– Леди Эйтон все знает. Она думает так же, как и ты, особенно про этого каменщика.
По тому, как Гвинет улыбнулась их гостье, нетрудно было догадаться, каким утешением оказалось для нее это известие. Она подошла к графине, и женщины крепко обнялись.
– Как раз перед тем, как вы вошли, мы с Вайолет говорили о ее младенце, – проговорила графиня.
– Да, все это очень грустно, особенно если учесть, где малютку похоронили. – Гвинет тяжело вздохнула.
– Значит, нам надо исправить эту ошибку и похоронить невинную душу рядом с домом и к тому же в пределах церковной ограды.
Миллисент протянула руку Вайолет, приглашая ее присоединиться к ним.
– Где это случится, в деревенской ли церкви, на церковном ли кладбище в Сент-Олбансе, или в церкви преподобного Тримбла в Кнебворте, мы все равно сидим, как это будет происходить. Мы втроем обязательно найдем место, где твой младенец сможет покоиться в мире, и ты, Вайолет, будешь об этом знать.
Вайолет кивнула, сдерживаясь изо всех сил, чтобы снова не расплакаться. Она считала этих женщин самыми близкими ей людьми.
– Это было мое заветное желание, я верила, что оно когда-нибудь сбудется.
– Оно сбудется обязательно! – Гвинет взяла ее за руку. – Мы обещаем тебе это.
* * *
Уолтер был хорошим управляющим, свои обязанности он знал досконально, кроме того, ему нравилась его работа. Он ценил людей, с которыми ему приходилось общаться, и за несколько лет заслужил их уважение. Благополучие фамилии Пеннингтон покоилось на его плечах. Его знаниям доверяли сами титулованные хозяева, а также арендаторы и фермеры, которые жили и трудились на землях Баронсфорда. Жизнь Уолтера протекала счастливо, это поместье он считал своим домом. Когда он размышлял о своем будущем, то всегда представлял себе, что останется жить здесь до конца своих дней. Однако несмотря на все выгоды его положения, впервые после того, как попал в это поместье ребенком, он начал серьезно подумывать о том, что стоит оставить эту должность и уехать отсюда навсегда.
Растущая неприязнь между Эммой и миссис Макалистер, домоправительницей, скоро переросла в открытую вражду.
Даже старый мистер Кэмпбелл, дворецкий, который работал здесь с незапамятных времен, часто становился мишенью для язвительных замечаний Эммы. Ну а слуги, повара, садовники, грумы, конюхи и арендаторы – одним словом, все, кто жил на землях Баронсфорда, – были постоянным предметом издевательств Эммы, которая впадала в ярость по любому поводу.
Ее высокомерие неоднократно выливалось в откровенную жестокость. Грумы на конюшне на своей шкуре убеждались в ее злобе, когда она стегала их хлыстом, если они седлали лошадь недостаточно быстро. На камеристках, одевавших Эмму, часто можно было заметить синяки – и вселишь оттого, что ей не нравилось новое платье. Она издевалась над людьми, которые всю свою жизнь посвятили служению этой семье, над теми, кого она знала еще ребенком. Эмма даже пробовала – правда, без особого успеха – возлагать вину за свои грубые выходки на Лайона, надеясь таким образом восстановить кое-кого из слуг против их хозяина. Она придерживалась правила «разделяй и властвуй», однако прислуга и жители Баронсфорда не поддавались на ее провокации.
Баронсфорд, пока в нем жила Эмма, превратился в настоящий ад. И наконец Лайон отказался вместе с ней жить в поместье. По окончании первого месяца брака своего сына вдовствующая графиня значительную часть времени проводила за пределами Баронсфорда, и люди поговаривали, что все это из-за ее скандалов с невесткой. Так что Лайону чуть ли не с самого начала супружеской жизни пришлось встать на защиту Баронсфорда, чтобы оградить его от чудовища, в которого превратилась Эмма.
В результате Лайону чуть ли не постоянно кто-нибудь нашептывал на ухо свои жалобы. Не проходило дня, чтобы он не выступал в роли миротворца.
Он то и дело умолял Эмму не обижать людей и быть с ними помягче.
А она заявляла, что единственный, кто ее понимает, – это Траскотт, хотя Уолтер и сам не понимал, что творится с Эммой. Как это ни странно, но чем больше Эмма прикладывала усилий, пытаясь подчинить себе людей, тем хуже у нее это получалось. И все чаще и чаще она оставалась одна, ненавидимая всеми.
Глава 19
– Мы с Гвинет поговорили и решили, что следует разобраться в обстоятельствах гибели Эммы, – заговорил Дэвид, глядя на брата, который стоял возле пылающего камина в просторной библиотеке Баронсфорда. – Мы так решили ради общего блага и нашего будущего.
Лайон уставился в пол – ведь именно его обвиняли в том, что он столкнул Эмму со скалы.
– Ты обрел счастье и покой с Миллисент. А я пытаюсь найти свое счастье с Гвинет. То, что мы узнаем, может быть, позволит нам освободиться от гнета прошлого и наша семья вновь воссоединится.
– Ну что ж, пусть будет так, за неимением лучшего, – вздохнул Лайон, усаживаясь в кресло.
– Тогда расскажи мне о своем браке вплоть до того дня, как Эмма умерла, а ты получил тяжелые травмы.
– Ты почти и так все знаешь.
– Давай сделаем вид, что мне абсолютно ничего не известно. То, что ты скажешь, может пролить свет на прошлое, которое я видел в ином свете, потому что был тогда еще молод.
Лайон, снова вздохнув, посмотрел в окно, собираясь с мыслями. Дэвид устроился напротив. Уолтер Траскотт предупреждал его, что для Лайона эти воспоминания могут оказаться очень болезненными, но отступать было уже поздно.
– Все неприятности начались со дня нашей свадьбы, – начал Лайон, скрестив на груди руки. – На протяжении двух лет после бракосочетания мы постоянно ссорились. С самого начала все пошло наперекосяк. Разница в возрасте у нас составляла десять лет, но с таким же успехом она могла равняться и ста годам. Мы не понимали друг друга. Порой даже казалось, что мы вообще говорим на разных языках. Вскоре стало очевидно, что между нами нет никакой любви, но, к сожалению, нам даже не удалось сохранить видимость брака. Мы не считались с потребностями друг друга. Но в этом была только моя вина. Я был уверен, что знаю, чего хочет Эмма. Она ведь выросла у меня на глазах, я сопровождал ее и тебя в прогулках по Баронсфорду. И когда она сказала, что хочет только меня, я ей поверил. – Лайон горько усмехнулся. – Тщеславие иногда заводит нас слишком далеко, Дэвид. Я ей был совсем не нужен, ей нужен был Баронсфорд, а я был настолько глуп, что не сразу понял это. Дэвида тоже ослепило притворство Эммы. Она сыграла и на его тщеславии; впрочем, он не стал говорить об этом вслух.
– Мне следовало как-то приспособиться к такой жизни, но, увы, я не смог. Она хотела править здесь, вершить все по своей воле. Она вела себя с людьми все более нагло и бесцеремонно. Мое терпение истощалось, а она становилась все злее и своенравнее. Мне стало это противно. После одной нашей особенно отвратительной стычки она избила тростью одну из служанок в буфетной, и вот тогда в ней что-то изменилось. Я заметил это по выражению ее глаз. Она начала меня избегать. После этого происшествия она сразу уехала в Англию. И в конце концов мы стали проводить большую часть времени отдельно друг от друга. Когда она уезжала в Лондон, Бат или Бристоль, я спокойно жил в Баронсфорде, когда же она со своими друзьями приезжала сюда, я проводил время в Эдинбурге или в горной Шотландии. Каким же болваном я был! Несмотря на все наши скандалы, я думал, что наша вот такая семейная жизнь будет длиться вечно. Но это продолжалось недолго, только до тех пор, пока Эмма не стала открыто компрометировать меня. – Лайон взглянул на младшего брата, и Дэвид заметил в его глазах страдание. – Но что больше всего огорчало меня, так это то, что вы с Пирсом меня возненавидели.
– Это не правда, Лайон. Я…
Граф покачал головой:
– Мы все разъехались, она как раз этого и добивалась. Вместе мы были единой семьей, сплоченной и способной оказать помощь друг другу, если понадобится. Разделенные… – Лайон взъерошил волосы. – Эмма хотела отделить меня от всех и благодаря этому получить власть над семьей. Ты был далеко, в своем полку, и это ее вполне устраивало. И тогда она принялась за Пирса, все время жаловалась ему, заставляя его поверить в то, что ею пренебрегают. Однако внести разлад между нами показалось ей недостаточным. Она начала заводить любовные интрижки. Я не хотел попадаться на эту удочку и пытался ничем не выдавать своего отношения к этому безобразию. Тогда Эмма стала открыто позорить наш брак, ставя под сомнение мои честь и достоинство. Она провоцировала меня на ответные действия. Она так нагло и открыто заводила себе любовников, что у меня не оставалось другого выхода, кроме как начать открытую борьбу и с ней, и с ее ухажерами.
– Я наслышан о твоих дуэлях. Слава Богу, что ты не пострадал.
– Я вел себя как глупец. Теперь-то я знаю – она надеялась на то, что меня убьют. Однако вместо меня погибли еще большие болваны, чем я.
Это было в то время, когда прозвище «Лорд-скандал» пристало к имени Лайона. Сейчас, когда Дэвид услышал исповедь брата, он не был уверен в том, что смог бы поступить иначе, попав в такое же положение.
– Еще до ее смерти, – продолжал граф, – мне следовало бы разобраться в том, что же она затеяла.
– Ты веришь, что вечер был устроен исключительно ради дня рождения нашей мамы?
Лайон покачал головой:
– У меня были сомнения на этот счет, но я все же позволил ей его организовать. Ведь мы так давно не собирались вместе – родные, близкие и друзья.
– Но там было более двухсот приглашенных, – напомнил Дэвид.
– Теперь-то я знаю, что эта идея с празднованием дня рождения вдовствующей графини была просто коварным замыслом собрать нас всех вместе, – ответил Лайон. – Она хотела кое-что объявить гостям, которые наверняка благосклонно выслушали бы ее.
– Какое же объявление она собиралась сделать?
Глаза Лайона холодно и жестко блеснули, когда он взглянул на Дэвида.
– Она хотела получить развод.
Ошеломленный, Дэвид откинулся на спинку кресла. Ему припомнился его разговор с Эммой в ночь перед трагическим событием. Она без конца жаловалась на Лайона, пытаясь надавить на Дэвида, чтобы он встал на ее защиту и поговорил с братом, но ни словом не обмолвилась о разводе.
– Какой громкий скандал она могла бы вызвать своим публичным заявлением! Эта новость в момент стала бы достоянием гласности. Поэтому Эмма и собрала там всех, кто, как она полагала, любил ее или восхищался ею.
– Ты приехал очень поздно, – напомнил Дэвид. Он тогда так и не дождался брата, чтобы поговорить с ним.
– Она рассказала мне о своих планах тем утром, когда пошла на скалы.
– И что ты сделал? – спросил Дэвид.
– Я ответил, что не дам своего согласия хотя бы ради того, чтобы не испортить людям праздник. Я и так к тому времени смирился со многим. Что касается нашего брака, я не собирался устраивать из него публичное представление. Мы поругались, и она заявила, что поступит так, как хочет. После этого Эмма убежала.
– А ты последовал за ней?
– Не сразу. Сначала я подумал, что это ее очередная причуда, что Эмма просто меня дразнит, словно я одна из ее собачек. Она вряд ли поступила бы так, потому что иначе она лишалась своего любимого занятия – проливать по себе слезы. И я пошел к Пирсу.
Дэвид тоже навестил Пирса в ту ночь и увидел, что его средний брат раздражен из-за Эммы и Лайона.
– Он посоветовал тебе идти за ней?
– Не совсем так. Он снова начал читать мне нравоучения о том, как я должен вести себя с Эммой, и говорил, что я не ценю ее любовь. Он даже спросил, зачем я так ее расстраиваю, учитывая ее положение.
– Ее положение?
– После того как Эмма поведала мне, что хочет развода, она сообщила Пирсу, что у нее будет ребенок. Она сказала ему, что мы решили объявить об этом на званом вечере.
Дэвид наклонился вперед и попытался мысленно соединить все, что рассказал ему Лайон. Гвинет в гневе намекала ему об этом, но он не придал ее словам особого значения. Он ошарашенно произнес:
– Эмма ничего не говорила мне ни о разводе, ни о ребенке.
– Новость о ребенке, которой Пирс поделился со мной, поразила меня в самое сердце.
– И что ты сделал? – спросил Дэвид.
– Я побежал следом за ней, но когда достиг тропинки, идущей вдоль скал, услышал вдалеке ее крик. Я спустился и увидел, что она лежит на камнях у самой воды, а потом потерял сознание от полученных травм и после этого уже долго ничего не мог вспомнить. – Лайон потер шею. – Боже мой! Спускаясь вниз, я ни о чем не думал. Меня даже не волновало, была ли она беременна и кто был отцом ее ребенка, хотя знал, что уж точно не я. В голове у меня билась одна мысль – она не должна умереть.
Дэвид пристально посмотрел на брата и почувствовал себя виноватым. Они ведь тогда вместе с Пирсом бросили Лайона, хотя их помощь и поддержка были ему необходимы.
– Она действительно ждала ребенка, или это была очередная ее ложь?
Лайон отметил про себя, что голос Дэвида изменился.
– Думаю, что наша мать держала все это в тайне, но прибывший в Баронсфорд врач подтвердил, что Эмма была беременна.
Глубокое чувство вины, которой нет прощения, охватило Дэвида. Чем он мог оправдать свое предательство? Он обязательно сделает это, причем скоро, но не сейчас. Дэвид заставил себя успокоиться.
– Ты не знаешь, кто отец ее ребенка?
Лайон пожал плечами:
– Им мог быть любой из доброй дюжины ее поклонников. До меня доходило много имен, да и на дуэлях я сражался довольно часто за последний год. Сейчас я даже не знаю, кто на самом деле являлся ее любовником, а кто просто им считался ради того, чтобы раздуть скандал. Я просто вызывал их на дуэль, чтобы защитить свою честь.
– Лайон, почему она отправилась к скалам прямо с утра? Ведь лил дождь и опустился плотный туман.
– Я об этом никогда не думал, – признался Лайон. Он бросил на Дэвида короткий взгляд. – Могу только сказать, что никогда не верил, будто она покончила с собой… Я также не верю, что все произошло случайно.
– Я тоже не верю в это, – кивнул Дэвид. – А ты никого не заметил там, когда спускался вниз?
Лайон на миг задумался.
– Никого. Впрочем, стоял густой туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42