В полумраке веранды мягко мерцали ее огромные глаза, блестящие волосы и полные алые губы. Рядом с ней стоял мальчик, он обнимал ее за талию, с обожанием всматривался в ее лицо.
Элен снова вернулась к газетной статье, прочла последнюю фразу.
У Труди Кёниг остался тринадцатилетний сын Александр…
Не из-за этого ли ребенка, в одночасье оставшегося сиротой, она полюбила в свое время Филиппа?
Нет, не из-за него. С первых же дней мальчик яростно отвергал ее любовь, мучительно пытался разом стать мужчиной. Иногда на это уходит вся жизнь, а он хотел пройти тяжкий путь за месяц, меньше, чем за месяц. Немудрено, что у него ничего из этого не вышло.
Вторая вырезка тоже должна быть здесь. Да, вот и она.
СЕМЬЮ КЁНИГОВ ПОСТИГ НОВЫЙ УДАР. ЗА СМЕРТЬЮ МАТЕРИ ПОСЛЕДОВАЛО ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СЫНА.
С каждым днем слабеет надежда на то, что сын Филиппа Кёнига, пропавший пять дней назад, все еще жив. Как нам сообщили, последние три месяца – со дня трагической гибели своей матери – тринадцатилетний Александр Кёниг вел себя весьма странно. В прошлую среду он попрощался с домоправительницей, аборигенкой Розой, оседлал коня и поскакал в буш. С тех пор его никто не видел. Массированные поиски не дали никаких результатов.
Как нам стало известно, полиция намеревается прекратить поиски, хотя сам Филипп Кёниг, конечно же, не оставит попыток отыскать своего единственного сына. Внезапное исчезновение Александра лишает семью Кёнигов надежды обрести новое счастье. В прошлый вторник тридцатипятилетний мистер Кёниг объявил о своей помолвке с восемнадцатилетней мисс Элен Джексон – последние несколько месяцев она работала на соседней ферме. Свадьба должна была состояться в ближайшее время. Вчера мистер Кёниг обошел молчанием данный вопрос.
* * *
Алекс.
Эта рана все еще кровоточила.
Откуда взялась ее уверенность в том, что стоит ей выйти замуж, и она сможет завоевать любовь мальчика, его доверие? Как она могла поддаться безумной настойчивости Филиппа и не заметить боли, страха и упрека в горящих детских глазах?
Это из-за нее ребенок пропал в буше. Безумная любовь Филиппа сменилась безумным горем, и лишь она могла его исцелить. Вот чем обернулся для нее брак – не любовь выпала на ее долю, а бесконечное утешение сильного, измученного мужчины, врачевание его ран, его ярости и боли, утоление его желаний.
Филипп.
Казалось, он находился здесь, рядом…
Сердце Элен разрывалось от жалости и боли.
Филипп, почему так получилось? Я знаю, ты много натерпелся из-за Труди. Но я-то за что страдала? Извини, Филипп, но теперь все кончено.
Открылась дверь, в контору тихо вошла Роза. Вместе с ней ворвался сильный запах перегара. Видно, у нее опять была плохая ночь.
– Горит свет, – произнесла она. – Два, три раза поздно ночью здесь горит свет – и никого нет.
Наверно, она грезит, устало подумала Элен, вытирая платком глаза, или просто пьяна.
– Мне нужно было кое-что посмотреть, – произнесла она.
Взгляд Розы вобрал в себя и вырезки с фотографией на столе, и лицо хозяйки.
– Что бы ни искал, всегда найдешь ее, – пробормотала домоправительница. – Она здесь, она все еще здесь.
– Кто все еще здесь?
– Миз Труди. Она никуда не уходила.
Она права, подумала Элен, мы с Филиппом так и не смогли от нее избавиться.
Как и от Алекса.
Поневоле поверишь в привидения.
Может быть, они наконец нашли друг друга, мать и сын? Может, они нашли друг в друге последнее утешение, где бы ни блуждали их души?
Роза все еще что-то бормотала.
– Она придет. Сегодня.
Наверно, ослышалась, подумала Элен.
– Роза, что ты сказала?
– Вернулась, – убежденно пробормотала Роза. – Миз Труди вернулась.
Элен стало жутко.
– Вернулась? Зачем?
Она и сама знала, каков будет ответ. Существовала только одна причина, один человек.
– Она вернулась за мистером Филиппом, – выдохнула Роза.
9
Через час Филиппа привезли. Группа всадников неспешно доставила закрепленные между лошадьми, качавшиеся из стороны в сторону самодельные носилки с его грузным телом.
Явома, явома ялдении нонгома муртанна, оурака мантанекин, вана ма нанудагабалариа… Вернись, вернись, кричит жена, подожди меня, почему ты меня не подождал…
Элен услышала причитания Розы, и ее захлестнула волна страха и отчаяния. Она выбежала на веранду, увидела, как поднимают на носилках ослепшего, извивающегося, кричащего Филиппа. Одно-единственное мгновение, и вся ее жизнь разлетелась вдребезги.
Элен не раз представляла себе, как это будет, – так поступают многие женщины, чьи мужья значительно старше.
Ей казалось, что она сумела подготовиться. Оказывается, к этому не подготовишься, даже проживи Филипп еще целую жизнь.
– Миссис Кёниг?
Это был Дасти. Удивительно, какие не по возрасту мудрые глаза у этого молодого человека. Он неловко указал на носилки.
– Скажите куда?
– Сюда, – ответила она. – Несите его сюда.
Рядом стоял Джон, совсем уже взрослый мужчина, в глазах его затаилось детское недоумение и растерянность.
– Змеиный укус, – глухо произнес он. – Скорее всего, королевская коричневая. Генри уже связался с авиамедслужбой.
«Но уже слишком поздно», – подумали оба.
«Не плачь», – тупо повторяла Элен про себя. Это все равно ничего не даст. Однако слезы сами собой катились по щекам. Казалось, сердце у нее истаивает от горя. Филипп, ох Филипп…
Она страдала вдвойне: и как жена, у которой умирает муж, и как мать, на глазах у которой страдает сын. Джон был бледен как смерть и еле держался на ногах. Его сил хватило лишь на то, чтобы объяснить, что произошло.
– Мам, я не знаю, что делать, – прошептал он. Мертвая красная пустыня все так же плавилась в жарком мареве. Что значит одна смерть по сравнению с пятьюдесятью, ста, двумястами тысячами лет? Духи этой земли видели столько рождений и смертей. «Но не таких, как эта, – всхлипнула Элен, – не таких».
– Плохо дело, вот что я скажу!
Маленький подвижный доктор повидал на своем веку много смертей. Как и для большинства врачей, смерть для него была явлением естественным. Прожил, скажем, человек долгую жизнь и почил с миром или так страдал, что смерть явилась долгожданным избавлением – такую кончину можно понять и принять.
Но это! Человек в самом расцвете сил, а смерть набрасывается на него так неожиданно, да еще какая ужасная: голосовые связки парализованы, глаза закатились, мышцы напряжены, как стальные канаты, будто несчастный все еще отбивается от нападающих…
Доктор гневно повернулся к измученным мужчинам, окружившим носилки, поставленные на принесенные со скотного двора козлы.
– Филипп Кёниг всю жизнь провел в буше. Как могло случиться, что королевская коричневая змея вдруг напала на него?
Все молчали.
Слышались лишь хрипы умирающего, вскоре прекратились и они.
Какой он хорошенький, ну просто красавчик, потрясающий красавчик. А если еще в глазах у него заиграют огоньки, любая девушка пойдет на что угодно.
Тяжело вздохнув, горничная закрыла дверь домика и поплелась по своим делам. Конечно же, он знал, что в мотелях не бывает обслуживания в номерах – в таких мотелях, разумеется! Разве что где-нибудь в дальних странах. Но не здесь, не в самом сердце Северной Территории. Здесь путешественники рады уже тому, что есть, где остановиться. А мотелю «Счастливая долина» (владелец Е.Г.Гиббонс) при всем желании далеко до сиднейского «Ритца».
И он знал, что она всего лишь горничная: когда он приехал и произнес со своей потрясающей улыбкой «Привет!», она как раз убирала в соседнем домике.
Так что он прекрасно знал, что она не имела никакого права стучаться утром в его номер: «Вы уж-з-втрака-ли? Это входит в оплату номера. Принести чт-н-будь из бара?»
Ей просто нужно было снова его увидеть. Когда он открыл дверь, то совсем не удивился. Только усмехнулся и уставился на нее своими черными блестящими глазами. Она почувствовала, что краснеет, и потупилась.
– Принести что-нибудь? – переспросил он, окинув ее тело оценивающим взглядом. Этот взгляд обжигал, как горячий душ. – Боюсь, мне ничего не нужно. – Его изящная загорелая рука прошлась по темным блестящим волосам. Он ухмыльнулся: – Если только…
Если только… Она таяла от одного звука его голоса. Если и есть в мужчинах что-то такое, отчего женщины жаждут их, то ему этого отпущено во сто раз больше. А Филу Гиббонсу не отпущено совсем, удрученно подумала она, припомнив потные руки, короткие ножки и пивное брюшко своего нынешнего хряка.
Если?..
«Неужели я осмелилась произнести это вслух?» – подумала горничная, поднимая на мужчину глаза. Прийти к постояльцу и вести себя так развязно – этого вполне достаточно, чтобы в два счета вылететь с работы, уж такие порядки завел в своем мотеле старый дурак Гиббонс, пуританин до мозга костей в отличие от своего сыночка, похотливого, как кенгуру во время течки.
Но это не просто постоялец! Восхитительное тело, упругое и в то же время расслабленное, широкие плечи и узкие бедра в самых что ни на есть сногсшибательных брюках, какие ей довелось видеть. Он двигался с непринужденной грацией, но в нем чувствовались и властность, и высокомерие.
Ему было чем гордиться. Девушка мысленно перечислила его достоинства. Густые блестящие волосы с выгоревшими на солнце прядями, потрясающий профиль, классическая линия подбородка, взгляд, как у охотничьего сокола, в глубине которого, даже когда он улыбается, прячется что-то темное; умелые руки… | Она представила, как эти руки ласкают ее грудь, и чуть не застонала.
– Если? – с усмешкой повторил гость. Он прекрасно знал, что горничная имеет в виду, как знал и то, что она преподносит себя на блюдечке, это было видно по выражению его лица. Она поняла это и по тому, как он скользнул рукой по ее плечу. – Ах да. Если только мой счет. Мне нужно уезжать.
Остальные слова доносились до нее как сквозь туман. Он здесь проездом, по очень важному делу, такое печальное событие, приехал издалека, да здравствует «Квантас», основная австралийская авиалиния, иначе он бы мог опоздать.
Сквозь дверь ей было видно, что на постели разложены строгий пиджак отличного покроя, белая рубашка и черный галстук. Она печально кивнула. Если бы он приехал раньше… если бы у нее было больше времени… если бы он увидел ее, когда она принарядится, а не в этом идиотском комбинезоне и грязном белом фартуке.
Если…
По крайней мере, ей будет о чем помечтать сегодня ночью, когда Фил Гиббонс взгромоздит на нее свою тушу и начнет без толку барахтаться, сопя и отчаянно потея – хряк, он и есть хряк. Она может помечтать об этом загадочном постояльце и представить себе, что она с ним. А он действительно загадочный, она знает только его фамилию. Он даже адреса не оставил в книге регистрации, лишь написал: «проездом»…
– Мой счет…
Горящие темным пламенем глаза с пляшущими в глубине искорками рассматривали ее с явным удовольствием. Она отчаянно покраснела, постаралась взять себя в руки.
– Да, конечно, ваш счет – я сейчас же им скажу. Он будет готов к вашему отъезду, мистер Кинг.
Боже милостивый, когда же он в последний раз надевал костюм? Джон исчертыхался, пока натянул на себя пиджак и брюки. Можно подумать, что это смирительная рубашка, пусть и хорошего покроя. Жесткий воротничок белой сорочки так врезался в шею, словно грозил перерезать ее совсем. Наконец, последняя изощренная пытка – нужно приладить черный галстук.
Теперь понятно, что такое невесомость, подумал он, выходя из комнаты. Он спустился по лестнице, и ноги сами понесли его налево, в заднюю часть дома – сейчас у него не было сил идти в гостиную, где уже собрались приехавшие на похороны. Люди стекались со всего округа, добирались до фермы на машинах, на вертолете, на маленьком самолете. Все они хотели отдать последнюю дань уважения Филиппу Кёнигу.
А душа Джона восставала против многолюдных похорон. Отец, будь моя воля, думал он, утирая слезы, тебя провожали бы лишь мы с мамой, Чарльз, Бен, Джина и Роза, и мы положили бы тебя на высоком холме в буше, ты ведь всегда любил спать под открытым небом. Я бы ни за что не упрятал тебя под плитами этой чертовой часовни, где единственной твоей компанией будут старые кости!
Джон вышел на улицу, увидел конюшни, и боль утраты навалилась на него с новой силой. Кайзер, огромный жеребец Филиппа, стоял в деннике, понуро опустив голову. Так плохо может выглядеть только некогда любимая хозяином, а теперь всеми забытая лошадь. Лоснящаяся белая шкура коня потускнела, взор потух. А судя по тому, как он скалил желтые зубы и прижимал уши, его и без того тяжелый характер сильно ухудшился за неделю, прошедшую со дня смерти Филиппа. Нужно будет прогулять его, дать размяться, взаперти он совсем с ума сойдет, подумал Джон. Скорее всего он меня сбросит и покалечит, и не только из-за буйного темперамента. Вполне возможно, что он не признает другого хозяина. Но я обязан попробовать, это мой долг перед ними обоими.
Джон слишком хорошо знал норовистого жеребца, чтобы подойти и погладить его, он лишь сказал ему несколько ласковых слов, обогнул конюшню и стал ждать, когда появится траурная процессия. В этот момент Элен вышла из дома и по центральной дорожке направилась к зданию конторы. Интересно, что ей там нужно? Джон пересек лужайку и тихо вошел за матерью следом.
Элен стояла у сейфа и поворачивала ручки, пытаясь услышать щелчок. Она так увлеклась, что не услышала шагов сына. Он подошел к ней почти вплотную.
– Мам, что ты делаешь?
Она резко обернулась, прикрыла рот рукой, чтобы не закричать, а затем виновато проговорила:
– Джон! Я думала, ты в доме!
– Что случилось? – Элен покачнулась, Джон едва успел ее поддержать. – Тебе помочь?
Элен постаралась взять себя в руки.
– Нет, дорогой, не беспокойся. В доме все заняты приготовлениями, и я решила, что сейчас самое подходящее время… я подумала… словом, из банка должен приехать мистер Карри, и я решила, что нужно посмотреть, нет ли копии завещания, а заодно и каких-то других бумаг, чтобы знать… – Она замолчала.
Джон удивленно потряс головой.
– Но ведь мистер Карри душеприказчик, у него точно должна быть копия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39