Он повалил Присциллу на пол и связал ноги, хотя ей все же удалось несколько раз лягнуть его, потом стащил с кровати светло-голубое покрывало. Пока Брендон укутывал ее в него, Присцилла яростно мычала – очевидно, она осыпала его проклятиями. Однако он невозмутимо перекинул сверток через плечо, думая лишь о том, что у него будет полно хлопот, когда они доберутся до «Эвергрина».
Брендон с нетерпением ждал минуты, когда это наконец случится.
Глава 16
«Как он посмел?! Как набрался наглости снова испортить мне жизнь!»
Присцилла вполне отдавала себе отчет в том, что на этот раз ее раскаяние не примут. Она извивалась изо всех сил, кричала, но веревки впивались все сильнее, а умело вставленный кляп почти полностью заглушал звуки. Кроме того, этот негодяй замотал ее в покрывало!
Присцилла судила о том, где они находятся, по движениям похитителя. Вот он, осторожно ступая, спустился по лестнице черного хода – Брендон явно опасался упасть или ударить свою ношу о стену. Потом он двинулся через сад, и там, под открытым небом, послышались глухие раскаты грома. Однако Присцилла не слышала шума дождя, да и капли падали на сложенное в несколько слоев стеганое покрывало. Однако она ощутила запах влажной земли и растительности.
Брендон отошел от дома совсем недалеко и там положил сверток на какую-то ровную поверхность. Послышались непонятные звуки, поверхность качнулась несколько раз и двинулась. Присцилла не понимала, что это за средство передвижения. Долгое, как ей показалось, время они ехали бог знает куда, потом ее снова подняли и понесли. Звуки заметно изменились: очевидно, они вошли в какой-то дом. Присциллу опустили на что-то мягкое, и она приготовилась к новой схватке. Но тут сверток стремительно размотали, как свернутый ковер, голова у нее закружилась, и ей стало не до сопротивления.
Наконец Присцилла поняла, что лежит на широкой постели. Разглядеть обстановку она не успела, потому что Брендон склонился над ее связанными лодыжками, разрезая веревку. Едва высвободив одну ногу, Присцилла двинула ею в грудь похитителя, вложив в это все оставшиеся силы. Брендон повалился навзничь, толкнув какой-то столик и сбросив на пол вазу с цветами. Вода вытекла прямо под него. Если бы ее рот был свободен, Присцилла издала бы дикий торжествующий вопль.
– Ах ты, шалунья! – благодушно пробормотал он, поднявшись, и уселся на ее ноги. – Пока запишем этот удар в долг, расплатишься потом.
Он промок насквозь (должно быть, вез ее в простой телеге, вот ужас-то!) и был так красив, что у Присциллы захватило дух. И к тому же бессовестно ухмылялся! Присцилла пришла в ярость.
– Будь ты проклят! – выкрикнула она, как только Брендон вытащил кляп. – Чтоб тебя черти взяли! Чтоб тебе гореть в аду, подлец, негодяй, скотина, мерзавец! Чтоб ты…
– Присцилла, Присцилла, да ты богохульствуешь! А это не пристало хорошо воспитанной молодой леди!
Он поднялся, и Присцилла тут же попыталась снова пнуть его, но на этот раз Брендон успел отскочить.
– Может, пора успокоиться? Неужели твой боевой пыл еще не иссяк? Учти, тебе придется меня выслушать.
– Не стану я разговаривать с похитителем честных женщин!
– А тебе и не нужно. Просто слушай, и все. Присцилла упрямо вздернула подбородок. Как назло, в глаза так и бросались разные волнующие подробности облика «похитителя честных женщин»: мокрая прядка волос, кольцом упавшая на лоб, и капля дождя на самом ее кончике, влажная шея, блестящая в свете лампы… Боже, от всего этого голова шла кругом! Но ярость только усиливалась.
– Ладно, я тебя выслушаю, – с притворным спокойствием сказала она, – только сначала развяжи меня.
Брендон разрезал веревку, стягивающую ее запястья. Присцилла тут же замахнулась, собираясь ударить его. Он поймал обе ее руки и встряхнул так, что у нее клацнули зубы. Брендон больше не улыбался.
– Если ты не желаешь слушать по-хорошему, я привяжу тебя к ножкам кровати… – Глаза его при этом затуманились, а легкая улыбка снова коснулась губ, словно он живо представил себе воплощение своей угрозы.
– Ну ладно, раз у меня нет выбора, – устало отозвалась она. – Но учти, что бы ты ни сказал…
Брендон пропустил эти слова мимо ушей и начал рассказывать вкратце, не вдаваясь в подробности, о том, что случилось в форте Тоусон. Он еще раз подчеркнул, что взялся за пистолет, только когда ему пришлось защищаться. При этом он заметил, что только армейская школа и врожденный дар обращаться с оружием позволяют ему выходить из таких переделок невредимым. Потом Брендон упомянул о приезде в Корпус-Кристи Тома Кемдена и Баджера Уоллеса и об их предложении, сказав, впрочем, что ему поручено собрать сведения о шайке грабителей и убийц здесь, в Натчезе. Если это удастся, он будет чист перед законом.
Когда Брендон умолк, Присцилла долго и серьезно смотрела на него.
– Вот, значит, как… – наконец промолвила она упавшим голосом. – Вот, значит, почему ты здесь. Значит, это всего лишь совпадение – наша встреча в Натчезе? Ты вовсе не бросился следом, а просто случайно обнаружил, что я поблизости! Решив же, что не насытился этим пикантным блюдом, захотел отведать его еще! Да ты гораздо хуже, чем я думала!
Присцилла снова замахнулась, и на этот раз удар достиг цели. Кулачок ее впечатался Брендону в челюсть, он отшатнулся. Присцилла соскользнула с кровати и опрометью бросилась к выходу. Впрочем, уже через несколько секунд он схватил ее и, бормоча проклятия, прижал к темному косяку двери.
– Ты ошибаешься, глупая! Даже если бы Эган увез тебя на край света, я все равно нашел бы тебя. Ты принадлежишь мне с тех самых пор, как мы впервые предавались любовным утехам в прерии, с нашей первой брачной ночи. Не только Эган способен постоять за то, что считает по праву своим.
В следующее мгновение рот его завладел ее губами. Все еще оскорбленная, Присцилла забилась, но очень скоро уступила непреодолимой силе, державшей ее в плену. Даже сейчас во всех движениях Брендона чувствовались потребность в ней, желание, страсть и нежность. Хотя он и крепко стиснул Присциллу, это не причиняло ей боли. Она вспомнила его обещание, сделанное в их первую ночь, и подумала: «Брендон ни разу не причинил мне физической боли. А боль моральная существует, возможно, только в моем воображении».
Длинные загорелые пальцы двинулись вниз по телу Присциллы, лаская и как бы умоляя ее откликнуться. Да и как она могла устоять против мольбы, если любила его всем сердцем? Как только руки ее освободились (а Брендон точно знал, когда отпустить их), Присцилла обвила его шею и застонала. Когда его язык скользнул между ее приоткрывшимися губами, она ощутила слабость во всем теле.
– Ты дважды поверила мне, Присцилла, – сказал Брендон, отстраняясь. – В первый раз в захолустном и диком городишке на берегу моря, где закона почти не существовало и где было безумием доверяться кому-либо. Второй раз ты поверила мне и пошла за мной, оставив жизнь, о которой мечтала. Прошу тебя, сделай это еще раз, уже навсегда.
Присцилла жаждала ответить: «Да, да, я верю тебе», – но не могла, и глаза ее наполнились слезами.
– Ты утверждаешь, что чист перед законом. Тогда почему ты все время в бегах? От чего ты бежишь, Брендон? Разве не от угрызений совести?
– По-твоему, я и сейчас в бегах?
– Н-нет…
– И все же в какой-то мере это так. Ты права и в том, что бегу я от угрызений совести, только причина тебе неизвестна. Обвинение в убийстве не имеет с этим ничего общего. Я никогда в жизни не убивал ради удовольствия или даже в гневе, только защищал свою жизнь, как того требует закон выживания на этих суровых землях. Мои угрызения совести связаны с давним, очень давним случаем… – Он помолчал, откинул со лба влажные пряди волос и продолжил: – С давним случаем в Мексике, во время войны. Я не хотел и не мог смириться с тем, что случилось тогда.
Присцилла обдумывала услышанное, вспоминая, как Брендон замыкался при упоминании о войне.
– А теперь? – робко спросила она. – Теперь ты способен примириться с прошлым?
– Когда человек живет как перекати-поле, когда у него нет того, ради чего стоит забыть прошлое и начать новую жизнь, это очень, очень трудно сделать, Присцилла. Но, едва ты осталась с Эганом, я понял, что мне есть ради чего жить. Я готов построить с тобой жизнь, завести детей… я хочу, черт возьми, быть супругом и отцом семейства!
Присцилла против воли засмеялась и протянула руки, касаясь пальцами дорогого лица, всматриваясь в него и в душе ничуть не сомневаясь, что каждое слово Брендона – правда. И когда он стиснул ее в объятиях, это казалось таким правильным, словно она нашла наконец свое истинное место в жизни.
– Давай предадимся любви… – Присцилла смахнула слезы.
Она понимала, что это чистой воды безумие, ведь неизвестно, как все повернется… а впрочем, Присцилла знала, знала с той самой минуты, когда Брендон похитил ее из особняка на Северной Перл-стрит, что возможность построить жизнь со Стюартом потеряна для нее навсегда. И она была счастлива, что так случилось, ибо любила другого, и сколько бы ни отрицала это, истина оставалась истиной.
С начала и до конца она вела себя бесчестно по отношению к Эгану. Нельзя было принимать его предложения, нельзя было выходить за него замуж и уж тем более – возвращаться к нему. Присцилла пообещала себе все как-нибудь исправить, как-то объясниться… а пока она была в объятиях Брендона, любила его и хотела доказать это.
А Брендон думал о том, что не позволит судьбе и на этот раз помешать им соединиться. Отстранившись и посмотрев на вновь обретенное сокровище, он обнаружил, что промочил своей мокрой одеждой ночную сорочку Присциллы и та соблазнительно облепила тело. Ее волосы растрепались и спутались, сквозь тонкую ткань просвечивали соски и темный треугольник внизу живота. Желание, и без того сжигавшее его, еще усилилось. О, как хорошо он знал это болезненно-сладостное томление! Оно просыпалось при одном только взгляде на Присциллу.
Брендон поднял ее на руки и мягко опустил на кровать.
– Надо же так промокнуть… – выдохнула она, касаясь влажной и блестящей впадинки между его ключицами. – Ты так и не высох. Простудишься… Лучше сними все это.
– Эта мысль посетила и меня, – лукаво усмехнулся он.
Брендон расстегнул рубашку, снял ее и бросил на кресло, потом присел на край кровати, чтобы стянуть сапоги. Присцилла провела кончиком пальца по его спине, и Брендон содрогнулся всем телом.
– Люблю, когда ты это делаешь.
– А я люблю это делать. Мне нравится касаться твоего тела, – серьезно сказала она, приподнимаясь и скользя губами по твердому рельефу мышц.
Брендон, не совладав с искушением, начал покрывать поцелуями ее плечи и шею. Потом, качая головой и улыбаясь, поднялся, чтобы расстегнуть брюки. Присцилла отстранила его руку и сама расстегнула верхнюю пуговку.
– Только один раз, сегодня… – словно в полусне, говорила она со странной улыбкой, – только сегодня я не стану судить, хорошо мы поступаем или плохо, греховно или праведно. Один-единственный раз, Брендон, я хочу вести себя в постели с тобой так, как хотела всегда. Я хочу быть такой же порочной, такой же бесстыдной, как женщины, которых ты знал до меня.
Пуговка расстегнулась, но когда она взялась за другую, Брендон положил ладонь на ее руку:
– Постой! Кажется, я понимаю, о чем ты. Ты думаешь, будто в браке все иначе и, будь мы женаты, мы бы вели себя в постели как две заводные куклы? Милая, милая глупышка! Что бы ни случилось дальше, запомни одно: нет ничего греховного, ничего стыдного в том, что делают люди, когда любят друг друга. – Он взял ее лицо в ладони и поцеловал в кончик носа. – Все, что происходит между ними, прекрасно. Это означает делить наслаждение, давать и получать. Это может быть игра, а может быть неистовая страсть или нежность, но в любом случае это правильно и ничуть не порочно. – Брендон снова направил ее руку, которую сжимал в своей, к пуговкам на брюках. – И еще: ты никогда не будешь для меня тем, чем были другие женщины. Ты – это настоящее, и такое встречается только однажды. – Он помолчал и усмехнулся. – Ну а теперь, зная это, смело делай все, что захочешь.
Присцилла снова начала расстегивать пуговки, одну за другой, и с изумлением обнаружила, что и теперь под брюками нет никакого белья. Она едва не отпрянула.
– Не снимаются? – Глаза Брендона вспыхнули от смеха. – Наверное, что-то мешает. Интересно, что это? Помочь?
– Нет, я сама, – промолвила она одними губами, решив идти до конца.
Присцилла твердо взялась за пояс брюк и одним резким рывком стянула их вниз. Брендон переступил через них и стоял теперь обнаженный и неописуемо прекрасный. Присцилла не сводила глаз с неподвижно застывшей мужской плоти, казавшейся каменной. Там, в прерии, где они не раз предавались любви, у них всегда не хватало сил или времени. Измученные долгой скачкой или встревоженные близостью погони, они не имели возможности лучше узнать друг друга и едва успевали утолить свою отчаянную жажду.
Но сейчас все было иначе. Здесь никто не мог помешать им. Взгляд Присциллы медленно двигался сверху вниз, словно вбирая в себя черты дорогого образа: широкие плечи, узкие бедра, гладкая смуглая кожа. Кудрявая поросль на груди суживалась к животу, чтобы ниже снова немного расшириться и окружить интимные части его тела.
– Хочешь потрогать?
О да, она хотела этого, буквально сгорала от желания, а потому без колебаний протянула руку, и пальцы сжались вокруг твердого, просто удивительно твердого стержня мужской плоти. Брендон тихонько застонал.
Ей хотелось большего, хотелось узнать все его секреты, но Брендон потянул Присциллу вверх, желая, чтобы и она предстала перед ним обнаженной, как в день появления на свет. И когда незатейливая ночная сорочка Присциллы соскользнула, они некоторое время просто стояли, глядя друг на друга.
Потом Брендон накрыл ее груди ладонями, ловя соски пальцами и сжимая их. Это удивительное ощущение заполнило все ее тело. Она тоже хотела прикасаться к нему и делала это, не вполне сознавая, куда тянутся ее руки и где они ласкают тело Брендона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53