Она открыла входную дверь, собираясь немного подышать, а сама выскользнула на улицу. В окнах дома Миллеров ярко горел свет. Оттуда в сторону танцевального зала направлялись несколько женщин, несущих кувшины с пуншем. На крыльце сидели девицы и громко смеялись. Миллисент помедлила, решая, куда ей повернуть. Она не хотела ни с кем встречаться, не хотела идти к дому Миллеров, но и в то же время было невозможно просто слоняться возле танцевального зала, где стояло много юношей и молодых людей. Как раз недалеко от нее показалась компания мужчин, смеющихся и несущих куда-то несколько бутылок.Пока она так раздумывала, внезапно за ее спиной мужской голос спросил:— Вышли подышать воздухом или вас прогнала ваша тетушка?— Джонатан! — Она сразу же узнала его ироничный голос и резко обернулась. — Что вы здесь делаете?— Я мог сказать то же, что и вы — дышу воздухом. Но, по правде говоря, я наблюдал за вами и решил выйти следом.— А-а… — Стоя здесь с ним наедине, в тусклом свете, льющемся из окон танцевального зала, она почувствовала, как замерло дыхание в груди.— Неужели вы не знаете, что ходить здесь одной непристойно? — добавил он, улыбаясь в темноте.— Ну, уж наверняка куда непристойнее стоять здесь с вами!Он засмеялся.— Да, несомненно, это еще хуже. Пожалуй, это серьезная причина, чтобы удалиться подальше отсюда.Он взял Милли за руку и повел вокруг танцевального зала, на задний двор. Миллисент улыбнулась и не отняла руку. Они прошли мимо парочки, спрятавшейся за чьим-то кабриолетом, а потом наткнулись еще на двоих мужчин, вышедших перекурить. Курильщики понимающе кивнули друг другу, и Милли подумала, сразу ли они расскажут всем, что видели эту девчонку Хэйз наедине с парнем Лоуренсом, или подождут.Очевидно, Лоуренс подумал то же самое, потому что спросил:— Интересно, к завтрашнему дню узнает весь город, что мы с вами вместе покинули зал?— Более вероятно, что это будет известно к концу бала. — Милли тихо засмеялась. — Помню, когда мне было семнадцать, я и Тедди Уайт убежали одни с танцев у миссис Крауфорд и ушли гулять в дальний сад. Папа очень рассердился. Главным образом потому, что моя тетя узнала обо всем и прочитала ему соответствующую лекцию о моем ужасном воспитании.Джонатан улыбнулся:— Ах, Миллисент! — Он притворно заохал, пытаясь выглядеть серьезным. — Я не могу представить, что вы были уличены в таком скандальном поведении.— Это еще ничего! Только благодаря Богу папа и тетя Мари Ада не узнали, что было на самом деле:Тедди поцеловал меня в орешнике!Он строго взглянул на нее, а брови его комично поползли на лоб.— Милли, ай-ай-ай, что я узнаю о вас! А я, простофиля, считал вас самой твердой леди, воплощением непоколебимой добродетели!— Tcc-c! — Миллисент резко хлопнула его по плечу веером. — Перестаньте дурачить меня!— Я? Ничего подобного! Но вам следует рассказать мне об этом несчастном поцелуе.Они шли мимо длинного ряда кабриолетов и колясок. Джонатан остановился и прислонился спиной к одной из колясок, повернув Миллисент к себе лицом.— Тебе понравилось?Миллисент посмотрела в его глаза. Луна была почти серебряная, и ночь мерцала этим серебром и тусклым отблеском звезд. На глаза Джонатана падала тень, его необычно светлые волосы почти светились в темноте. Он казался незнакомцем, задумчивым и странным, и в то же время волнующим, как опасная красота неизведанной речной глади.— Понравилось что? — голос Миллисент перешел на шепот. Она не могла оторвать глаз от его лица. Он томно и зовуще улыбался.— Поцелуй, глупенькая! Тот самый, который ты получила от Тедди — как его там…— Уайта, — подсказала Миллисент. С ней творилось что-то невероятное, буря новых ощущений не давала покоя. Она никак не могла отвести взгляд от губ Джонатана. Его нижняя губа казалась мягкой, а верхняя имела четкие очертания. Ей вспомнился их вкус. — Ну… — неуверенно начала она. — Я плохо помню его…— Какой позор мистеру Уайту, — голос Джонатана стал нежным и проникновенным.— Это был мой первый поцелуй. Тогда я могла думать только о том, что произошло, а не о том, как.— Первый поцелуй. — Джонатан поднял руку и легко коснулся пальцем ее губ. Голос его чуть охрип. — Жаль, там не было меня. Жаль, что я не был тем пареньком.— Тогда я бы не забыла… — бездумно ответила Миллисент, а когда поняла, что именно сказала, то вся залилась краской. — О, нет, извините, я не должна была так говорить!Она отступила на шаг, но Джонатан схватил ее за руку и задержал. Его рука даже сквозь ткань ее рукава казалась горячей.— Нет, должна. Ты должна так говорить. Я хотел услышать именно это.Он взял ее за руку и притянул ближе к себе. Миллисент послушно подалась вперед, ее тело казалось ей частью Джонатана. Они стояли так близко, что она чувствовала жар его кожи и видела блеск глаз.— Ты сегодня красива, — нежно прошептал он. — Когда я увидел тебя впервые, ты выглядела такой жеданной, что я чуть не выпрыгнул из собственного костюма. Не обнимать тебя во время танца было адски трудно. Даже труднее, чем совсем отпустить тебя.Слова Джонатана диким огнем зажигали каждую клеточку ее тела. Внизу живота вновь начала пульсировать тяжелая жаркая боль. Она почувствовала, как вся тает, становится податливой, будто вот-вот упадет. Она слегка наклонилась, и ее тело коснулось его.Она услышала, как он резко задержал дыхание. Руки его обвили ее талию; руки, крепкие и сильные, прижали ее к своему горячему телу. Он плотно слился с ней, ища губами ее рот. Миллисент повернула лицо навстречу его губам. В ней куда-то исчезло стеснение и протест; осталось только желание вновь почувствовать, как его губы касаются ее тела, расстаять от его жара.Он поцеловал ее жадно и глубоко, и на этот раз, когда его язык проник сквозь ее губы в рот, она не вырвалась. Сердце колотилось в груди, и она обвила Джонатана руками, сама прижимаясь к нему в приступе чувственности, которая ее закружила. Ее кожа горела везде, где она касалась Джонатана, а грудь странно напряглась и стала болезненной, точно так же, как и низ живота. На щеке она чувствовала его горячее дыхание. Она вдыхала его резкий запах. Его губы требовательно, властно завладели ее ртом. Она оказалась как бы внутри него, он затопил ее, и этого ей все равно было недостаточно. Миллисент прижалась к нему, и ее язык дотронулся до его.Джонатан прерывисто дышал. Одна рука опустилась ей на бедра, и он с силой прижал ее к себе. Миллисент даже через свои многочисленные юбки почувствовала и поняла, как сильно он желает ее. Она встала на цыпочки, не отрываясь от крепкого тела Джонатана, и обвила его шею руками, словно спасала свою жизнь. Единственное, что ей удалось сейчас — это сдержать поднимающийся в груди стон.Джонатан, не в силах сдержать свое желание, застонал и оторвался от ее губ для того, чтобы начать жадно целовать ее лицо и шею. Он повернулся, прислонив теперь к коляске Милли и вновь впился в ее губы. Миллисент, не замечая ничего вокруг, перебирала пальцами его волосы, наслаждаясь их шелковистой мягкостью по сравнению с жесткой кожей на скулах. Ей хотелось ощутить его вкус, его прикосновения и самой касаться и ласкать его. О, Боже, она хотела чувствовать его руку на каждой клеточке своего тела!Слабый стон вырвался из ее груди, и Джонатан вздрогнул. Но его губы не оторвались от ее рта, а рука, проникнув меж их прижатых друг к другу тел, заскользила вверх по телу Миллисент. Он почувствовал податливую мягкость ее груди и накрыл ее ладонями, нащупывая сквозь ткань пальцами острые соски. Он еле сдерживался, чтобы не разорвать ее платье и не освободить эту грудь для ласк его губ и рук.При прикосновении его к груди Миллисент испытала поразившее ее саму удовольствие. Она никогда даже в мечтах не могла представить, что бывают подобные ощущения, что ей может хотеться таких вещей, которых она жаждет сейчас, что она может испытывать такую полноту чувств. Это было безумие. Какое-то наваждение. Она утонула в новой для нее дикой чувственности, не в состоянии собрать последние остатки самообладания.— Миллисент, Миллисент… — Он шептал ее имя, скользя губами по ее щеке к мочке уха. Она слышала его прерывистое дыхание, и оно пронзало ее насквозь.Позади них около открытой двери зала раздался мужской смех, а потом послышался более высокий, заливистый смех какой-то женщины. Там прощались с друзьями. Эти звуки внезапно ворвались в страсть Джонатана и Милли, отбросив их назад, в реальный мир.Джонатан замер, переживая трудную внутреннюю борьбу. Со слабым вздохом он погрузил лицо в ее волосы и стоял так неподвижно, давая себе время расслабиться. Миллисент хотелось кричать ему, чтобы он не останавливался, но она так же, как он, понимала, насколько опасной была ситуация. Она с трудом, но все-таки сдерживалась. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и Милли чувствовала, как постепенно расслабляются его мышцы. Он отступил на шаг назад.— Извини. Я… я буду в следующий раз помнить, как быстро ты меня разогреваешь. — Он пригладил волосы неуверенно улыбнулся ей.Миллисент молча смотрела на него, не зная, что нужно говорить. Она была уверена, что еще недостаточно пришла в себя, чтобы произнести что-то внятное. Ей всегда казалось, что только мужчины бывают узниками своих низменных страстей, но в данный момент именно она, а не Джонатан, не могла опомниться и вернуться в реальный мир.— Ах, Милли, не смотри на меня так, — хрипловато произнес он, — или я опять не совладаю с собой. Милли отвела взгляд.— Извини…— Нет, это я должен извиняться. Я… обычно я не так импульсивен. — Он с трудом посмотрел на нее. — Надеюсь, я не… обидел тебя?Миллисент не смогла сдержать смех. Она совершенно запуталась, чувствуя над собой власть сильнейшего из первобытных инстинктов, как самая развратная из всех развратных женщин, а он еще спрашивает, не оскорбил ли ее своим поведением!Джонатан расслабился и тоже засмеялся.— Вот так-то, моя Миллисент… — Он потянулся к ней и пальцем провел по ее щеке.Она еще чувствовала слабое подрагивание его тела.— Я знаю, что скрывается за всей твоей чопорностью. Боже, ты не женщина, а клад!Миллисент заморгала, удивленная таким заявлением. Она никогда не думала так о себе. В ее понимании такие женщины должны быть обязательно изящными маленькими созданиями, хрупкими и милыми, как ее мать, а не сильными и надежными, как она. Ее, скорее, можно было бы назвать «трудягой» или «хорошей женщиной», но никак не «сокровищем». Хотя, говоря это, Джонатан выглядел абсолютно серьезным, даже в глазах его не прыгали обычные смешинки.— Я… а-а, спасибо. — Он медленно вздохнул.— А сейчас нам нужно вернуться.— Да. Нужно. — Никто из них не двигался с места.— Проклятье! Но почему это так трудно? — Джонатан нахмурился. — Я думал, у меня это должно было остаться позади много лет назад.— Что «это»?— Расстаться на время с женщиной. Хотеть, чтобы остановилось время и смотреть на тебя, разговаривать с тобой, просто быть рядом с тобой. Я чувствую себя школьником.При его словах тепло разливалось у нее в груди. Она понимала, о чем он говорит и чувствовала то же самое. Ей не хотелось уходить от него, не хотелось возвращаться в танцевальный зал. Она мечтала смеяться и болтать с ним всю ночь. Но это было невозможно.Миллисент вздохнула и посмотрела в сторону. В конце концов, она здравомыслящая женщина, а не девчонка-кокетка. Она должна поступать разумно.— Но нам пора возвращаться.— Ты права…Он повернулся и медленно зашагал в сторону зала, она шла рядом. Чем ближе они подходили, тем медленнее становились шаги, и, наконец, уже у самой двери, за кустарником, они остановились.Миллисент взглянула на Джонатана.— Мне лучше войти одной.— Хорошо. — Он поправил прядь ее волос. Миллисент вспыхнула, внезапно вспомнив, что, должно быть, ее одежда и прическа ужасно выглядят после объятий Джонатана. Она оправила платье и руками пригладила волосы. — Я нормально выгляжу?Джонатан медленно улыбался.— Ты просто очаровательна.Радость заполнила ее, и она смущенно отвела глаза.— Нет… Я имею в виду, все ли на своем месте?— Абсолютно!Ну что ж, прическа и платье, может быть, и приведены в порядок, но никак нельзя избавиться от блеска глаз и румянца на щеках.— До свидания…— До свидания. — Джонатан на минуту задержал ее ладонь в своей руке, и в этом жесте она почувствовала невысказанное обещание. Он неохотно выпустил ее руку и отступил назад.Милли повернулась и направилась к своим тетушкам.После рассказа Опал о возможности самому подниматься с кровати, Алан каждый день продолжал тренировать мышцы рук. Он работал до тех пор, пока на лбу не выступал пот, а руки не начинали болеть. Чаще всего его долго отдыхавшие мышцы болезненно протестовали. Он старался спокойно относиться к тому, что улучшение было практически незаметно. Бывали дни, когда казалось, что он не достиг ничего, кроме боли во всем теле. Надоело, говорил он себе, лучше все бросить и вернуться к привычному образу жизни, который он вел уже несколько лет.Но что-то внутри противилось этому решению. Когда у Алана появились такие мысли, в груди словно вырастала железная стена уверенности и непоколебимости, и он продолжал занятия. Он обязан передвигаться сам. И он сделает это. Неважно, как много потребуется времени, как много уйдет сил, сколько предстоит испытать разочарований — он был решительно настроен довести свои усилия до конца.Об этих планах он не сказал никому, кроме Бетси. Она приносила ему кирпичи и камни, когда книги уже оказались слишком легкими для рук Алана. Она задавала нетерпеливые вопросы и ободряла его, и Алан был уверен, что без ее детского энтузиазма ему одному было бы не справиться.Через несколько недель тренировок стало очевидно, что пройден некий барьер, и, пока Алан не начнет поднимать вес собственного тела, новых сил не прибавится. Он придумал, как укрепить на потолке скобу и зацепить за нее веревку. Но как только он это сделает, все узнают о его тайных замыслах, начнут наблюдать за ним и ждать результатов. И если у него ничего не выйдет, об этом тоже узнают все. И Опал. Он страшился даже одной мысли об этом, но другого выхода не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47