Кассия скосила глаза на скалистый край берега.— Я… я прошу прощения, если расстроила вас, милорд…— Вам не в чем извиняться, — перебил он, — просто у меня было много дел нынче утром.Другого извинения перед женщиной Грэлэм не мог себе позволить. Через минуту он сказал отрывисто:— Вы верите в то, что Жоффрей повинен в смерти вашего брата?На мгновение глаза Кассии затуманились — это воспоминание было для нее мучительным и тягостным.— Если это так, — ответила она медленно, — то он само зло. Я помню этот день очень ясно. У моего брата, Жоффрея и у меня была небольшая лодочка, и мы по очереди пользовались ею — плыли до устья бухты и там рыбачили. Однажды Жоффрей и Жан опередили нас с отцом. Мы уже почти добрались до бухты, когда услышали крик Жана. Жоффрей стоял у края воды и, увидев нас, принялся вопить и что-то показывать знаками. Мой отец мог только наблюдать, как тонет его сын, сделать он ничего не успел.— Отец приказал вытащить на берег лодку после того, как мой брат был погребен. В днище лодки зияла неровная пробоина.— Конечно, это не может считаться достаточным доказательством вины вашего кузена, — заметил Грэлэм.Кассия печально покачала головой.— Видите ли, я брала лодку накануне. И она даже не текла. Более того. Жоффрей умел плавать, но он стоял на берегу и наблюдал за тем, как тонет мой брат. Он мог бы спасти его. Когда отец узнал обо всем, он пришел в ярость и приказал Жоффрею покинуть Бельтер. С тех пор прошло восемь лет. Сестра отца Фелис не давала ему покоя и добилась от него позволения для кузена иногда бывать в Бельтере. За последние три года ей и Жоффрею удалось трижды посетить замок.— Какого возраста был ваш брат?— Ему было всего восемь, когда он погиб. А мне тогда было около десяти. Я не уверена, что Жоффрей убил моего брата. Возможно, не он проделал дыру в днище лодки, Может быть, его единственной виной было то, что он оказался трусом и даже не попытался спасти Жана. Я не знаю.— Жоффрей так и остался трусом, — сказал Грэлэм. — Я рад, что теперь вам не нужно опасаться его.Услышав теплоту в голосе мужа, Кассия порывисто обернулась к нему — глаза ее сияли.— Вы говорите, как мой отец, — ответила она.— Я не ваш отец! — возразил Грэлэм резко. Глаза его опустились с ее лица на грудь — ветер, обдувавший шерстяное платье, туго натянул ткань на этих маленьких округлостях.— А теперь расскажите о своей матери.Кассия склонила голову, удивляясь его постоянно меняющимся настроениям.— Мать была любящей и нежной. Я не очень хорошо её помню, но отец часто рассказывал мне о ее доброте. А как насчет вашей матери, милорд?— Ее звали Дагни, и она не была особенно нежной и любящей. Мой отец частенько бранил ее за неповиновение и скверный характер. И даже наказывал.Кассия с изумлением смотрела на него, широко раскрыв глаза.— Вы хотите сказать, что он бил ее?— Только когда она навлекала на себя его гнев.— А когда ваш отец навлекал на себя ее гнев, она его била?— Разумеется, нет. Она была женщиной. Но я помню, что иногда она язвила его своими речами. Пожалуй, это было полуправдой, если не сказать полной неправдой. Его мать была столь же сладкоречивой и нежной, какой могла бы быть змея, имей она человеческое обличье. Но, конечно, его отец никогда не сделал ничего такого, чтобы вызвать в ней нежные чувства к себе. Рыцарь решил, что лучше всего забыть об этом навсегда, когда Кассия резко сказала:— Это, милорд, едва ли одно и то же! Мой отец никогда бы и пальцем не тронул никого меньше или слабее его. Конечно, мужчина не может любить женщину и в то же время причинять ей боль.— Вы не понимаете, Кассия, — терпеливо возразил Грэлэм. — В ответственность мужчины входит необходимость следить за манерами своей жены, воспитывать ее. Ее же обязанность — подчиняться, служить ему и рожать для него детей.— Жизнь жены, как вы ее описываете, не особенно-то привлекательна, — ответила Кассия. — Я думаю, — продолжала она с ошеломляющей искренностью, — что предпочла бы быть собакой. По крайней мере собаку ласкают и разрешают ей свободно бегать.— Но в том, чтобы быть женой, есть некоторые преимущества, — сухо заметил Грэлэм.— Да? — спросила Кассия тоном, полным недоверия. Он поднял руку и легонько провел кончиками пальцев по ее подбородку.— Когда вы будете к этому готовы, я покажу вам эти преимущества.Ее глаза округлились, потому что она вспомнила в этот момент все, что ей говорила Бланш. И, не задумываясь о последствиях своих слов, Кассия выпалила:— О нет! Это еще хуже битья! Это не преимущество!Рука Грэлэма опустилась; он изумленно воззрился на жену.— Кассия, в вашем положении естественно нервничать, возможно, даже бояться того, чего вы не в состоянии понять. Но уверяю вас, что любовь — вовсе не наказание.— Почему вы называете это любовью? — спросила Кассия довольно запальчиво. — Ведь это то, что делают животные, и это связано с болью. При чем тут любовь?Грэлэм не мог поверить своим ушам. Не мог он поверить и себе самому — ему было несвойственно столь долгое терпение.— Что вам наговорил отец?Она покачала головой, стараясь не смотреть ему в лицо.— Ничего. Он ничего мне не говорил.— Тогда почему вы считаете, что это причиняет боль? Кассия опустила голову.— Пожалуйста… — прошептала она, — я… я буду выполнять свои обязанности, когда потребуется. Я знаю, что вы хотите иметь сыновей.— Кто вам сказал, что это больно?— Одна… леди, — ответила Кассия деревянным голосом. — Она сказала мне, что вы… что мужчины требовательны и не беспокоятся о том, что чувствуют женщины, в том числе и о том, испытывают ли женщины боль. Она сказала, что я должна это терпеть.Де Моретон разразился долгой и цветистой бранью, полной грязных слов и грозных проклятий, радуясь тому, что большую часть его ругательств подхватывал и уносил ветер.— Эта леди, — сказал он наконец очень ясным и спокойным тоном, — была не права, рассказывая вам о таких вещах. К тому же она солгала. Он вздохнул, понимая, что и сам не вполне правдив. — Есть мужчины, которых не интересуют чувства женщины, но это относится далеко не ко всем.Кассия подняла на него огромные глаза.— А вы похожи на этих мужчин, милорд?— Я не причиню вам боли, — ответил Грэлэм.Она вспомнила, каким огромным выглядело его обнаженное тело и набухающий орган, направленный на нее. Она вспомнила его необычную резкость с ней нынешним утром. И не сказала ничего.— Возможно, вы неправильно поняли эту леди. В первый раз, когда вы теряете девственность, вы можете испытать незначительную боль. Но если мужчина нежен, за этим скоро последует наслаждение и боль быстро забудется.Кассия смотрела на Грэлэма широко распахнутыми глазами, и в ее взгляде он читал недоверие.— У вас нет причины не верить мне. Я ваш муж.— Вы так… так непохожи на меня, — прошептала она.— Да. Такова Господня воля.На этот раз голос рыцаря прозвучал более решительно, потому что терпение его подходило к концу. И все же его беспокоило то, что мысль о соитии пугает его жену.— Кассия, вы ведь видели, как спариваются животные.Она молча продолжала пожирать его глазами.— Вы видели меня обнаженным. Мой орган войдет в ваше тело. Понимаете?— Я видела, как жеребцы покрывают кобыл. Это будет нечто подобное?Он испытывал желание расхохотаться.— Иногда бывает и так, — ответил он, — но обычно женщина лежит на спине, под мужчиной.— О! — выдохнула она, чувствуя, как краска заливает ее лицо.— Главное вы узнаете на практике. — Грэлэм поднялся.Молодая женщина продолжала напряженно смотреть на мужа. Его фигура закрыла от нее солнце, и Кассия содрогнулась.— Миледи, — обратился к ней рыцарь. — Вы не можете вечно оставаться ребенком. Идемте, нам пора возвращаться.Де Моретон протянул жене руку. С минуту она колебалась, потом вложила свою руку в его ладонь.— Ваша рука холодна.Он заставил ее подняться на ноги и притянул к себе, ощущая, что она была неподатлива, как полено. Медленно рыцарь провел руками вдоль ее спины.— Муж несет ответственность за жену, — повторил он. — Я буду о вас заботиться.Грэлэм почувствовал, как тело Кассии расслабилось и она доверчиво прижалась щекой к его груди.— Сегодня вечером вы по-настоящему станете моей женой. Нет, не пугайтесь. — Он улыбнулся, глядя поверх ее головы. — Разве не вы говорили мне, что ваш отец верит в мою доброту по отношению к вам?Робко и нерешительно ее нос приподнялся, прикасаясь к его груди, потом опустился — она кивнула в знак согласия.— У вас ведь сейчас нет кровей?В ответ Кассия издала прерывистый вздох; не поднимая головы от его груди, она покачала ею из стороны в сторону.— Посмотрите на меня.Заметив, что Кассия не решается на него взглянуть, Грэлэм нежно поднял ее головку за подбородок.— А теперь расслабьтесь и стойте спокойно.Он коснулся кончиками пальцев ее губ, провел по ним, затем медленно склонился к ней. Когда его губы встретились с ее губами, Кассия вздрогнула. Ощущение не было неприятным. Его губы оказались теплыми и твердыми. Она почувствовала, как его язык скользнул по ее губе, и нахмурилась, ощутив, как в нижней части ее тела внезапно образовался источник тепла. Одновременно его пальцы ласково перебирали ее волосы. Потом он отпустил ее.— Ведь это было неплохо, а?— Неплохо, — признала Кассия, склоняя головку к плечу мужа и внимательно изучая его лицо. — У меня в животе стало тепло. Это очень странно. Я никогда не испытывала ничего подобного.Он усмехнулся, и от этой мальчишеской улыбки лицо его стало совсем молодым.— Поедем, — сказал он, поднимая ее и подсаживая на лошадь, и тотчас же вскочил на своего коня.Во все время поездки обратно в Вулфтон Грэлэм ощущал непривычное волнение: никогда прежде у него не было подобного разговора с женщиной. В Кассии он почувствовал нечто столь хрупкое и уязвимое, что это вызвало его ярость против себя самого и одновременно желание защитить ее. Рыцарь полагал, что именно ее невинная искренность заставила его разболтаться и повести себя так, будто он был какой-нибудь галантный дурень или отец, помешанный на счастье своего ребенка. Как ни странно, ему почему-то не хотелось, чтобы она боялась близости с ним. Он разбудит в ней страсть — обладая достаточной сноровкой, нетрудно заставить себя быть терпеливым. Она была молода, податлива, и Грэлэм не сомневался, что из нее легко будет слепить послушную и нежную жену. В своем воображении он рисовал счастливое, полное радостей будущее.В тот вечер де Моретон прилежно обхаживал свою юную жену и ворковал с ней. Во время обеда все его внимание было обращено только на нее: он проследил, чтобы Кассия выпила два кубка сладкого вина и съела как можно больше острого тушеного мяса, которым рыцарь сам же и кормил ее. Она улыбалась ему, и он чувствовал, как все его тело омывает непривычная приятная теплота. Исходивший от жены нежный запах глубоко проник в него. В свете лучин ее каштановые кудри отливали медью.— Мои волосы скоро отрастут, — сказала Кассия, заметив, что рыцарь не сводит с нее глаз.Грэлэм обернул ее локоном свой палец.— Ваши волосы такие мягкие. Как у ребенка. На щеках Кассии обозначились прелестные ямочки, которых Грэлэм не замечал раньше.— Но, милорд, — ответила она шаловливо, — вы ведь не хотите, чтобы ваша жена оставалась ребенком.Грэлэм хмыкнул и взъерошил ее кудри.— Вы правы, миледи. Особенно я этого не хочу сегодня.Ее глаза расширились, но Кассия не отвела их, а продолжала смотреть на него. Ему это было приятно. Повернув голову, Грэлэм сделал знак менестрелю Луи, французу, которого пригласил пожить в своем корнуоллском замке несколько дней. Низкорослый темноволосый человек с выжженной солнцем в непрестанных скитаниях кожей в течение всей трапезы нежно и негромко наигрывал что-то. Теперь же он вышел вперед и сел на скамейку прямо перед помостом, на котором стоял стол хозяина замка. Улыбнувшись Кассии, Луи сыграл несколько вступительных завораживающих аккордов на лютне.— Посвящается вашей прелестной жене, происходящей из Бретани, милорд, — сказал он и, склонив голову, слегка тронул струны своего инструмента. — Я назвал это «Песней огня». Огонь в кровиВлечет к любви,О дева из Бретани,И нежность глазВселяет в насМечту о гибком стане;И кровь кипит,И жар струит,И я мечтаю страстноТебя обнять, к груди прижатьИ не страдать безгласно.Твоя улыбка, ангел мой —Я не встречал нежнее!Желаю быть весь век с тобой,О стань женой моею!Огонь, что в сердце у меня,Зажжен твоей красою,Одно спасенье от огня —Мне быть всегда с тобою.Я здесь стою,Тебе пою,К ногам твоим слагаюИ песнь свою,И жизнь свою,И все, чем обладаю. Его голос был нежен, как весенний дождик, и заполнял собой всё пространство примолкшего зала. Кассия застенчиво улыбнулась мужу. Грэлэм прижался плечом к ее плечу и сжал ее руку.— Огонь, миледи, — поддразнил он её. — Скоро мы узнаем, правду ли говорит песня.Заканчивая петь, Луи опустил голову и тихо наигрывал на лютне последние аккорды песни. Они были печальными и жалобными. Наконец он поднял глаза на Кассию и поклонился ей.— Отлично исполнено, Луи! — крикнул ему Грэлэм, перекрывая своим зычным голосом восторженный хор похвал. — Я доволен не меньше, чем моя прелестная жена.— Это для меня радость, милорд, — отозвался Луи. Он запел снова. Теперь это была песня о великом Роланде и о его гибели от рук сарацин в Ронсевальском ущелье.Продолжая слушать менестреля, Грэлэм спокойно приказал жене:— Идите в нашу спальню, Кассия. Скоро я последую за вами.Кассия поднялась и кивнула окружавшим и придворным.— Пусть Господь пошлет вам сладкие сны, миледи, — сказал вслед, улыбаясь, Гай.Юная леди махнула ему рукой, потом повернулась и покинула зал. Гай перевел взгляд на Грэлэма. Никогда прежде его господин не обращался с женщиной так нежно. Супружество обещает быть счастливым, подумал он.Грэлэм медленно потягивал сладкое вино и размышлял. Женщина должна желать мужчину. Значит, он заставит Кассию отвечать на его страсть, стонать в его объятиях и забыть до своих девических страхах. Пламя, горящее в его теле, согреет и ее. Хозяин Вулфтона допил свое вино и поднялся со стула как раз в тот момент, когда Луи закончил песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54