Бурже обещал мне попытаться перенести суд в Кольсек, так как я там живу уже в течение двадцати лет. Я приеду, как только мы добьемся успеха. — Он улыбнулся. — И ты покажешь мне свои горные красоты.— Если Бурже добьется успеха, я буду счастлива, — тихо ответила Дейзи, но голос был грустным.— Звучит не очень оптимистично.— Этьен, ты ведь ведешь борьбу не только с Изабель, но и со своим классом, ценности и жизненные устои которого тебе чужды. Они осуждают не только поспешность твоего развода, но и сам развод в принципе. — Она подняла ресницы. — Поэтому я не слишком надеюсь на успех. Жизнь так хрупка, что общество может легко раздавить ее. Я знаю это, потому что мой народ — жертва похожей системы.Да, он никогда не боролся за то, что и так принадлежало ему по праву, но он умел вести борьбу в деловом мире и знал, что если ты заранее сдашься, то никогда не выиграешь.— Бурже найдет выход.— И тогда ты будешь жить в Америке? — спросила она.— Я еще не думал об этом. Ты могла бы жить здесь со мной.Дейзи так и знала, что в его планы входили изменения только в ее жизни.— Но не постоянно, — честно ответила она и вдруг вспомнила, что у них осталось всего пять дней. Еще пять дней, чтобы любить его и говорить с ним, делить радость и смех. Она решила взять все от этих дней, дописать последнюю главу в книге воспоминаний.— В общем, потом мы чтонибудь придумаем.Герцог улыбнулся, почувствовав перемену в ее настроении.— Потом… А сейчас?— Дневная ванна, к примеру, вас не заинтересует? — насмешливо спросила Дейзи.Проведя рукой по черным волосам, пыльным и взлохмаченным от азартной игры и быстрой езды, он пробормотал:— Еще и как.— Я помогу, — в ее голосе было многозначительное обещание.— А еще лучше, если ты присоединишься ко мне. Ванна герцога была королевских размеров, дань вкусу Бернини и одновременно знаменитым римским фонтанам.— Если только позволишь вымыть тебе волосы.— Я разрешаю тебе мыть все, что захочешь, — заверил он.— Ненавижу слово «разрешаю».Судя по тону, его дорогая Дейзи уже пришла в себя.— Тогда приглашаю, моя храбрая леди, — это больше подходит твоему независимому положению?— Если бы у меня было больше времени, я изменила бы твое допотопное отношение к женщинам, — поддразнила Дейзи.— Не увлекайся, дорогая. Ты редкое и удивительное исключение.— Ну, тогда твои бывшие женщины не больше чем украшение в жизни мужчины. А между тем весь мир, кроме Парижа, отводит женщине более значительную роль.Ему не хотелось спорить, ему хотелось заняться с ней любовью.— Ты, как всегда, абсолютно права.— Терпеть не могу, когда мужчины так подозрительно быстро соглашаются, — объявила она.— В таком случае я стану грубым и буду выдвигать возражения по всякому поводу и без. Это гораздо легче. Вот тогда у тебя действительно будут основания обижаться.— Представляю, сколько юных и прелестных созданий ты обидел своим варварским отношением к женщинам.Герцог не стал объяснять, что эти «юные и прелестные создания» сами не давали ему прохода. И если бы ему захотелось, то они все стали бы его любовницами.
Когда великий Бернини закончил реставрировать Лувр, он оставил монументальную архитектуру и дизайн, чтобы заняться дворцами тех благородных богачей, которые были в состоянии оплатить его работу. Капризный, как примадонна, он строил свои роскошные дворцы, не обращая внимания на французский климат и предназначение комнат. Его патрон из рода де Век ухитрился прагматически использовать Бернини, приспособив театральный размах в архитектуре к реальности повседневной жизни. Например, ваннаягрот из зеленого мрамора!Среди этого великолепия Дейзи мыла волосы герцогу. Он возлежал на ступеньках бассейна в непринужденной позе, расслабляясь после напряжения последних часов. Подобно гаремной гурии она обслуживала своего хозяина, и он, как султан, принимал ее услуги как должное.— Ты избалуешь меня, — полусонно промурлыкал он, лежа под теплой водой, струящейся по его бронзовому телу. Пропустив его черные шелковистые волосы сквозь свои пальцы, Дейзи смыла последние остатки мыльной пены.— Ты тоже балуешь меня, — ответила она, внезапно ощутив желание защитить его от коварства жены, заботиться о нем каждый день, а также заниматься с ним любовью до бесконечности, чтобы сохранить любовные воспоминания в своем суровом будущем.Наклонившись, она поцеловала его, теплая вода попала на ее полную грудь — странное, одновременно успокаивающее и возбуждающее ощущение.Его губы были прохладны, в то время как ее горячи. Душераздирающая страсть обволакивала и властно влекла за собой. Грядущая разлука еще более усиливала желание.Если бы только она могла остаться, если бы только могла взять его с собой или поселиться с ним гденибудь на краю света, вдвоем, только вдвоем, то охотно бы стала его гурией.Она немного отодвинулась, но его рука скользнула к ней и вернула ее обратно.— Подожди, — прошептал он, без видимых усилий приподняв ее и положив на себя.Они лежали так довольно долго, их тела и губы соприкасались, ее мягкая грудь успокаивала, как и журчащая вода и поднимающийся пар.Маленькие интимные картины Жерома украшали стены. Сценки из гаремной жизни, невольничьи рынки и арабские интерьеры были подобны драгоценным камням на прохладном зеленом мраморе.— Нет, это не мое, — мягко сказал Этьен, проследив за ее взглядом, — это заказ моего отца.Дейзи уже поняла, что в этой квартире все принадлежало его отцу. Даже портрет Этьена с матерью. Поэтому здесь не бывали его женщины, он не приводил их сюда.— А где твое холостяцкое логово? — вдруг спросила Дейзи.Он не стал уклоняться от ответа.— На Плас де ла Конкорд.— Вот и хорошо. Я ужасно ревнива.Он улыбнулся, коснувшись ладонью ее лица.— Если бы наша культура была близка к арабской, я бы с радостью купил тебя на невольничьем рынке.— Без моего согласия? — улыбнулась она в ответ.— Без чьего бы то ни было согласия.— Я жила бы вместе с другими женщинами в гареме?— Нет. Отдельно. Они отравили бы тебя, потому что стали мне безразличны.— Вероятно, я сошла с ума, если меня привлекает такое будущее, — засмеялась Дейзи.Его руки опустились ниже ее спины.— Теплый пар, скрытый грот и эротические картины Жерома очищают и прославляют древнюю культуру. Проект Бернини — это гимн Венеции, но многое взято и из культуры Востока. Можешь прокатиться вниз по гроту.— Зачем?— Это одна из забав гаремных женщин, — объяснил он, — и источник развлечения для хана или султана.— Хорошо, — согласилась Дейзи. — Тогда только смотри, но не дотрагивайся.— Согласен.Устроившись поудобнее, Этьен наблюдал, как Дейзи со смехом скользнула по спирали полированного мрамора. Ее круглая попка проплыла совсем рядом с ним, и он проводил ее жадным взглядом собственника. Дейзи упала в воду, затем всплыла на поверхность и весело засмеялась. Поднявшись, она зашагала в воде, приближаясь к Этьену. Он схватил ее и привлек к себе.— Ты не должен трогать меня, — запротестовала Дейзи. — Я установила правила.Его рука скользнула между ног Дейзи.— Я не верю в правила.— Лгун.— Кокетка.— Распутник.Два пальца проскользнули внутрь нее.— Отпусти, — хрипло сказала она.— Я думал, тебе понравится, — он еще глубже продвинул пальцы.— Нет, — прошептала она.— Сейчас ты моя собственность.— Я ничья и не собственность, — но глаза ее были прикрыты. Пальцы Этьена продолжали медленно двигаться.— Я могу заставить тебя остаться. И он мог это сделать, по крайней мере, сейчас. Этьен отнес ее на мраморное ложе. Откинувшись на спинку, он посадил ее на себя, так чтобы она оказалась над его возбужденным членом и чувствовала его прикосновение. Дейзи всхлипнула от охватившего ее желания, и он, крепко держа ее за талию, заскользил внутрь ее разгоряченной сладкой плоти. Его твердый пульсирующий член вошел в нее полностью. Она почувствовала себя не только его рабой, но и рабой собственной страсти.Он занимался с ней любовью больше часа, до тех пор, пока ее оргазмы не слились в сплошной поток. Она была обессилена, истощена и находилась в состоянии прострации, но Этьен словно ослеп. Его жадность к ней не могла удовлетворить похоть.И когда она в конце концов потеряла сознание, герцог не на шутку испугался. Как он мог, взрослый, опытный мужчина, довести ее до такого состояния? Он не имел никаких прав на ее жизнь.Он бережно отнес ее в спальню, положил в нагретую солнцем кровать и заботливо завернул в бархатное одеяло. Потом нежно поцеловал в щеку и растерянно глядел на нее, встревоженный ее неподвижностью. Дейзи, в отличие от всех Изм вместе взятых, была очень страстной и пылкой, но не была знакома с сексуальными излишествами. Ему надо было держать под контролем свою похоть. Извращенец! Может, он причинил ей боль? Приподняв за талию, он взял ее за руку, чтобы проверить пульс. Ее глаза раскрылись, и она улыбнулась ему.— Ты определенно установил рекорд!— Боже мой, прости меня, — прошептал он. — Может, вызвать доктора?— Я в порядке, только устала.— Луи сейчас позвонит. Я должен… мы должны… — герцог откровенно растерялся.— Все в порядке. Лучше попроси Луи принести мне поесть. Я проголодалась. Он облегченно вздохнул.— Все, что захочешь, дорогая. Я чувствую себя кающимся грешником в аду. Ударь меня, если хочешь, — он готов был хоть чемто компенсировать свой эгоизм. — Я подарю тебе бриллианты… Те, черные, которые мы видели у Картье.— Я хочу есть, дорогой, — она улыбалась, — и это все.— И все? Ты уверена?— Еще как!— Луи! — рявкнул герцог. — А нука живо зайди сюда, черт побери!
Немного позже, когда Дейзи поела, они лежали на кровати, отдыхая и любуясь закатом солнца, обменивались поцелуями и признаниями в любви. Этьен вдруг спросил:— А что, если у тебя будет от меня ребенок? Что тогда?— Не будет.— Почему ты так уверена? Такие вещи случаются.— Не сейчас, — она посмотрела ему в глаза. — Это значит, что я принимаю коекакие меры предосторожности.— Ты не хочешь моего ребенка? — Это простое объяснение неожиданно больно задело герцога.— Сейчас не хочу.— Ну а если обстоятельства изменятся?Она пожала плечами и вздохнула.Она была права… по крайней мере, сейчас.— А если все же изменятся? — повторил он.— Если это произойдет, я буду рада иметь твоего ребенка.— Нашего ребенка, — поправил он.— Нашего ребенка, — прошептала она.
На восходе солнца они услышали настойчивый стук в дверь для прислуги.— Который час? — спросила Дейзи сонным голосом. Отвернувшись от теплого тела Дейзи, Этьен посмотрел на часы.— Пять. Давай спать дальше. — Он сказал это спокойно, но стук внизу, столь ранний и необычный, будил тревогу и призывал немедленно подняться. Спустив ноги с кровати, он встряхнул головой, чтобы прийти в себя, и быстро встал.Одев зеленый китайский халат, он спустился вниз. С тех пор как он стал свидетелем вчерашнего визита Изабель, Этьен испытывал постоянное чувство тревоги, он откровенно боялся за Дейзи. Интуитивно он ощущал беду.Стук вдруг прекратился. Он почти был у входной двери, когда из кухни выбежал Луи. При виде выражения лица камердинера у герцога бешено забилось сердце.— Ваш вороной мертв! Его убили!Это Изабель, тут же подумал Этьен, он чувствовал это. Гореть ей в аду!— Ты уверен? — он должен был это спросить, хотя жалобного выражения на лице Луи было достаточно.Присев на мраморную ступеньку, Этьен почувствовал почти физическую боль от потери этой лошади. Бедное животное, беспомощная жертва человеческих махинаций! Он мертв, потому что, на свою беду, был лучшим конем в его конюшне.— Кто нашел его? — спросил Этьен. Мрачным тоном Луи ответил:— Ирландский конюх, ваше сиятельство.— Приведи его ко мне, я хочу с ним поговорить. Вороной воспитывался в его конюшне с самого рождения. Этьен лично обучил его всему, что тот умел. Конь обладал необычными качествами. Их связывали взаимные любовь и привязанность. Марокко выигрывал все скачки, в которых участвовал последние два года, и без особых усилий мог выиграть и в этом сезоне. Этьен планировал участвовать с ним в Золотом кубке Англии через три недели. Проклятая Изабель! Как она могла сделать это ради мести? Ему хотелось кричать.Полумрак в комнате усиливал его подавленное состояние. Подойдя к окнам, герцог поднял тяжелые занавески, чтобы позволить утреннему солнцу осветить комнату. Он все еще стоял напротив окна позади своего стола, когда Луи вошел вместе с конюхом. Этьен обернулся, лицо его выражало отчаяние. Он хотел услышать подробности происшедшего.— Пожалуйста, присядь и расскажи мне все, что ты знаешь.Он наклонился вперед в кожаном кресле, казалось, для того, чтобы лучше слышать о случившемся.Чистокровного скакуна баловали все, кормили морковью с сахаром, он был доверчив и позволял всем подходить к себе. Поскольку конюшня специально не охранялась, то туда мог зайти любой. Ктото вошел, сделал небольшой надрез на артерии, и лошадь медленно истекла кровью. Ужасная смерть!Огромный конь пробовал несколько раз подняться на ноги, уже после того как упал. Отважное, храброе сердце! Стены денника и подстилка были в крови.Как бы оправдывая себя, конюх произнес:— Я должен был бы спать с ним. — Тяжесть утраты отражалась в его покрасневших глазах. — Я не должен был оставлять его одного. Если бы я был там, Марокко был бы сейчас жив.— А ты был бы мертв, ведь мы не знаем, кто это сделал. И никто из нас не может даже предположить убийцу. Так что не вини себя. Ты в этом не виноват.Но ктото ведь виноват, подумал Этьен в сердцах. Мог ли он предотвратить такую ситуацию? Возможно ли защитить все, что ему дорого? Невозможно, решил он. Но коекакие меры безопасности необходимо предпринять. Пока не случилась большая беда, чем потеря лошади.Возвращаясь в спальню, после того как сделал необходимые распоряжения, герцог придумал правдоподобную историю о серьезно заболевшей лошади, чтобы удовлетворить любопытство Дейзи. Он сказал, что не будет играть в поло в течение оставшихся дней пребывания Дейзи в Париже, потому что желает быть все время с ней. Герцог боялся, что предположения о том, что Изабель виновата в смерти Марокко, не беспочвенны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51