Ближе к утру ее разбудил звук его голоса. Он бредил. Кетрин прикрыла его рот своей рукой, чтобы заглушить звуки. Он проснулся, поймал ее за запястье, отвел руку и попытался встать, но боль напомнила ему обо всем, и он расслабился, откинувшись на спину.
— Можно нам сейчас поговорить? — спросил он шепотом.
Кетрин села возле него на кровать и наклонилась к нему так близко, что их лица почти соприкасались.
— Да, можно, но очень тихо. Все уже давно спят, и стены здесь достаточно толстые, но все же осторожность не помешает нам.
— Кети, глупышка, зачем только ты привела меня сюда! Ведь ты головой своею рискуешь!
— Я не могла оставить тебя там, тебя схватили бы непременно!
— Ладно, не будем спорить, — он усмехнулся. — Я очень признателен тебе, но меня беспокоит не только моя, но и твоя судьба.
— Ничего с нами не случится, если мы будем сидеть в этой комнате тихонечно, как мышки. Никто ничего не заподозрит, вот увидишь! Сегодня я сказалась больной. Завтра я буду запирать за собой дверь, покидая комнату. Педжин — единственная, кто все знает, но она нас не выдаст. Анжела не зайдет в комнату, если меня в ней не будет. Пегги украдкой будет приносить тебе еду, чтобы ты не умер с голоду. Думаю, ты не откажешься полежать здесь в моей постели и побездельничать, пока власти не перестанут разыскивать тебя по всему городу. Но им никогда в голову не взбредет искать тебя в доме Ван дер Брайзов. Они посчитают, что ты скрылся из Нью-Йорка, когда их поиски окажутся напрасны.
— Но я же не могу оставаться здесь вечно!
— Нет, но несколько дней ты должен обождать, пока не прекратятся поиски и пока у тебя не отрастет борода, чтобы твоя внешность хоть немного изменилась. В любом случае, сейчас ты не в состоянии подняться с постели, не то чтобы куда-либо идти.
Он нахмурился и, неохотно согласившись, опять впал забытье. Кетрин, однако, не могла уснуть и с нетерпением ожидала, когда же Педжин принесет завтрак. Наконец, вошла Педжин с подносом, заваленным едой.
— И что только подумают на кухне? — усмехнулась Кетрин.
— Я объяснила им, что вы всегда едите, как лошадь, после своих приступов ипохондрии.
— Приступов? Боже милосердный! Педжин, что ты наговорила про меня?
Горничная весело рассмеялась и принялась показывать, как она изображала перед слугами приступы ипохондрии своей знатной госпожи. Кетрин запротестовала, в то же время охотно жуя булочку и запивая ее кофе.
— Мэттью, — прошептала она, — просыпайся! Принесли отличнейший горячий завтрак!
Она помогла ему сесть и заботливо обложила подушками, чтобы он не упал. Хэмптон жадно набросился на еду, в то время как Педжин делала Кетрин прическу. Горничная без умолку тараторила об огромном шуме, который наделал взрыв броненосца, приписываемый газетами местным сторонникам южан.
— О капитане третьего ранга Форресте я не слышала ни слова, — сказала она, положив расческу и отступив, чтобы полюбоваться своей работой.
— Чтобы это могло означать? — проговорила Кетрин, вставая.
Когда Педжин принялась помогать ей одеваться, она почувствовала на себе взгляд Мэттью и ответно искоса взглянула на него. Он взирал на нее с легкой улыбкою. Она залилась румянцем. Раздеваться и одеваться при нем было уже для нее делом привычным, но делать это и в присутствии Педжин… Она смутилась. Его улыбка стала еще шире, и она отвернулась.
Целый день она притворялась сильно напуганной взрывом.
— Сумасшедшие! — Заявила она Анжеле. — Полные идиоты! Круглые дураки! Их все еще не поймали? Нас всех могут умертвить прямо в постелях, а власти только руками разведут! Я знаю, что не смогу сомкнуть глаз, пока их не поймают. И я полагаю, мне следует поскорее покинуть Нью-Йорк и возвратиться в Бостон, где, конечно, безопаснее.
Кетрин сыграла свою роль настолько искусно, что заставила свою впечатлительную кузину призадумать не стоит ли ей переехать в летнее поместье на Гудзоне хотя сезон в Нью-Йорке был еще в полном разгаре. Кетрин не стала отговаривать ее: если Анжелы не будет в Нью-Йорке, то не будет и опасности разоблачения, когда вдруг отец пришлет ей письмо в Нью-Йорк, в то время как здесь все уже будут думать, что Кетрин давно в Бостоне. Ведь на самом деле Кетрин лишь прикидывалась, что хочет вернуться домой, истинным ее намерением было отвезти Мэттью на Юг. Но как им выбраться из Нью-Йорка?
* * *
Дни шли, у нее появилась еще одна проблема: как удержать Мэттью от поспешных решений? Его силы вскоре полностью восстановились, у него был сильный организм. Бог наградил его отменным здоровьем, и, выздоровев, Хэмптон на стену лез от нетерпения и скуки. Кетрин давала ему книги, но чтение мало привлекало его. Вынужденный покой и затворничество и напоминания Кетрин о сломанных ребрах приводили его в мрачное настроение.
— Кетрин, — прошептал он однажды вечером, после того как она разделась и накинула на себя ночную сорочку.
— Шшш, — пожурила она и подошла к нему ближе. — Тише! Что?
— Я уйду завтра.
— Не глупи! Далеко ли ты сможешь уйти? Ты же сам должен понимать, что твои сломанные ребра не позволят тебе ехать верхом на лошади, а за железнодорожным вокзалом наверняка ведется наблюдение.
— Все же это лучше, чем умереть здесь от голода!
— Как ты несправедлив к нам с Педжин! Мы приносим тебе достаточно много еды!
— Вас скоро поймают на этом! Кетрин, неужо до тебя не доходит, что чем дольше я остаюсь здесь, тем больше вероятность разоблачения?
Кетрин вздохнула:
— Ты прав.
Она задумчиво посмотрела на Хэмптона.
Сдается мне, борода у тебя уже достаточно отросла, и мы можем уехать послезавтра.
— Мы? — повторил он удивленно.
— Разумеется!
— Ты не поедешь!
— Поеду!
Их упрямые взгляды скрестились. Кетрин сказала:
— Будь разумен хоть раз в жизни, Мэттью! Тебе не обойтись без моей помощи, и ты это прекрасно понимаешь! Не за тем я тебя выхаживала, чтобы ты оказался на виселице! Кроме того, я придумала одну уловку, и чтобы она удалась, ты должен согласиться с тем, что я поеду с тобой.
— Что за уловка? — спросил он.
— Я как-то раз, посмотрев на твою забинтованную голову, подумала, что ведь можно забинтовать ее совершенно, даже глаза, и ты превратишься в бедного слепого солдата, а я в твою верную жену, которая, забрав из госпиталя, везет тебя домой.
— Нет, Кетрин!
— Почему?
— Это опасно! Могут потребовать опознания или документы о демобилизации.
— Да кто пристанет к слепому? А если кто и пристанет, то я, поверь, сумею расплакаться очень горько и тем самым приведу их в смущение, они будут рады любому нашему объяснению, лишь бы поскорей отделаться нас.
— Возможно, они захотят поискать капитана третьего ранга и среди слепых!
— Да, капитана третьего ранга, но не армейского рядового.
— Где же ты думаешь достать форму рядового?
Она улыбнулась: он уже был согласен!
— Здесь, в Нью-Йорке, у Педжин есть кузены, и один из них рядовой. Вернее, был рядовым. Ему подстрелили ногу, и теперь он дома. Он хочет продать свою старую форму.
Хэмптон тихо выругался.
— Ладно, девушка, твоя взяла, черт возьми! Тогда, может быть, ты скажешь мне также, куда мы отправимся?
— Вот этого я сказать не могу, — неуверенно произнесла Кетрин. — Я собиралась тебя спросить об этом.
— Я нахожу твое намерение удивительным!
— О, Мэттью, пожалуйста, не сердись! — на ее глазах появились слезы.
Хэмптон нежно притронулся к ее лицу.
— Прости меня, Кетрин, ты замечательная девушка. Ты такая храбрая и находчивая! Ты все делаешь, чтобы спасти меня, а я рычу на тебя, как медведь! Но я чувствую себя таким беспомощным, лежа здесь в твоей комнате целый день, что отвратителен сам себе, и я ненавижу себя еще и за то, что подвергаю тебя опасности, — он поцеловал ей руку. — Мы поедем в Филадельфию. Там есть у меня один знакомый предприниматель, торговавший с Югом и в войну. Думаю, я смогу отплыть на одном из его судов.
Он помолчал, прежде чем сказать:
— Если хочешь, ты можешь отправиться со мной.
— Благодарю тебя, но я не нуждаюсь в твоей снисходительной благодарности!
— Однако хочешь ты этого или нет, ты располагаешь ею, так же как и моим сердцем.
Она выдернула из его рук свою руку и, прерывесто дыша от волнения, вымолвила:
— Тихо! Спи!
— Кетрин, если ты опять устроишься спать в этом кресле, клянусь, я подыму шум на весь дом.
— Но я боюсь задеть твои ребра.
— Ложись, ложись, гусыня. Я хочу тебе кое-что сказать, а ты послушай меня.
Она легла рядом, примостившись поудобнее к его плечу.
— Кети, ты всерьез говорила тогда ночью Перкинсу, что любишь меня?
— Ну и что, если даже так?
— Не ершись, а то мне придется отстегать тебя, я же рабовладелец! Так ты любишь меня?
— Да, — прошипела она.
Он нежно поцеловал ее в ухо.
— И я люблю тебя. Только не возражай, что это не так! Если ты хоть на минутку задумаешься, то поймешь, что я не из тех, кто будет притворяться, изображай любовь из чувства благодарности.
Но тело Кетрин все еще было жестким и непокорным, и он это чувствовал.
— Тогда почему же ты отослал меня от себя прочь в Англии?
— Потому что понял, что люблю тебя! Я не хотел, чтобы ты уходила. Но ты вздрагивала и сжималась от моего прикосновения!
— О, Мэттью, я не могла допустить, чтобы ты дотронулся до меня тогда, я не хотела, чтобы ты пачкал свои руки, я казалась себе грязной…
— Кетрин, любовь моя, почему же ты не сказала мне об этом?
— Я не могла, мне было стыдно!
— О, девочка моя, я хотел оставить тебя с собой, хотел сжать тебя в своих объятиях и заставить тебя позабыть обо всех этих ублюдках, но я был уверен, что ты презираешь меня. Ты ведь не раз говорила мне об этом во время всего нашего плавания через океан, и кроме того, я был виноват в том, что ты сбежала от меня и попала в бордель. Я был так по-идиотски благороден и великодушен, что больше никогда в жизни не буду так себя вести, поверь мне.
— О, Мэттью, — смех соскользнул с ее губ.
— Я хочу, чтобы ты знала, на случай, если я погибну…
— Не говори так!
— …что я люблю тебя. Я никогда не любил так ни одной женщины в своей жизни, — он пощекотал носом ее шею — Ты самое прекрасное, самое умное, самое храброе, самое желанное создание, которое я когда-либо встречал.
— Мэттью, — выдохнула она и потянулась к нему губами.
Его рот жадно принял их.
— Кетрин, пожалуйста, позволь мне любить тебя. Подари мне ночь… ту, что ты мне предлагала давеча на балу! — его губы путешествовали по ее шее. — Ты всерьез тогда предложила?
— О да, Мэттью, но тебе нельзя… твои ребра!
Он хитро усмехнулся:
— Будь нежна со мной, любовь моя. Помни… мои ребра!
Его руки потянули ночную сорочку Кетрин, и она охотно помогла ему ее снять.
— Кети, — жарко задышал он, — ты так прелестна! Это стоит боли в ребрах!
Его руки бродили по ее телу. От его прикосновепт она задрожала, робкая и неуверенная, как девственница.
— Мэттью, я не знаю, что мне сделать, чтобы тебе было приятно. Я не буду сопротивляться, я хочу доставить тебе удовольствие, но я не знаю как.
— Расслабься, и мне будет тогда очень приятно, — Хэмптон глубоко поцеловал ее, не переставая ласкать руками.
Его рот прошелся по всему ее телу, его губы сжимали, вбирали в себя ее плоть, а его руки отыскали и стали возбуждать ее сокровенные уголки. Кетрин впервые сдалась мужчине. Она дрожала от страсти при его прикосновениях. Она отвечала на его ласки своими ласками и довольно улыбнулась, услышав, как он застонал от желания при ее неопытных прикосновениях.
Из ее горла вырвался стон, когда ее тело пронзило до боли прекрасное наслаждение.
— Мэттью, я люблю тебя, я хочу тебя. Люби меня… пожалуйста… — шептала она.
Его слова были неразборчивы, его губы произносили что-то, соприкасаясь с ее кожей. Он алчно завладел ее ртом в свирепом поцелуе, когда вошел в нее, их тела соединились, сплелись в потрясающем взрыве восторга и наслаждения, в ослепительном миге смерти и возрождения.
Глава 18
Нежным поцелуем Мэттью разбудил Кетрин. Она застенчиво улыбнулась ему и опустила глаза. Он негромко рассмеялся.
— Скромная маленькая девочка? — подтрунил он. — Ночью ты была менее сдержана!
Она уткнулась ему лицом в плечо.
— А ты не разочаровался во мне? А может быть я разочаровалась?
Хэмптон посмотрел внимательно в ее глаза.
— Нет, любовь моя, я не разочаровался. Наша ночь была самым прекрасным событием в моей жизни.
И вдруг он почувствовал себя смущенным, спросив:
— А ты?
— Я безумно люблю тебя, Мэттью, — прошептала она и поцеловала его в плечо. — Ради тебя я готова на все. Мне так жаль, что я была в прошлом так глупа и упряма, что отказывала тебе.
— Нет, это я был грубой и жестокой скотиной, потому что силой брал тебя, — он слегка улыбнулся. — Мне не следовало действовать слишком поспешно, как сказал бы мой брат Шелби. Но мне так не терпелось овладеть тобой! Ты сводила меня с ума от желания! Да и сейчас тоже. Этот чистый аромат лепестков роз, исходивший от тебя… твои волосы… эти неистовые золотистые глаза… ты догадываешься о том, какой у тебя чувственный и соблазнительный рот? Он так и просит, чтобы его поцеловали.
И Хэмптон сопроводил свои слова поцелуем, крепко охватив ее губы своим ртом. Когда же он отпустил ее, Кетрин произнесла дрожащим от страсти голосом:
— Нет, Мэттью, нет! В доме уже проснулись, нас могут услышать, да и Педжин скоро принесет нам завтрак.
— Ты отказываешь мне? — он шутливо нахмурился.
— Нет, Мэттью, нет! — она принялась осыпать его лицо и шею поцелуями, пока теперь уж ему не пришлось остановить ее.
— О, девушка, — сказал он прерывистым голосом, — когда мы отчалим, то я запру дверь нашей каюты и посвящу себя только лишь одному занятию, я буду любить и любить тебя, и нам не нужно будет стараться вести себя тихо, как мышки. Я сделаю так, чтобы ты громко стонала, выла, скулила и визжала от страсти. Но пока что ты права, не время нам забываться! Поэтому выбирайся-ка из постели и одевайся, пока я не забыл обо всем на свете и не овладел тобой прямо на глазах вносящей завтрак Педжин.
— Есть, сэр! — она шутливо отдала честь и выпрыгнула из постели.
Мэттью наблюдал, как она одевается, с легкою улыбкой на губах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50