— Показывайте путь, мисс Хочкис.
Элизабет сделала несколько шагов, затем остановилась и обернулась к нему с нерешительным выражением в глазах.
— Чуть раньше вы назвали меня Элизабет.
— Прошу прощения, — вкрадчиво произнес он. — Я несколько забылся.
Джеймс наблюдал за игрой чувств на ее лице. Она не могла решить, можно ли позволить ему обращаться к ней по имени. Он видел, как ее дружелюбная натура борется с необходимостью держать его на расстоянии. Наконец она поджала губы и сказала:
— Пожалуй, это не так уж важно. Мы здесь в Дэнбери-Хаусе не придаем особого значения формальностям. Если повар и дворецкий зовут меня Элизабет, вам тоже можно.
Джеймс вдруг ощутил странное удовлетворение.
— В таком случае вы должны звать меня Джеймсом, — галантно отозвался он.
— Джеймс… — Она словно попробовала его имя на вкус, а затем добавила:
— Думаю, мне не следует называть вас так в чьем-либо присутствии.
— Разумеется. Но когда мы наедине, нет нужды держаться официально.
Элизабет кивнула:
— Хорошо, мистер… — Она застенчиво улыбнулась. — Джеймс. Нам пора идти.
Он последовал за девушкой по лабиринту коридоров. Она настояла на окольном пути, чтобы не возбудить подозрений у леди Дэнбери. Джеймс полагал, что если что и покажется подозрительным, так это их появление в бальном зале, комнате для завтраков и оранжерее — и все это в течение одного утра, — но держал свои мысли при себе. Было очевидно, что Элизабет наслаждается, играя роль лидера, а ему нравилось смотреть на нее сзади.
Выбравшись наконец на свежий воздух, они оказались в восточной части дома, довольно близко от парадного входа и в максимальном удалении от сада.
— Можно было выйти через французские двери в музыкальной комнате, — пояснила Элизабет, — но так мы сможем прятаться за живой изгородью и следовать за ними повсюду.
— Великолепная идея, — промурлыкал Джеймс, шагая за ней вдоль ограды. Кустарник достигал в высоту двенадцати футов и полностью скрывал их со стороны дома. К величайшему его изумлению, Элизабет свернула за угол и припустила бегом. Ну если не бегом, то уж точно быстрым маршем или умеренной рысью.
Несмотря на то что его ноги были значительно длиннее, ему пришлось ускорить шаг, чтобы не отставать от нее.
— Чем вызвана такая спешка? — поинтересовался он. Элизабет обернулась на ходу.
— Я ужасно беспокоюсь о леди Дэнбери, — бросила она и возобновила свое стремительное продвижение.
— Неужели жизнь в Дэнбери-Хаусе настолько однообразна, что вас так взволновало желание вздремнуть, высказанное женщиной шестидесяти шести лет от роду?
Она обернулась к нему:
— Очень жаль, что вы находите мое общество скучным, но позвольте напомнить, что вас никто не заставлял идти со мной.
— О, с вами не соскучишься, — заверил он ее, сверкнув льстивой улыбкой. — Просто я недооценил всю серьезность сложившейся ситуации.
Элизабет остановилась и устремила на него суровый взор.
— Из вас получилась бы неплохая гувернантка, — съязвил он.
— Леди Дэнбери никогда не спит днем, — с нажимом произнесла она, чуть ли не испепелив его взглядом. — Рутина важна для нее как воздух. Два яйца и три тоста на завтрак. Каждый Божий день. Полчаса на вышивание. Всегда. Просмотр корреспонденции и ответы на нее в три часа пополудни. Ежедневно. И…
Джеймс поднял руку, сдаваясь.
— Я вас понял.
— Но она никогда не спит днем.
Он медленно кивнул, не представляя, что можно сказать на это.
Элизабет же стремительно повернулась и понеслась вперед. Джеймс двинулся, следом, размашисто шагая. Расстояние между ними несколько увеличилось, и он решил перейти на легкую рысцу, как вдруг заметил впереди торчащий из земли корень.
— Осторожно…
Она грохнулась на землю, взмахнув одной рукой, словно птичка крылом, и выставив перед собой другую.
— …корень, — закончил он, бросившись к ней. — Вы не ушиблись?
Элизабет покачала головой и пробормотала:
— Конечно, нет.
Но она так поморщилась при этом, что он усомнился в ее словах.
Опустившись рядом с ней на корточки, Джеймс потянулся к руке, которой она пыталась предотвратить падение.
— Как ваша рука?
— Нормально, — заявила Элизабет, вырвав руку и пытаясь избавиться от грязи и мелких камней, впившихся в кожу.
— Боюсь, я должен убедиться в этом.
— Вообще-то, — проворчала она, — это случилось по вашей вине.
Он не удержался от удивленной улыбки.
— По моей вине?
— Не знаю, как и почему, но если в этом мире существует справедливость, во всем виноваты вы.
— Если это моя вина, — сказал Джеймс, стараясь выглядеть предельно серьезным, — значит, я обязан ее искупить, занявшись вашими ранами.
— У мне нет никаких…
— Я не из тех, кто принимает отказы.
С шумным вздохом она вытянула руку, пробормотав довольно нелюбезно:
— Вот, пожалуйста.
Джеймс нежно прикоснулся к ее запястью. Она никак не прореагировала, пока он осторожно не отогнул ее кисть назад.
— О-ох! — вскрикнула Элизабет, явно недовольная, что не сдержалась. — Не очень больно, — поспешила заверить его она. — По-моему, растяжения нет.
— Пожалуй, вы правы, — согласился он, не видя никаких признаков опухоли. — Но придется поберечь руку день-другой. Может, вам лучше вернуться в дом и приложить к ней лед или холодное мясо?
— Мне некогда, — деловито ответила Элизабет, поднимаясь на ноги. — Я должна узнать, что с леди Дэнбери.
— Если она, как вы опасаетесь, спит, то ваши страхи, что она сбежит, несколько преувеличены.
Элизабет бросила на него негодующий взгляд.
— Иными словами, — произнес Джеймс самым нежным тоном, на который был способен, — нет нужды рисковать собственной жизнью и конечностями, устраивая гонки по пересеченной местности.
Он видел, что она взвешивает его слова, но в конечном итоге она покачала головой и сказала:
— Вы вольны поступать, как вам угодно. — И, быстро повернувшись, устремилась вперед.
Джеймс издал сдавленный стон, пытаясь сообразить, почему он вообще таскается за ней. Тетя Агата, напомнил он себе. Это связано с его теткой. Ему необходимо выяснить, является ли Элизабет шантажисткой.
Внутреннее чувство говорило ему, что едва ли. Едва ли особа, проявившая столько заботы о властной и по большей части надоедливой старой даме, станет шантажировать ее.
Но, поскольку у Джеймса не было других подозреваемых, он кинулся вслед за девушкой. Так как она успела свернуть за угол, он потерял ее из виду, но быстро догнал. Вытянувшись в струнку, она стояла спиной к изгороди и смотрела через плечо, повернув голову под немыслимым углом.
— Что-нибудь видите? — поинтересовался он.
— Ничего, — призналась она, — но, похоже, я свернула себе шею.
Джеймс подавил улыбку и серьезным тоном осведомился:
— Может, я попробую?
Элизабет медленно повернулась вперед, затем со страдальческой гримасой покрутила головой. Джеймс вздрогнул, отчетливо услышав хруст позвонков.
Она потерла шею.
— А вы могли бы проделать это незаметно?
Образы из его предыдущих миссий — во Франции, Испании и здесь, в Англии, — пронеслись в мозгу Джеймса. Он был экспертом по части того, как оставаться невидимым для неприятеля.
— Как-нибудь справлюсь, — небрежно бросил он.
— Отлично! — Она отступила на шаг. — Но если вам покажется — хоть на секунду, — что она заметила вас, сразу прячьтесь.
Джеймс усмехнулся и отдал Элизабет честь:
— Слушаюсь, мой генерал.
Внезапно Элизабет забыла обо всем на свете.
Она забыла, что не имеет представления, как прокормить своих младшеньких.
Забыла, что леди Дэнбери ведет себя очень странно, и свои опасения, что графиня серьезно больна.
Эдикты миссис Ситон, все до единого, вылетели у нее из головы. И самое главное, она забыла, что ее сердце совершает пируэты каждый раз, когда стоящий рядом мужчина приподнимает брови.
Она забыла обо всем, кроме радости этого момента и озорной улыбки Джеймса Сидонса. С веселым смешком она протянула руку и игриво похлопала его по плечу.
— О, перестаньте, — вымолвила она, не узнавая собственного голоса.
— Перестать что? — поинтересовался он с самым невинным видом.
Элизабет передразнила его, отдав ему честь.
— Вы с такой легкостью и частотой отдаете приказы, — сказал он. — Только естественно, что я сравнил вас…
— Единственное, что от вас требуется, так это посмотреть, как там леди Дэнбери, — перебила она его. Усмехнувшись, Джеймс украдкой заглянул за угол.
— Видите что-нибудь? — прошептала Элизабет.
— Да, вижу леди Дэнбери.
— И все?
— Я не думал, что вас интересует кот.
— Малкольм?
— Разлегся у нее на коленях.
— Мне нет никакого дела, чем занята эта зверюга.
Он притворно обиделся:
— Так бы и сказали.
— Что делает леди Дэнбери? — процедила Элизабет.
— Спит.
— Спит?
— Разве не этим она собиралась заняться?
Элизабет сердито уставилась на него.
— Я хочу знать, нормально ли она спит. Глубоко ли дышит? Не двигается ли как-нибудь?
— Во сне? — озадаченно спросил он.
— Не будьте таким занудой. Люди то и дело двигаются во сне… — Она с подозрением прищурилась. — Чему это вы улыбаетесь?
Джеймс закашлялся, удерживая предательски дрогнувшие губы, и попытался припомнить, когда в последний раз женщина называла его занудой. Дамы, с которыми он общался во время своего недавнего наезда в Лондон, жеманились и кокетничали, осыпая его комплиментами по поводу его одежды, лица и фигуры. Когда одна из них зашла так далеко, что похвалила линию его лба, он понял, что пора уносить ноги.
Он не представлял себе, как это весело — слышать оскорбления из уст Элизабет Хочкис.
— Так чему же вы улыбаетесь? — нетерпеливо повторила она.
— А разве я улыбаюсь?
— Вы прекрасно знаете, что улыбаетесь до ушей.
Он придвинулся к ней так близко, что у нее перехватило дыхание.
— Хотите знать правду?
— Э-э… да. Правда почти всегда предпочтительнее.
— Почти?
— Ну, если она ранит чьи-либо чувства, — объяснила Элизабет, — тогда… Постойте! Это вы должны были ответить на мой вопрос.
— Ах да, почему я улыбаюсь, — сказал Джеймс. — Вообще-то по поводу «зануды».
— Вы улыбаетесь, когда вас оскорбляют?
Он пожал плечами и развел руками, как он надеялся, неотразимым жестом.
— Видите ли, мне не часто приходится слышать оскорбления от женщин.
— Значит, вы общаетесь не с теми женщинами, с которыми следует, — буркнула она. Джеймс расхохотался.
— Да тише вы! — зашипела Элизабет, оттаскивая его от ограды. — Леди Дэнбери может вас услышать.
— Она так храпит, что я удивляюсь, как сюда не сбежалось стадо баранов, — возразил он. — Сомневаюсь, что наши маленькие шалости ее разбудят.
Элизабет покачала головой, нахмурившись:
— Мне это не нравится. Леди Дэнбери никогда не спит днем. Она говорит, что это ненормально.
Джеймс усмехнулся, собираясь подразнить ее еще немного, но передумал при виде глубокой озабоченности в темно-голубых глазах девушки.
— Элизабет, — мягко сказал он, — чего вы боитесь?
Она вздохнула:
— Вдруг она заболела? Когда на человека ни с того ни с сего наваливается усталость… это может быть признаком болезни.
Он помолчал и затем негромко спросил:
— Ваши родители болели, прежде чем покинуть вас?
Он тут же понял, что поразил ее своим вопросом, — так сильно изменилось выражение ее лица.
— Нет, — ответила она, моргнув. — Моя мама погибла во время несчастного случая с каретой, а мой отец… — Она умолкла и отвернулась. Потом добавила:
— Он не болел.
Более всего ему хотелось продолжить расспросы и узнать, почему она не желает обсуждать смерть отца. Его вдруг озарило, что он хочет знать о ней абсолютно все.
Он хотел знать о ее прошлом, настоящем и будущем. Хотел знать, говорит ли она по-французски, любит ли шоколад и читала ли Мольера.
Но больше всего он хотел знать, что скрывается за каждой улыбкой, озарявшей ее лицо.
Джеймс чуть не упал, осознав все это. Никогда в жизни он не испытывал такой жгучей потребности проникнуть в самые сокровенные уголки женской души.
Элизабет заполнила неловкое молчание вопросом:
— А ваши родители живы?
— Нет, — ответил Джеймс. — Мой отец умер довольно неожиданно. Доктор сказал, что из-за сердца. — Он пожал плечами. — Или отсутствия оного.
— О Боже! — вырвалось у нее.
— Все нормально, — сказал он, небрежно махнув рукой. — Он не был хорошим человеком. Я не тоскую по нему и не оплакивал его.
Она сжала губы, но ему показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие,
— Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким, — отрывисто добавил он, не совсем понимая, зачем рассказывает ей это. — Я почти не помню ее.
— Мне очень жаль, — мягко произнесла Элизабет. — Хотелось бы надеяться, что это было не слишком болезненно для вас.
Видимо, она прочитала ответ в его глазах, несмотря на все его усилия скрыть свои чувства.
— Мне очень жаль, — повторила она, проглотив ком в горле.
Джеймс кивнул в знак того, что принимает ее сочувствие, но ничего не сказал. Взгляды их на мгновение встретились, а затем она вытянула шею, пытаясь разглядеть за оградой графиню.
— Я не переживу, если леди Дэнбери придется страдать. Она ведь никому не признается. Иногда она бывает невыносимо гордой и принимает привязанность и участие за жалость.
Джеймс смотрел на девушку, наблюдавшую за его теткой, и вдруг поразился, какая Элизабет маленькая. Она казалась беззащитной и одинокой на фоне полей Дэнбери-Парка, простиравшихся за ней бескрайним одеялом, сотканным из всех оттенков зеленого. Летний ветерок развевал выбившиеся из пучка белокурые пряди. Джеймс бездумно протянул руку и заправил шелковистый локон ей за ухо.
Дыхание у Элизабет перехватило, рука взлетела вверх. Пальцы ее скользнули по его руке, и Джеймса охватило безрассудное желание сжать ее ладонь в своей. Достаточно было шевельнуть пальцами, чтобы поддаться соблазнительному порыву, но он убрал руку за спину и еле слышно произнес:
— Простите. Ветер растрепал ваши волосы.
Глаза ее расширились, губы приоткрылись, словно она собиралась что-то сказать, но, так и не решившись, просто отодвинулась.
— Леди Дэнбери была очень добра ко мне, — сказала она дрогнувшим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39