Затем — граф Рапт, которого опекала маркиза; он был членом Палаты депутатов и возглавлял одну из самых мощных фракций правых сил; раньше он служил у маршала адъютантом; ему было около сорока лет, он держался холодно, был отважен, честолюбив, скрывая под маской невозмутимости губительные страсти игрока, берущие начало в кошельке, а приводящие за ломберный стол. За две недели, пока Петрус писал портрет, граф появлялся трижды и, хотя изволил уделить особое внимание работе художника, Петрусу он не понравился.Единственным человеком, чье присутствие радовало молодого художника, была Лидия де Маранд, подруга Регины по пансиону. Около двух лет назад она вышла замуж за одного из самых богатых и известных банкиров того времени, члена Палаты депутатов, где тот состоял в неизменной оппозиции к партии роялистов.В доме жило еще одно лицо, о котором Петрус часто слышал от Регины и Пчелки: их мать, супруга маршала де Ламот-Удана. Она была княжеской дочерью, привезенной маршалом из России (вот почему Регину иногда из учтивости называли княжной).Мы познакомимся с этими персонажами по мере того, как они будут нужны для развития действия нашего романа. А сейчас оставим их на время и расскажем об одном из родственников Петруса, призванном сыграть известную роль в нашем повествовании.В особняке на улице Варенн, уныло-аристократической (если такие существуют), жил генерал граф Эрбель де Куртене, дядя Петруса и старший брат его отца.Граф Эрбель родился в Сен-Мало. В 1789 году он предложил Людовику XVI свою шпагу, а также поддержку своих земляков, офицеров инженерных войск или военных моряков, как и он сам.Два года спустя Законодательное собрание постановило упразднить королевскую власть и привело войска к присяге, из которой имя короля было исключено; многие офицеры сочли эту присягу противоречащей клятве верности, которую они давали королю, и увели целые полки, эмигрировав с оружием и амуницией: они отправились в Кобленц, где принц Конде, возглавлявший вооруженную эмиграцию, основал свой штаб.Граф Эрбель пошел другим путем: подобно Шатобриану, он пересек Атлантику и очутился в Новом Орлеане; там он узнал о событиях 10 августа и заключении короля в тюрьму. Ему показалось, что голос умиравшей монархии взывает к нему, что в такую минуту место дворянина не в Америке, а на берегах Рейна. Он сел на первый же корабль, отплывавший в Англию, высадился в Голландии, а оттуда перебрался в Кобленц.Там находилось ядро роялистского войска, сформированное из королевских гвардейцев; они были распущены после событий 5 — 6 октября и не остались во Франции. Войско постоянно пополнялось эмигрантами, прибывавшими со всех концов Франции. Были восстановлены — и это не единственное, в чем упрекали эмигрантов, — с тем же размахом, как при Людовике XV, королевская гвардия и придворный штат: снова возникли роты мушкетеров, шеволежеров, конных гвардейцев и, наконец, французских гвардейцев под именем «пеших жандармов».Виконт Мирабо — тот самый, что был известен как Мирабо Бочка, — сформировал легион, в который входил ирландский полк Бервика, состоявший из сыновей тех, кто однажды уже предпочел изгнание, но не покинул Якова Стюарта, своего законного короля.Когда граф де Ла Шатр получил от эрцгерцогини Кристины дозволение расквартировать в городе Ате часть дворянской армии, туда стеклась тысяча офицеров всех родов войск.Наконец, были образованы части под знаменами каждой из провинций и создано дворянское ополчение.Заметим попутно, что эта знать, со своей эгоистической точки зрения, не вменяла себе в вину, что служит на стороне врагов отечества; богатые изгнанники не стеснялись выставлять свою роскошь напоказ, чем сначала вызвали у рейнских князей и иностранных монархов равнодушие, а затем и вовсе лишились их доверия. Дело в том, что ни роскошь, ни изнеженность не к лицу изгнанникам: место, которое служит им приютом, должно походить скорее на военный лагерь, чем на будуар, где спят, играют или забавляются придворные любимцы.Граф Эрбель, рожденный на берегу океана, среди суровых скал Сен-Мало, с детства привык к мрачным морским пейзажам, и изнеженная жизнь, которую вели изгнанники в Кобленце, внушала ему глубокое отвращение. Он с нетерпением ждал случая, когда сможет сразиться с неприятелем. Около восьми месяцев он зависел от капризов прусского или австрийского кабинета министров, вел эту странную эмигрантскую жизнь, иногда участвуя в боях вместе с герцогами де Ла Вогийоном, де Крюссолем и де ла Тремуйем, с маркизом де Дюра и графом де Буйе (все они, как и он, состояли в штабе принца Конде), пока не попал в плен 19 июля 1793 года, в тот самый день, когда генерал виконт де Сальг захватил в штыковой атаке Бельсхеймский редут.Граф Эрбель был тяжело ранен, и его хотел прикончить саблей всадник-республиканец, как вдруг тому вздумалось заставить графа молить о пощаде.— Мы щадим неприятеля, но никогда не просим о пощаде сами, — отвечал граф.— Ты достоин называться республиканцем! — воскликнул всадник.— Да, однако, к сожалению, я не республиканец.— Ты знаешь, что ждет эмигрантов, взятых с оружием в руках?— Расстрел на месте.— Совершенно верно. Граф Эрбель пожал плечами.— Зачем тогда заставлять меня молить о пощаде, дурень?Победитель взглянул на него с некоторым удивлением, хотя солдат Республики удивить было не просто.В эту минуту подвезли на тележке еще трех пленных дворян; они были связаны. Сопровождавшие их солдаты посовещались с тем, кто арестовал графа Эрбеля. Потом графа тоже посадили на тележку, и пленников повезли к рощице, находившейся неподалеку от города; было понятно, что их сейчас расстреляют.Приехали в рощу. Пленникам приказали вылезти из повозки. Республиканец, захвативший в плен графа Эрбеля, подошел к нему и спросил:— Ты бретонец?— Как и ты, — отвечал граф.— Если ты это понял, почему не сказал об этом раньше?— Разве ты не слышал? Мы никогда не просим пощады! Если бы я тебе сказал, что мы из одних мест, это означало бы, что я прошу снисхождения.Всадник обернулся к товарищам.— Это мой земляк, — пояснил он.— Ну и что?— Я не могу поднять руку на земляка.— Ну и не поднимай!— Спасибо, друзья!Он снова подошел к графу Эрбелю, развязал ему руки.— Черт побери! Ты мне оказываешь огромную услугу, — признался граф. — Я умирал от желания понюхать табак.Он вынул из кармана золотую табакерку, раскрыл ее, любезно протянул республиканцу; однако тот отказался. Граф захватил большую щепоть испанского табаку и поднес к носу.Республиканцы с улыбкой наблюдали за человеком, который перед смертью с таким наслаждением нюхает табак.— Слушай, земляк, — обратился всадник к графу, — понюхал табачку — и будет: беги!— Как «беги»?— Именем Республики я тебя отпускаю за храбрость.— А мои товарищи тоже свободны? — спросил граф.— Нет, они заплатят за себя и за тебя, — отвечал всадник.— В таком случае и я остаюсь, — проговорил бретонский офицер, опуская табакерку в карман.— Остаешься?— Да.— Чтобы быть расстрелянным?— Разумеется.— Да ты не в своем уме?!— Я бретонец и на подлости не гожусь.— Послушай меня: беги! Через десять минут будет слишком поздно.— Я эмигрировал вместе с ними, — возразил граф Эрбель, засунув руки в карманы. — Я сражался с ними бок о бок, мы вместе были арестованы. Либо я убегу вместе с ними, либо с ними умру. Понятно?— Ты храбрый, земляк! — сказал республиканец. — Из уважения к тебе и ради меня мои товарищи отпускают всех вас.— Ладно, только пусть крикнут: «Да здравствует Республика!» — заметил один из всадников.— Слышите, друзья? — обратился граф Эрбель к своим товарищам. — Эти славные люди говорят, что, если вы крикнете «Да здравствует Республика!», они нас всех помилуют.— Да здравствует король! — крикнули трое дворян, резким движением головы сбросив шляпы.— Да здравствует Франция! — изо всех сил заорал бретонский всадник в надежде заглушить их голоса.— Ну, это сколько угодно! — подхватили четверо дворян и дружно крикнули: — Да здравствует Франция!— Ну, бегите все — и точка! — сказал земляк графа, развязав им руки.Сев на лошадей, небольшой отряд республиканцев поскакал галопом, крича на ходу:— Удачи вам! Не забудьте при случае, что мы для вас сделали!— Господа! — заметил граф Эрбель. — Они правы, что советуют нам не забывать об их поступке, эти славные санкюлоты! Я не уверен, что на их месте мы вели бы себя так же благородно!Тринадцатого октября того же года после взятия Лотербура и Висамбура, когда граф Эрбель во главе своего батальона захватил три редута, двенадцать пушек и пять штандартов, его лично поздравил генерал граф фон Вурмзер, главнокомандующий австрийской армией, а принц Конде обнял его перед строем и подарил ему свою шпагу.Но насколько граф Эрбель, бретонский дворянин, считал своим святым долгом умереть за монархию, настолько же противна его совести была гражданская война, которую он вынужден был вести вместе с иноземными захватчиками против своего народа. И куда должны были завести французских эмигрантов иностранные войска, стремившиеся во что бы то ни стало захватить Францию? Не была ли эта дорога ложной и не совершил ли ошибку принц Конде, когда ценой собственной крови и жизни своих товарищей предпринимал отчаянную попытку вторгнуться туда силой? Не оказался ли он жертвой политической игры монархов-союзников?В самом деле, жители наших приграничных областей начинали сомневаться в преданности Пруссии и Австрии интересам французской монархии и перестали подниматься на борьбу по призыву роялистов; они считали захватчиками тех, кого раньше принимали за освободителей, и отворачивались при виде иноземных солдат.Как и к простым смертным, к сильным мира сего опыт приходит после того как ошибка уже совершена, но к ним он приходит еще позднее. Граф Эрбель понял, что просчитался. Он скорее из чувства долга, чем по убеждению, следовал за армией Конде вплоть до 1 мая 1801 года, когда она была наконец распущена. III. ГЕНЕРАЛ ГРАФ ЭРБЕЛЬ ДЕ КУРТЕНЕ После роспуска армии Конде тысячи эмигрантов разбросало по всему свету: в Германию, Швейцарию, Италию, Испанию, Португалию, Соединенные Штаты, Китай, Перу, на Камчатку. Кончили они тем, с чего им следовало бы начинать, то есть, вместо того чтобы идти на Францию, стали зарабатывать себе на жизнь искусствами, науками, торговлей, сельским хозяйством.Господин маркиз де Буафран, капитан драгун в армии принца Конде, торговал теперь в книжной лавке в Лейпциге; г-н граф де Комон-Лафорс стал переплетчиком в Лондоне; г-н маркиз де ла Мезонфор занялся книгопечатанием в Брауншвейге; г-н барон Мунье основал воспитательный дом в Веймаре; г-н граф де ла Фрейле жил уроками рисования; г-н шевалье де Пейен давал уроки чистописания; г-н шевалье де Ботереф стал учителем фехтования; г-н граф де Понтюаль — учителем танцев; г-н герцог Орлеанский — учителем математики; г-н граф де Лас-Каз, г-н шевалье д'Эрве, г-н аббат де Левизак, г-н граф де Понблан преподавали французский язык; г-н маркиз де Шаванн занялся торговлей каменным углем; г-н граф де Корнюлье-Люсиньер нашел место садовника. Наконец, семействоПолиньяк отправилось на Украину и в Литву обрабатывать землю, чем Дюпон де Немур занимался под Нью-Йорком, граф де ла Тур дю Пен — на берегах Делавэра, а маркиз де Лезэ-Марнезиа — на берегах Сайото.Граф Эрбель уехал в Англию и подумывал, как и его соратники, заняться делом, которое могло дать ему средства к существованию. Но он, глава большого семейства, владелец огромного состояния, конфискованного именем нации у него, как у многих других эмигрантов, умел только сражаться и оказался в весьма затруднительном положении.Он едва не принял предложение одного драгунского капитана, готового дать ему бесплатно несколько уроков игры на гитаре, чтобы граф мог потом давать уроки другим. Но, будучи убежден в том, что гитара в скором времени выйдет из моды, генерал отказался от предложения капитана и упрямо продолжал искать себе занятие более доходное и в то же время менее противное его натуре.Однажды вечером, гуляя по берегу Темзы, он увидел, как какой-то парнишка увлеченно строгает перочинным ножиком кусок дерева в фут длиной.Он остановился, наблюдая за мальчуганом, и доброжелательно ему улыбнулся, когда тот поднял на него глаза. Постепенно из куска дерева стал вырисовываться корпус кораблика, потом — подводная часть десятипушечного брига в миниатюре. Генерал вспомнил, что когда-то вместе с младшим братом (завзятым моряком, о котором мы вскоре расскажем подробнее, потому что тот впоследствии стал отцом Петруса) он — сын океана, дитя бретонских берегов — тоже вырезал из дерева кораблики на радость своим товарищам по детским играм.По дороге домой граф купил деревянные заготовки, инструменты и с этого дня стал мастерить разнообразные кораблики — от американского корвета со стройными мачтами до тяжелой китайской джонки.То, что сначала было забавой, стало теперь ремеслом, что было ремеслом — стало искусством; граф научился обтесыванию и шлифовке, вооружению, окраске, устройству, оснастке кораблей и скоро стал делать не просто копии, а модели.Благодаря приобретенной репутации он получил место хранителя в Лондонском адмиралтействе, что, впрочем, не помешало ему открыть на Стренде магазин, на вывеске которого крупными буквами было написано:ГЕНЕРАЛ ГРАФ ЭРБЕЛЬ ДЕ КУРТЕНЕПотомок константинопольских императоров Работы по деревуИ действительно, в магазинчике потомка Жослена III можно было купить не только модели кораблей, приносившие основной доход его торговли, но еще табакерки, волчки, кегли и многое другое, что имело отношение к его ремеслу.Двадцать шестого апреля 1802 года была объявлена амнистия.Граф Эрбель де Куртене был философ: в Англии его существование было обеспечено, во Франции у него не было ничего. И он остался в Англии. Он оставался там еще в 1814 году после реставрации Бурбонов и порадовался, что так поступил, когда увидел, что Бурбоны вновь покинули Францию в 1815 — м.Он прожил в Англии до 1818 года и вернулся на родину, имея сотню тысяч франков — все его сбережения, считая деньги, вырученные от продажи магазина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16