Я пригласила принца на чай, а когда он прибыл в мои апартаменты, приняла его в ванной и, словно Венера, вышла к нему из пены обнаженной.
Ту зиму я провела в полном смятении. Боясь скуки, я не оставляла себе ни минуты покоя. Из-за погоды перемещения были крайне затруднительны, а потому вся активность ограничивалась домашними условиями.
Некоторые любовники пользовались у придворных дам большой популярностью, и они развлекались их коллекционированием, отбивая мужчин у подруг. Если становилось известно о том, что тот имел близкие отношения с какой-то знатной дамой, список модных любовников пополнялся его именем, и каждая хотела его заполучить. Если женщина спала с мужчиной выше ее по статусу, это делало ее более желанной. Благодаря своей внешности я никогда не страдала недостатком внимания высокопоставленных мужей. А теперь, будучи любовницей короля, я ценилась не меньше Священного Грааля.
Я приспособила для тайных свиданий особнячок на Рю д'Оранжери. В любовных отношениях я была ветрена и непостоянна. Едва завоевав мужчину, я стремилась заменить его другим.
У слуг были свои интриги. Многие помимо своих собственных хозяев и хозяек сходились с людьми выше их по положению. В Версале никому нельзя было доверять, а потому к такого рода романам относились неприязненно, опасаясь болтливости слуг, которые могли сделать конфиденциальную информацию достоянием общественности. Я отдала одну из своих служанок герцогу де Вилеруа, с которым у нее была любовная связь, и теперь подыскивала хорошую девушку на ее место. Генриетта сказала, что сестра горничной, которая работает у маркизы де Монморанси, ищет работу. На следующий день, когда соискательница вошла в комнату, я была потрясена: передо мной стояла Бригитта Руперт, та самая грубая девчонка, которая с таким презрением смотрела на меня, когда я была скромной помощницей модельера. Видимо, она не узнала бывшую одноклассницу в газетных карикатурах. Бригитта, выглядевшая из рук вон плохо, узнала меня сразу же.
– Ты? Графиня дю Барри?
– Которую ты знала как Жанну Бекю, – отозвалась я. – И от которой, по твоим словам, ты ожидала большего. Ну как, ты до сих пор ожидаешь от меня большего?
Девушка побледнела, сдавленно извинилась и выбежала из комнаты.
Меня тоже охватило смятение, но не из-за встречи с Бригиттой. Увидев ее, я сразу вспомнила мою милую Женевьеву, с которой нас разлучили время и обстоятельства, и ее брата Николя. Воспоминания о нем до сих пор вызывали у меня бурю эмоций. Я и представить себе не могла, что стало с Женевьевой. Николя, наверное, теперь управляет отцовской кондитерской… Я отправила Генриетту в Париж. Под видом старой школьной подруги Женевьевы она расспросила Николя о сестре.
Когда Генриетта вернулась, мое сердце буквально выскакивало из груди.
– Этот Николя такой респектабельный, такой привлекательный мужчина, – сказала она. – Ему помогают два сына…
Я не выдержала и перебила ее.
– А что Женевьева? Что он рассказывал о сестре?
– У вашей подруги жизнь сложилась не слишком удачно, – ответила Генриетта. – Мужчина, за которого она вышла замуж, обанкротился и покончил с собой. Сейчас она и двое ее детей бедствуют. Брат сказал, что хотел бы ей помочь, но из-за необходимости расширить пекарню он стеснен в средствах.
«Женевьева, должно быть, не знает, кем я стала», – подумала я. Генриетте удалось узнать ее адрес, и я отправила к Женевьеве Лорана с посланием, в котором говорилось, что графиня дю Барри вызывает ее к себе. Женевьева приехала на следующий же день. Она была очень бедно одета. Старая подруга узнала меня сразу же. Мой новый статус поразил ее, но простосердечная Женевьева прекрасно поняла, что я чувствую. Мы бросились друг другу в объятия.
– О Жанна, – сказала она. – Я и представить себе не могла, зачем понадобилась графине дю Барри.
Весь день мы рассказывали друг другу о своих приключениях с тех пор, как последний раз виделись в магазинчике Лабилля. Разговор, разумеется, коснулся ее брата. Я изо всех сил пыталась скрыть от подруги, как тяжело мне слышать о мужчине, который был моей первой любовью, но она видела, что за роскошью и блеском скрывались все те же чувства девочки с разбитым сердцем.
Беседуя с Женевьевой, я с грустью поняла, что жизнь при дворе отучила меня быть искренней. Но подруга любила меня и простой продавщицей, и королевой Франции. Я сказала, что моя дверь всегда открыта для нее.
Чтобы несколько сократить финансовую дистанцию между нами, я дала подруге чек на сто тысяч ливров. Через нее, используя свое влияние и средства, я помогла Николя расширить бизнес. Николя, такой же деликатный, как и его сестра, никогда не искал встречи со мной. Он понимал, что наша встреча вызовет у меня тяжелые и болезненные воспоминания.
Осознавая свою интеллектуальную ограниченность, я всегда восхищалась талантливыми и гениальными людьми, особенно писателями, для которых главным были не деньги, а идеи и независимость. Перед ними спадали маски с чинов и властей.
Руссо вернулся из изгнания. Этот человек, чьи идеи изменили мир, жил в самом убогом районе Парижа. Я слышала, что он жил под именем Жан-Жак, зарабатывал на жизнь копированием нот и женился на своей давней любовнице Терезе Вассер.
В мае 1772 года я придумала, как удовлетворить давно уже мучающее меня любопытство. В простой одежде, которую носят сельские женщины, мы с Генриеттой поехали в Париж. Я взяла с собой сборник нот, намереваясь нанять Руссо, чтобы тот скопировал их. Он, не зная, что перед ним Жанна дю Барри, отнесется ко мне непредвзято, и мне удастся спокойно пообщаться с автором «Новой Элоизы». Я не подам виду, что знаю о его славе, и ему не придется заботиться о репутации и строить из себя знаменитость мирового масштаба.
Я не хотела, чтобы моя красота поблекла из-за более чем скромного наряда, и Генриетта отлично справилась с этой задачей. Под плащи мы надели блузки, эффектно подчеркивающие все наши прелести.
Руссо жил под крышей четырехэтажного здания на Рю Плятриери. После каждого лестничного пролета мне приходилось останавливаться, больше для того, чтобы собраться с мыслями, нежели перевести дух. От волнения кружилась голова, а сердце колотилось так, словно мне предстояло тайное свидание с любовником.
Добравшись до квартиры Руссо, мы расстегнули плащи. Я приказала Генриетте постучаться. Нам открыл человек лет шестидесяти в грязной вязаной шапочке, длинной фланелевой рубашке, домашних брюках и тапочках. У него были широкая, но впалая грудь и сверкающие глаза, густые низкие брови придавали ему мрачный вид. Зато восхитительная улыбка являла собой смесь блаженной радости и человеческой грусти.
Увидев двух полногрудых женщин, он с шутливой галантностью снял свою шапочку.
– Жан-Жак здесь живет? – спросила я.
– Это я. Чем могу служить?
– Насколько я знаю, вы переписываете ноты, – сказала я, протягивая ему пакет.
Он пригласил нас войти. Гостиная гения была размером с половину моего самого маленького чулана. В ней стояло отвратительно амбре, и все, кроме письменного стола, покрывал толстый слой пыли. Над камином висела весьма посредственная гравюра с альпийским пейзажем.
Было грустно видеть, что интеллектуальное светило Европы, человек, обладающий гением более редким, чем способность завоевывать политическую власть или копить деньги, жил среди убогости и запустения.
Он жестом предложил нам пару потрепанных грязных стульев, а сам сел за расшатанный стол, просмотрел принесенные мной ноты и сказал, что с радостью, перепишет их для меня. Завязалась беседа. В основном говорила Генриетта, я же не могла думать ни о чем другом, кроме его унылого ангельского лица. Он бросал на меня оценивающие взгляды, и я понимала, что заинтересовала его как женщина. Мы оба обладали природными дарованиями, которыми активнейшим образом пользовались. По сравнению с ним мой талант казался совершеннейшей мелочью. Но, как я давно убедилась, перед этой мелочью падало ниц все правительство.
Пока мы разговаривали, из спальни вышла неопрятная, грузная женщина лет сорока пяти. Это была Тереза. У этого необыкновенного человека была совершенно обыкновенная жена. Она поприветствовала нас с жеманной учтивостью, откашлялась прямо мне в лицо и села рядом с Руссо. Моя женская интуиция подсказывала, что она ревнует. Было ясно, что она держит мужа на коротком поводке. Стоило Руссо увидеть ее, как его настроение резко изменилось: он стал беспокойным и унылым.
Я спросила, сколько будет стоить его работа. Прежде чем Руссо успел ответить, жадная Тереза достаточно громко прошипела: «Ты должен взять с них сколько положено. Никаких скидок за большие сиськи».
Никак не отреагировав на ее реплику, он повернулся к нам, извинился, сославшись на внезапный приступ недомогания, и пообещал скопировать ноты за неделю. Жан-Жак любезно проводил нас к двери, держа шапку в руке. Мы ушли, исполненные благоговения и жалости. Бедняга, он жил в нищете, да еще с этой хамоватой гарпией.
На следующий день я встретилась с герцогом Эммануэлем и рассказала ему о своей поездке. Эммануэль не мог поверить, что я способна на такое. Как и я, он высоко ценил писателя. Через неделю, когда я поехала забирать ноты, герцог Эммануэль отправился со мной. Никто бы и не подумал, что человек в потертом пиджаке и заношенных брюках, в каких ходят деревенские мужики, – премьер-министр Франции.
На этот раз дверь открыла Тереза. Я представила герцога как своего дядю Эммануэля. Та неохотно пригласила нас войти. Из спальни вышел Руссо с моими нотами в руках. Мы рассчитались, и герцог, чувствовавший себя в присутствии гения увереннее меня, завел с ним разговор о литературе. Жан-Жак не обмолвился ни словом о своих произведениях, но начал расхваливать д'Аламбера и Дидро. Тереза, презрительно хмыкнув, вышла из комнаты.
– Жена не разделяет ваши литературные пристрастия? – спросил Эммануэль.
– Она не читает, – просто ответил Жан-Жак. – Не умеет.
Мы с герцогом не смогли скрыть удивления.
– Тереза была моей прачкой, – объяснил Руссо. – Поначалу я часто предлагал научить ее читать, но это ей просто неинтересно.
Мы пытались придумать способ выведать у него, как он мог полюбить неграмотную женщину, чтобы он не догадался, что мы знаем о его славе, когда зазвенел колокольчик и Тереза ввела в комнату человека, представившегося как месье Дюкло. На лице Эммануэля отразился ужас. Я поняла, что они знакомы и нам придется немедленно уйти, пока нас не узнали.
Мы с герцогом рассказали о наших приключениях королю. Руссо его мало интересовал в отличие от Терезы. Даже Луи удивился, узнав, что она неграмотная.
– Представляю, какая она красавица, если ей удалось влюбить в себя столь выдающегося человека.
– Отнюдь, – ответил Эммануэль. – Мне она показалась самой обыкновенной потасканной мегерой.
– Какие бы у них ни были отношения, это в любом случае странно, – сказала я. – Мужчины! Разве можно их понять?
Но я знала ответ. У каждого мужчины есть свои странные тайные желания. Прислушиваясь к своему внутреннему голосу, женщина способна их узнать и, какой бы непривлекательной ни была, завоевать его сердце.
Летом 1772 года мы с его величеством поехали в Лувисьен. Я пригласила Женевьеву погостить у нас подольше. Луи каждый день, и в жару и в дождь, будет ездить на охоту, а мы с Женевьевой займемся лоскутными одеялами. Подруга оказывала на меня несомненное благотворное влияние, но она была одна против стольких соблазнов!
В последнюю неделю июля на званом обеде я познакомилась с мэром Парижа, герцогом Эркюлем де Коссе-Бриссаком. У него тоже был замок в Лувисьене. Герцог обладал не только титулом, но и всеми достоинствами человека благородного происхождения. У него были великодушное и храброе сердце и незапятнанная совесть. Я поняла, что в нем есть постоянство, честность и нравственная чистота, которых мне так не хватало. Через несколько дней Луи уехал в Компьен на смотр армии, и я пригласила Эркюля составить мне компанию в поездке по местным холмам. Наша карета катилась по сельским дорожкам, мы любовались пейзажами, а Эркюль с пылом идеалиста говорил о мирной жизни. Сидя рядом с ним тем солнечным днем, я чувствовала себя молодой, чистой, полной надежд – на прекрасное будущее свое и всей планеты.
Мы остановились на вершине холма, восхищенные открывающимся оттуда видом на долину Сены. Он сказал, что, по его мнению, демократическая революция в Америке неизбежна.
– На этой неделе я получил письмо от человека по имени Томас Джефферсон, – пояснил Эркюль. – Талантливый демагог, которого вдохновили идеи нашего дорогого Жан-Жака.
Эркюль был неотразим. Я взяла его огромную ладонь и сжала ее между бедер. Природа взяла свое.
Через несколько дней вернулся Луи. Он заподозрил, что у меня кто-то есть, и повел себя как законченный собственник. Он не отходил от меня ни днем, ни ночью, постоянно спрашивая, люблю ли я его. Я уверяла его в своей любви и использовала все свои приемы, чтобы отвлечь его от дальнейших расспросов. После таких сеансов я чувствовала себя грязной и часами лежала в ванне, придумывая способ вырваться к Эркюлю.
Сначала мы с ним опасались переписываться, боясь разоблачения. В сентябре я вернулась в Версаль, а король и Эркюль уехали в Париж. Чувства бушевали во мне. Я не могла жить без Эркюля. Боясь, что он нашел другую, я рискнула и написала ему письмо, в котором предлагала тайное свидание в Лувисьене.
Два дня мы предавались блаженству любви. Вернувшись в Париж и увидев Луи, я почувствовала себя плохо, но не от сожаления о своем предательстве. Я не могла контролировать Эркюля так, как мне было необходимо. Любовь к Эркюлю была как болезнь. Я решила, что, если он не может быть моим до конца, он мне не нужен. Я написала ему письмо, в котором говорилось, что то, что произошло, не должно было произойти и никогда больше не повторится.
В разлуке мое чувство лишь усилилось. Тоска по любовнику заставляла меня делать все новые глупости. Я купила пару тумбочек из чистого золота, которые обошлись мне почти в миллион ливров каждая, и неистово скупала все новые и новые экземпляры в мою коллекцию дорогого фарфора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35