Его не было рядом. На миг ее охватил жестокий страх, и ее сердце бешено забилось, но она заставила себя успокоиться. Разве это не знакомая ей каюта Мэттью? Она открыла глаза. Ее истерзанные ум и тело никак не могли осознать, что теперь все опасности позади.
Воспоминания о прошедших днях, некоторые — глубоко впечатавшиеся в память, некоторые — к счастью, туманные, наполнили ее, и Кетрин стало дурно. На теле оставалось ощущение грязи. О, Мэттью! Она рассказала ему все. Или это был сон? Она не могла сказать с уверенностью. Кетрин боялась, что все-таки рассказала ему… И он теперь, должно быть, полон отвращения к ней! О, нет! Мэттью понял бы ее! Он не стал бы думать, что она развратна, он ее знал.
Дверь открылась, и она подняла голову. Ее сердце забилось в страхе и надежде. Это был Мэттью, такой стройный, сильный и красивый, что у нее на глаза навернулись слезы. Она отвернулась, не в состоянии встретить его взгляд, ненавидя себя, свое собственное нечистое, оскверненное тело. Они испачкали ее, на ней осталось ни единого чистого местечка, которое принадлежало бы только ему. О, Боже, она теперь не могла даже предложить ему себя в благодарность за спасение. Ей было нечего дать. Они отняли у нее все.
Она хотела броситься ему на шею или стать перед ним на колени в знак полного подчинения и обещать ему быть покорной и не сопротивляться больше, полностью отдать ему свое тело и все то, что он раньше хотел и требовал от нее, обещать ему делать все, чтобы только доставить ему удовольствие. Но она не могла. Она не могла предложить свое тело, оскверненное грязными прикосновениями. Сама мысль о том, чтобы прильнуть к нему испачканным своим телом, вызывала у нее тошноту.
— Кетрин? — его голос был нежен.
Он был потрясен, увидев ее свернувшейся в жалкий клубочек на постели. Господи, она даже не смотрит на него!
— С тобой все в порядке, Кетрин?
— Да, Мэттью!
Хотел ли он все еще услышать свое имя на ее губах? Теперь она бы прокричала его с крыш, попроси он ее об этом.
— Я принес тебе тарелку бульона. Ты хочешь немного поесть? Он пахнет весьма аппетитно, — его голос звучал ласково, даже вкрадчиво.
— Да, я хочу.
Он подал ей тарелку и наблюдал, как она жадно поглощает бульон. Но все же Кетрин избегала его взгляда.
— Не так быстро! — сказал он. — Тебя может вытошнить, и вдобавок ты рискуешь обжечь себе рот.
Она заставила себя есть помедленнее. Мэттью стоял от нее так близко, что она чувствовала его дыхание на своих волосах. Ей хотелось узнать, что же он думает, что чувствует.
Съев бульон, она заставила себя посмотреть на него, возвращая ему тарелку. Его лицо было печально и устало.
— О, Мэттью, — прошептала она.
Ее голос прозвучал так ласково, что у него защемило сердце, и, наклонившись, он хотел дотронуться до ее руки, но она в безумном страхе отшатнулась от нею.
— О, нет, — умоляла она, — пожалуйста, не трогай меня.
Разве он не видел, сколько на ней грязи? Он не должен был прикасаться к ней, не должен был пачкать свои руки о ее грязную кожу. Мэттью побледнел и отступил.
— О, Господи, — прошептал он, — что я наделал! Он отвернулся и быстро вышел из каюты. Кетрин побежала следом и заперла за ним дверь, а затем подскочила к умывальному тазику и стала тщательно оттирать от грязи каждый дюйм своего тела, пока ее кожа не покраснела. Она схватила простыню, в которую он завернул ее у Перл, изорвала ее в клочья и клочья запихала в печку. Затем она сменила простыни, на которых спала, даже они казались ей грязными. Ей стало лучше. Мэттью долго стоял, прислонившись к борту и наблюдал за морем. Наконец он повернулся и позвал Пелджо.
— Я хочу, чтобы ты сходил в город, проверил отели и узнал, в котором из них остановился доктор Рэкингхэм. Если он еще не покинул Ливерпуль, доставь его на корабль.
— Но капитан, — возразил обезьяноподобный человек, — у вас, что, не все дома? Вы нашли мисс Кейт для того, чтобы отдать ее этому старому дураку?
— Пелджо, я делаю то, что считаю нужным, и я очень был бы тебе признателен, если бы ты оставил свое мнение при себе.
Пелджо заглушил в себе чувство протеста и быстро ушел. Мэттью опять повернулся к морю. Он должен отпустить ее. Он знал это теперь, знал с того самого момента, когда понял, что любит ее. Она презирала его. Его прикосновение наполняло ее страхом и отвращением. Она хотела убежать от него, но он удерживал ее, оставаясь бесчувственным к боли, которую она испытывала, усмехаясь и дразня ее за тот стыд, что она чувствовала. Что ж, он сломил ее! Он и те люди у Перл. Ее бросало дрожь при его прикосновении, и она была слишком напугана, чтобы продолжать с ним бороться.
Он убил Поля. Завтра он убьет Кенвика. И еще один злодей, он сам, не останется безнаказанным. Возможно даже его наказание будет наихудшим из возможных. Он откажется от нее, передаст ее доктору Рэкингхэму. Он освободит, наконец, ее от себя и станет молиться, чтобы этот ее недотепа лейтенант-янки хорошо бы позаботился о ней и научил ее достигать наивысшего блаженства в любви, экстаза, заложенного в ее теле огромным и не разбуженным к жизни пластом.
Его кулаки сжались при мысли, что другой мужчина будет знакомиться с ее телом, пробовать ее сладость и возбуждать ее. Он видел, как наяву, ее красивые длинные ноги, охватившие его тело, сомкнувшиеся над его спиной, слышал ее стоны желания.
Неимоверным усилием воли он оторвался от картины, только что нарисованной его разумом, но ей на смену пришли ужасные видения — сцены мучений Кетрин в заведении Перл. Он видел ее тело, корчащееся от боли под ударами плети Кенвика.
Эти страшные сцены были стерты лишь с приходом пожилого доктора, которого подвел к нему за руку сердитый Пелджо. Лицо доктора излучало столь сильные подозрения, что Мэттью не смог удержаться от улыбки.
— Нет, доктор, вас никто не будет бить по голове и заключать под замок. Я решил освободить мисс Девер и передать ее на ваше попечительство.
— Я знал, что она у вас!
— На самом деле во время обыска ее не было на корабле, но она не была и спрятана моими людьми в городе. Впрочем, это уже не важно. Мисс Девер убежала с корабля и, боюсь, имела крайне огорчительный и болезненный опыт.
Он повернулся и вновь бросил взгляд в море, голос его был бесстрастен, когда он продолжил:
— Нужен человек, чтобы присмотреть за ней и помочь ей добраться до дома. Она… — он сделал паузу, с усилием овладевая изменившим ему голосом. — Ей очень плохо, доктор.
Рэкингхэм остолбенело уставился на него:
— Боже мой, что с ней случилось?
— Она сама расскажет вам, если того пожелает, коротко сказал Хэмптон.
— Конечно, но… бедная девушка!
— У меня одно только условие, доктор.
— Условие?
— Я хочу избежать огласки того, что с ней случилось? Я хочу оградить ее от скандала, насколько это возможно. Я доверяю вашему чувству осмотрительности и благоразумия. Мне самому очень мало, что известно обо всех этих правилах приличия.
Доктор насупился:
— Вам не кажется, что несколько поздно вы призадумались о ее репутации?
— Вы правы, доктор, но едва ли возможно теперь исправить случившееся. Самое лучшее, это попытаться все скрыть. Не могли бы вы для предупреждения сплетен утверждать, например, что мы спали в разных каютах?
— Да, но вряд ли это будет действенным средством против сплетен, я уверен, вы сами это знаете. К тому же, разве вам не приходило в голову, что она могла забеременеть?
Мэттью ошеломленно взглянул на него:
— Забеременеть? Мой Бог!.. Что делать? Я мог бы вырастить ребенка! Возможно, она согласилась бы остаться со мной, пока он не появится на свет. Пойдут разговоры, конечно, но наверняка никто ничего не будет знать, никаких подробностей.
— Капитан Хэмптон, если вас на самом деле заботит честь мисс Девер и если вы глубоко сожалеете о том, что натворили, почему бы вам не жениться на ней? Она оказалась бы под защитой вашего имени.
— Иисус Христос! — Хэмптон наклонился к доктору, и в тусклом свете Рэкингхэм увидел неприкрытую боль на его лице. — Неужели вы думаете, что я отказался бы на ней жениться? Я люблю ее, — задыхаясь проговорил он. — Но она никогда не согласится. Она съеживается от страха при моем прикосновении. Его голос сломался, он отвернулся.
— Вы просили ее руки? — уточнил доктор. Хэмптон отрицательно покачал головой.
— Капитан, вы же не видели того, что довелось видеть мне. Я помню, как она все ночи напролет просиживала у вашей постели, когда вы болели, как трогательно она заботилась о вас. Думаю, что в душе она гораздо более к вам расположена, нежели чем она сама это предполагает.
— Многое случилось с тех пор, доктор, и от этого я не стал ей дороже. Боюсь, теперь она станет ненавидеть всех мужчин.
— Тем не менее, чтобы избежать бесчестия, особенно если она носит ваше дитя…
— Вы плохо знаете Кетрин, если так думаете! Она твердо придерживается своих собственных принципов и не обращает внимания на последствия. Однако же, я спрошу ее.
Последовала непродолжительная тишина, затем Рэкингхэм задал еще один вопрос:
— Когда она должна отбыть?
— Думаю, что ей лучше отдохнуть на корабле еще одну ночь. Кетрин до сих пор трясет. Лучше всего будет, если вы уведете ее с корабля завтра утром, — ему было трудно заставить себя расстаться с ней. — У меня назначена встреча на завтрашнее утро, и меня не будет на корабле. Я хотел бы, чтобы вы ушли с ней в мое отсутствие.
— Когда именно у вас встреча?
— В шесть утра.
Брови пожилого доктора изогнулись вопросительной дугой, но он ничего не сказал. В шесть утра? Это смахивало на дуэль! Что же произошло здесь с того времени, как он оставил корабль? Бедняжка Кетрин! Наверное, будет лучше не докучать ей расспросами.
— Я купил для нее кой-какие вещи. Возможно, она откажется принять их от меня. Не могли бы вы взять их с собой? Может быть, позже она согласится оставить их у себя.
— Да, конечно, —у Рэкингхэма в душе шевельнулось сочувствие, он заметил страдание, скрытое за спокойным тоном капитана.
— Спасибо, — Хэмптон пожал ему руку, и доктор ушел.
Мэттью глубоко вздохнул и направился в свою каюту.
* * *
Кетрин была в постели, но не спала. Она выглядела несколько лучше, исчезли мертвенная бледность и пустота в глазах. Но в ее движениях все еще присутствовали робость и страх. Хэмптон заставил себя улыбнуться.
— Как ты, Кетрин?
— Лучше. Почему у меня так странно вчера кружилась голова? Почему все выглядело так забавно, бесформенно и было ярко окрашено?
— Полагаю, тебя накачали наркотиками, чтобы ты не сопротивлялась. К счастью, от этого твои воспоминании будут менее болезненны.
Кетрин села и обхватила руками ноги под коленями. Почему Мэттью стоит так далеко от нее? Ей хотелось, чтобы он подошел к ней и сел рядом, взял бы ее руку, ей тогда стало бы значительно лучше.
— Кэтрин, ты беременна? — вырвалось у него, и тут же он проклял себя, неуклюжего дурака.
Она бросила на него удивленный взгляд и произнесла:
— Что?!
— Ты носишь в себе моего ребенка?
— Не думаю, — она покраснела и низко опустила голову.
— А ты знаешь признаки беременности?
— Не уверена. Кажется, должна появляться тошнота по утрам. Вообще-то, старые леди не очень любят распространяться на эту тему с незамужними девушками.
На его лице появилась гримаса.
— Да, старые леди любят держать юных в неведении, не так ли? Некоторых тошнит по утрам, других по вечерам, а третьих совсем не тошнит. Самый верный признак, если у тебя прекратились месячные.
Она опять залилась румянцем и сказала едва слышно:
— Нет, Мэттью.
— Хорошо, — он замолчал и уставился куда-то в пространство.
Наконец, он заговорил вновь:
— Кетрин, я прошу у тебя прощения за все то, что тебе сделал. Боюсь, я был очень жесток. Я не хотел, просто желание и эгоистичность мешали мне увидеть боль, что я тебе причинял.
Ничего не ответив, Кетрин остановила на нем свой изумленный взгляд, а он продолжал:
— Как бы то ни было, я решил отпустить тебя. Ты свободна. Завтра утром за тобой придет доктор Рэкингхэм. Тебе ведь не будет с ним страшно, правда?
Онемело она покачала головой. Он отсылает ее прочь! Кетрин затрясло. Почему он ее отсылает?
— Я не рассказал ему о том, что с тобой случилось, думал, ты этого не хотела бы. Он доставит тебя домой и поможет тебе пережить происшедшее. Он… он предположил, может быть, ты выйдешь за меня замуж? Подняв со стола пресс-папье, он принялся вертеть его в руках, отведя глаза в сторону. Затем он откашлялся и повторил:
— Ты выйдешь за меня замуж, Кетрин? Я буду заботиться о тебе и никогда не обижу. Не буду я и принуждать тебя выполнять супружеские обязанности. Это будет формальный брак, разумеется. Мы могли бы спать в разных спальнях, и на твоей двери был бы замок.
— О нет! — у Кетрин перехватило дыхание.
Вот оно! Он больше не желает ее! Ее нечистое тело вызывает у него отвращение, так же впрочем, как и у нее самой. Рэкингхэм пытался заставить его жениться на ней, но он хочет избавиться от нее, и не собирается прикасаться к ней, даже если они поженятся. Ее охватила волна ужасающего стыда: она была ему отвратительна!
Дрожащим голосом она произнесла:
— Я поеду с доктором, Мэттью.
Его кулак сжал пресс-папье с такой силой, что отчетливо выступили и заходили мускулы в предплечье.
— Хорошо. Этой ночью я буду спать в кресле, если ты не возражаешь. Надеюсь, тебе не будет страшно. Вещи вон в той коробке я купил для тебя в Лондоне. Возьми их с собой пожалуйста.
— Ладно.
Не раздеваясь, он погасил свечу и устроился спать в кресле. Кетрин прикрыла свой рот рукой, чтобы удержать слезы. О Боже, что ей теперь делать?
* * *
Прохладным ранним утром треск колес подъезжающей кареты выделялся из множества звуков особенно ярко. Мэттью молчаливо наблюдал, как экипаж остановился и наземь сошли Кенвик и его секундант. Барон выглядел по-британски хладнокровно и спокойно. Мэттью почувствовал, как внутри него все сжалось в тугой комок. Спустя короткое время барон будет столь же холоден, как и мертв. Англичане — глупцы, лучше всего они умеют умирать. Чего только стоит одна Крымская война, в которой они наделали множество ошибок из-за своей военной некомпетентности и сумели победить лишь потому, что очень хорошо умирали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50