Насколько я понимала, в нем были деньги и документы для монархистов в изгнании. Я показала сотрудникам эмиграционной службы повестку в суд, заплатила сто пятьдесят ливров, но даже после этого они отказались пускать на борт месье Армана. Всю дорогу до Англии мы с Генриеттой держали ухо востро, а пальцы – скрещенными на удачу.
В Лондоне Натан забрал у меня чемодан. Маркиза де Сийери и герцогиня де Люзерн заверили меня в вечной признательности.
Британское судопроизводство безнадежно запутано. Английские законы допускают откладывание рассмотрения дела, обструкции. Зачем они принимают законы, усложняющие процесс отправления правосудия?
Лорд Марч, мой старый друг с Рю Жюстен, узнав, что я в Лондоне, прислал мне записку с приглашением в гости. Он остался при своих странных пристрастиях. Помню ли их я? Такое не забывается. Я взяла карету и приехала к нему в мужском костюме. Лорд Марч, как всегда обходительный, встретил меня в красивом платье и лакированных туфлях. Он ходил мелкими шажками, обмахивался веером и говорил тонким, дрожащим голоском. Оказалось, он по-прежнему пробуждает во мне мужское начало. Я выступала павлином и вела себя так, словно в моих штанах кое-что есть. Я наступала, а он сопротивлялся, используя весь набор стандартных женских отговорок. В конце концов, к нашему взаимному удовольствию, я поборола его жеманное сопротивление и овладела им силой.
Связи Марча в лондонском свете были подобраны так же тщательно, что и его гардероб. Он пригласил меня отужинать с принцем Уэльским. За столом присутствовало несколько знаменитостей, в числе которых был художник Косгрейв, мечтающий, как выяснилось, написать мой потрет. Я не могла устоять перед искушением быть увековеченной кистью выдающегося английского живописца и решила задержаться в Лондоне.
Эркюль писал мне каждый день, говорил, что скучает. Он продолжал выплачивать мои долги и посылал мне деньги. В ответных посланиях я заверяла его в вечной преданности, но понимала, что его мужская несостоятельность – лишь повод изменить ему, причем не только с лордом Марчем, но и с Натаном.
В августе я вернулась во Францию. И снова я везла документы для месье Нефа. И снова Эркюль встречал меня на пристани. Я увидела, что он чем-то озабочен. Интересно, подумала я, уж не подозревает ли о моих лондонских похождениях?
Нет, не подозревает. Его сердце принадлежало мне, но мысли были заняты лишь государственными проблемами.
– Они готовят новую конституцию, – сообщил он. – Короля то включают в состав нового правительства, то нет. Я пошел к Луи XVI и поклялся защищать его до самой смерти. Боюсь, может дойти и до этого.
В последней редакции конституции король оставался членом нового правительства, но его полномочия заметно сокращены. Зная преданность Эркюля, король назначил его командиром королевской гвардии – полка, куда входили самые убежденные монархисты. Эркюль сомневался, что ему следует занять этот пост: он не хотел оставлять меня одну в Лувисьене, но я настояла. Благодаря охране, расставленной по всей территории имения, и собственной удачливости я чувствовала себя в безопасности.
Эркюль старался приезжать в Лувисьен при любой возможности. Во флигеле он собирал своих офицеров. Однажды я застала в доме Замо – он подслушивал, а увидев меня, убежал. Я пообещала убить его. Надо было так и сделать, но я просто рассказала об инциденте Эркюлю, Он приказал высечь Замо, а офицерам наказал не спускать с него глаз. Но это не помогло. Не найдя надлежащих доказательств против Эркюля, Замо и Грив фальсифицировали их.
В мае 1792 года на основании лжесвидетельства Замо левые радикалы, члены Ассамблеи, обвинили Эркюля в государственной измене. Известие о неминуемом аресте застало его в рабочем кабинете в Париже. Его пытались уговорить немедленно мчаться в Кале и садиться на первое же судно, идущее в Англию, но этот неисправимый идеалист заявил:
– Эркюль де Бриссак не из тех, кто убегает. Я останусь, чтобы доказать свою невиновность.
В ожидании полиции он написал мне письмо.
«За все те долгие годы, что я провел на этой земле, твоя любовь стала самым волшебным переживанием, когда-либо выпадавшим на мою долю. Я буду жить ради того дня, когда мы снова сможем быть вместе».
Когда я получила это письмо, Эркюля уже арестовали и посадили в Орлеанскую тюрьму.
Я знала, что Эркюля погубил Замо. Жажда отмщения была у него столь сильной, что утолить ее могла только моя смерть. Мне хотелось приказать убить его, но я понимала, что сама виновата в его отношении ко мне. Я до сих пор жалела его, испытывая чувство вины за все с ним содеянное.
Я приказала приготовить лошадей и карету к поездке в Орлеан. Лето 1792 года было не лучшим временем для путешествий. По дорогам рыскали бандиты, а жители деревень, которые мне предстояло проехать, готовы были разорвать каждого, кто ехал в карете. Герои де Сада были, несомненно, более правдивым отражением духа эпохи, нежели персонажи книг Руссо. Жестокость придворных стала примером для черни. Дорвавшись до власти, простолюдины показали недюжинные способности к мотовству, пыткам и убийствам.
Когда кто-то спрашивал мое имя, я называлась баронессой вон Памклек. Так я без приключений добралась до Орлеана. Увидев Эркюля, запертого в крошечной камере, я не смогла сдержать слез. Он же был спокоен и сказал, что волноваться не стоит.
– Что говорят твои адвокаты? – спросила я.
– У меня нет адвокатов, – ответил он. – Мне нет нужды защищаться, потому что я невиновен.
– Как же ты наивен, милый! – воскликнула я.
Я привезла деньги, чтобы подкупить стражников и устроить ему побег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35