Теперь исчез даже слабый мерцающий свет звезд и китайских фонариков, и, прежде чем глаза Фиби привыкли к мраку, Дункан снова был рядом с ней. В полной темноте он перевернул ее на живот и расстегнул пуговицы на ее корсаже, затем снова уложил на спину, чтобы стянуть с нее платье. За платьем последовали корсаж, затем пышные кружевные нижние юбки и панталоны. Наконец он снял с нее чулки, с мучительной медлительностью спуская каждый из них все ниже и ниже по ее коленям, икрам, лодыжкам. Фиби, обнаженная, лежала в густом мраке, по-прежнему не видя Дункана, уязвимая перед умелыми движениями его рук.
Она прикусила губу, когда Дункан сел рядом с ней на пуховую перину, накрыл ладонями ее груди, играя с сосками, затем его руки скользнули к ее талии, бедрам, обхватили ягодицы и приподняли ее, трепещущую, с перины. С губ Фиби сорвались звуки его имени.
В ответ она услышала его глухой хриплый смех, окутавший ее, как дым из лампы джинна.
— Я тоже скучал по тебе, — сказал он.
Фиби была совершенно беспомощна, ее дрожащее тело превратилось в инструмент в руках виртуоза, но она чувствовала полную свободу, скрывающуюся за восхитительной беспомощностью. С этим человеком она могла дойти до крайних пределов наслаждения, зная, что с ней ничего не случится и что он нежно и медленно вернет ее назад, к самой себе, когда они насытятся наслаждением. «Пожалуйста» — было единственным словом, которое она могла вспомнить.
Дункан медлил ровно столько, сколько потребовалось, чтобы снять одежды. Фиби не видела, что он делает, вокруг по-прежнему была тьма, но догадывалась по шуршанию одежды и колебанию душного воздуха, вызванному его движениями. Шум бала долетал до них приглушенно и смутно, но музыка не покидала их, обнимала, была частью их любви.
Наконец Дункан вытянулся с ней на пуховой перине. Его тело, кроме низа живота с треугольником спутанных волос, было гладким на ощупь. Фиби коснулась рукой вершины этого треугольника, ощутила восставшую плоть и обхватила ее пальцами. Это была не ласка, а покорение, требование. Дункан издал глухой стон и, когда Фиби кончиками пальцев стала ласкать его, выкрикнул что-то, схватил ее за плечи и накрыл ее тело своим. Найдя ее рот, поцеловал с такой страстью, что от желания у нее закружилась голова.
Фиби снова повторила единственное слово, которое помнила, жалобное выражение своего желания, своей жажды и одиночества:
— Пожалуйста…
Но Дункан не спешил удовлетворить Фиби. Он снова поцеловал ее с той же силой и ненасытностью, что и прежде. Затем проследил губами линию ее щек, напряженные мышцы шеи, изгиб плеч, выпуклость груди. Коснувшись соска, он истерзал его языком и алчно схватил ртом. Новая волна возбуждения поглотила Фиби. Дункан бесжалостно взимал с нее дань, но его пальцы нежно прикасались к ее губам, заглушая крики желания и восторга.
Затем он стал исследовать ее тело, покусывая и целуя, ведя своими теплыми влажными губами по ее ребрам, по ее животу и паху, к дельте волос, которая прикрывала ее женское естество. Когда он раздвинул шелковистый занавес и приник к ней в поцелуе, она в то же мгновение взорвалась, высоко вскинув бедра над кроватью. Ее ягодицы, словно налитые сладким соком фрукты, покоились в его сильных ладонях, и он не отрывался от нее, пока продолжались дикие рывки и судороги ее разрядки, безжалостный, нежный, жестокий.
Оргазм Фиби был таким неистовым, что она не могла себе представить, что же последует дальше. Насытившись до предела, она думала, что будет просто лежать под Дунканом, ожидая, пока он получит свою долю наслаждения. Она будет гладить его спину и плечи, ягодицы и бедра, тихо произнося бессмысленные слова, ублажая его и вымаливая ласки себе, побуждая его идти дальше и плавая в умиротворении, которое он дал ей. Но все оказалось не так. Он покорял ее как завоеватель, сильными, глубокими рывками, которые сразу же пробудили в ней все желания, хлынувшие на поверхность, как лава из действующего вулкана. Она издала долгий, гортанный крик, который Дункан не пытался заглушить, и поднялась, встречая его новый порыв, с жаждой, не менее неистовой, чем его. В ответ он отстранился, но лишь для того, чтобы перевернуть ее и заставить встать на колени. Это было первобытное, изнурительное спаривание жеребца и кобылицы, в котором слились инстинкт и любовь.
Дункан сжимал в ладонях груди Фиби, терзая и лаская их, пощипывая соски, и она порывисто отвечала ему, вбирая его в себя все глубже и глубже. Она безжалостно исторгла из него семя вместе со сдавленным криком удовлетворения и увлажнила его плоть своим собственным нектаром. Он отшатнулся от нее, когда их тела сотрясли последние судороги, затем упал рядом, дрожа от изнурения, крепко прижимая ладони к ее соскам.
Они долго лежали, набираясь сил, и когда Дункан, наконец, поднял голову, он стал целовать маленькие хрупкие позвонки Фиби. Одна его рука скользила вниз от ее груди, по животу и дальше — к нежному и врожденно женственному месту, где сходились ее бедра. Она застонала в подушку, и он начал дразнить ее медленными круговыми движениями пальцев.
— Я не верю! — пробормотала Фиби, с удивлением осознавая, что снова возбуждается.
— Позволь мне убедить тебя, — сказал он.
— Ты имеешь представление, что дом битком набит красномундирниками и тори? — осведомилась Фиби чуть позже, когда ее мышцы снова стали крепкими, и она смогла встать на ноги. Она зажгла лампу и отошла на безопасное расстояние от Дункана, чтобы он не мог дотянуться до нее.
Дункан оставался в кровати, лежа на спине и подложив руки под голову. Он был классическим воплощением мужской лени удовлетворенный и чертовски уверенный, что удовлетворил свою партнершу.
— Я заметил, когда входил, — ответил он. Либо он не понимал серьезности ситуации, либо безрассудство стало для него таким привычным делом, что он напрочь забыл о предосторожностях. — Мы будем в полной безопасности, если только кто-нибудь не услышал, как ты выла волчицей во время наших забав.
К щекам Фиби прилила кровь.
— Ну ладно, — прошептала она. — Допустим, я немного шумела. Но если бы ты был джентльменом, то не упоминал бы о таких вещах.
— Если бы я был джентльменом, — возразил Дункан с ухмылкой, — между нами бы, во-первых, не случилось ничего подобного.
Фиби уже надела корсаж и панталоны; теперь она облачалась в нижние юбки и затягивала пояс. Взгляд в зеркало обнаружил преступный румянец на ее щеках и блеск глаз, и то и другое имело своим источником нечто иное, чем ее постоянное отчаяние.
— Как ты попал сюда? — спросила она, пытаясь не повышать голоса. Сейчас, когда разум Фиби просветлел, ее охватил страх. — Я же помню, что запирала дверь!
Дункан ухмыльнулся еще шире. Если его и беспокоило присутствие майора Стоуна или других англичан, то он никак не показывал этого.
— Запертые двери не остановят меня, Фиби, — поддразнил он. — Особенно если с другой стороны ты с нетерпением ждешь знаков внимания от своего мужа.
Она схватила подушку, лежавшую на канапе рядом с камином, и швырнула в него.
— Не льстите себе, мистер Рурк. Как ни странно, я думала вовсе не о вас. Я размышляла, удастся ли мне сбежать из Трои так, чтобы не лишиться скальпа от рук индейцев и не попасться красномундирникам!
Дункан нахмурился, затем сел и потянулся за бриджами.
— Тебе здесь плохо?
Фиби отвела глаза. Гордость мешала ей признаться, что без него ей всюду плохо.
— Твои родственники были очень добры ко мне, — сказала она тихо. — Но я боялась.
— Чего? — Дункан встал с кровати, натягивая бриджи. Она молчала так долго, что он подошел к ней, взял рукой за подбородок и заставил посмотреть на себя. — Фиби, скажи мне, чего ты боишься.
Она заморгала, потому что хотела плакать, но не собиралась выказывать такую слабость.
— Я боялась, что у тебя хватит глупости явиться сюда, — ответила она, наконец.
— И я была права.
Его улыбка была неторопливой и более чем самоуверенной.
— Не притворяйся, что ты не рада видеть меня, — сказал он. — Это же не так.
Фиби высвободилась из его объятий. В саду играла музыка, раздавался смех, но рано или поздно присутствие Дункана обнаружат. Когда это случится, ничто не спасет его от английской петли ни ее любовь, ни влияние его отца и старшего брата. Ее разъярило, с какой легкостью он шел на риск.
— Здесь, на балу, найдется не один человек, который мечтает тебя повесить!
Дункан философски вздохнул.
— И даже не одна женщина, — согласился он. — Дорогая Фиби, когда же ты прекратишь хныкать? Я избегал эшафота с самого начала войны, и продолжу в том же духе. Кроме того, ты же знала, что я собирался приехать в Трою.
Фиби услышала в коридоре шаги и голоса. Ее сердце замерло, пропустив пару ударов, затем забилось снова, лишь чуть-чуть быстрее, чем обычно.
— Ты плохо рассчитал время, — прошептала она. — Ты мог приехать перед балом или после него, когда угодно, только не сейчас.
Он снова привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
— Я хочу повидать отца, — сказал он. — Как только я удостоверюсь, что он здоров, то немедленно уеду.
Что-то в его поведении, в тоне его голоса встревожило Фиби даже глубже, чем его плохо рассчитанное по времени возвращение.
— И, конечно, возьмешь меня с собой.
Дункан колебался. — Фиби…
Она сложила руки на груди.
— Не утруждай себя речью, что я буду в большей безопасности в Трое, — предупредила она, — потому что это неправда. Едва кто-нибудь из тори или красномундирников узнает, что я вовсе не монахиня и не немая служанка…
От смеха его глаза зажглись и уголок рта пополз вверх.
— Монахиня? Немая служанка? Черт возьми, что все это значит?
Фиби снова почувствовала, как запылало ее лицо.
— Отчасти это моя вина, — торопливо призналась она. — Я сказала Филиппе, что была в монастыре ну, чтобы объяснить, почему у меня короткие волосы. Я больше ничего не могла в тот момент придумать. Но сказку о том, что я немая служанка-невольница, придумал Лукас для майора Стоуна. — Она вздохнула. — В тот момент это была подходящая версия, если учесть, что майор встретил «Принцессу Чарльстона» с эскортом вооруженных солдат и, похоже, имел какие-то подозрения относительно меня. Однако теперь все совсем запуталось, потому что он здесь, на этом балу, а твои мать и отец рассказали всем, что я твоя жена.
— Я вижу, в чем проблема, — сказал Дункан, хотя, похоже, он был не слишком озабочен.
— Видишь? — переспросила Фиби, снова разозлившись. Как такой умный человек может быть столь недальновидным? — Меня самое меньшее допросят, а возможно, даже арестуют.
Он коснулся пальцем ее подбородка, который чуть-чуть дрожал, хотя она упрямо задрала его.
— Нет, — сказал он. — Ты не попадешь в руки англичан ни для допроса, ни для любой другой цели. Ты принадлежишь революции и мне.
У Фиби отлегло от сердца, хотя сознание того, что скоро ей придется покинуть Трою и семью, которая уже стала для нее родной, наполняло ее горькой печалью.
— Каким образом ты проберешься к отцу, когда кругом столько народа?
Палец Дункана скользнул по ее губам, опухшим от его поцелуев. На его лице появилась мимолетная улыбка, как будто он вспомнил что-то, хотя было ли это воспоминание о недавнем, Фиби не могла решить.
— Ты будешь моим посланцем, — сказал он. — Найди отца, если сможешь, и скажи ему, что вернулся блудный сын и жаждет отведать тучного тельца.
Фиби открыла было рот для протеста, но ничего не произнесла, понимая, что это будет потерей времени.
— Хорошо, — согласилась она, наконец, с сомнением, пригладила волосы, которые отрастали и, следовательно, становились непослушными, и расправила смятые юбки бального платья. — Если я не вернусь через пятнадцать минут, считай, что меня забрали и упекли в кутузку.
Дункан недоуменно посмотрел на нее, что порадовало Фиби, хотя, конечно, это было слабым утешением за тот риск, на который приходилось идти по его требованию.
Она повернула ключ в замке, открыла дверь и бросила взгляд в оба конца коридора. Мимо пробежали две девочки, хихикая и приятно шурша накрахмаленными нижними юбками бальных платьев, не обратив на Фиби никакого внимания.
Закрыв за собой дверь, Фиби направилась к лестнице, высоко подняв голову и уверенно шагая вперед, не глядя по сторонам. Нижний этаж дома был полон гостей: пары танцевали в гостиной, превращенной в бальный зал, и прогуливались в саду. В поисках Джона Рурка Фиби старалась избегать Филиппы, Маргарет и Лукаса; любой из них мог понять по выражению ее глаз, что вернулся Дункан.
Наконец Фиби нашла Марву, которая несла через толпу блюдо с фруктовыми пирожными, и спросила ее о своем свекре. Марва кивнула в сторону закрытых дверей кабинета мистера Рурка.
— Он там, мистрисс, — объяснила служанка с усталой улыбкой. — Постучите и скажите хозяину, что Марва напоминает ему об ужине.
Фиби поблагодарила служанку и направилась к личным покоям Джона Рурка. Она постучала в одну из высоких дверей, получила приглашение войти и переступила через порог, не успев подумать, есть ли в кабинете еще кто-нибудь. Затем думать об этом стало слишком поздно.
У холодного камина стоял майор Бэзил Стоун, положив одну руку в малиновом рукаве на мраморную каминную полку и держа в другой бокал с бренди. Взгляд его бледно-голубых глаз остановился на Фиби в то же мгновение, как она вошла в комнату, и было очевидно, что он вспомнил их встречу на причале в день ее прибытия в Чарльстон.
— Ну-ну, — сказал он задумчиво.
Джон, сидевший за столом, поднялся из кресла с широкой отцовской улыбкой на лице. Предотвратить неизбежное было невозможно.
— Вот где вы, моя дорогая, а я уже начал волноваться, что с вами случилось. Майор, могу ли я представить вам мою невестку, Фиби? Фиби, это майор Бэзил Стоун.
Фиби, оцепенев, стояла, как пугало, посреди кабинета, так крепко сцепив пальцы, что заболели суставы. Сердце провалилось в желудок и колотилось там.
— Ваша невестка… — пробормотал майор. — Хитрый парень ваш Лукас. Ни словом не обмолвился, что женился, когда я встретил его в Чарльстоне недели две назад. Собственно говоря, он представил эту прелестную юную леди как служанку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41