— Вы уже настояли на своем.
— Двадцать три удара. Вашей женушке не помешает побыть среди зрителей.
Джерри услышал свистящий звук. Рэй втянула в себя воздух, стараясь сохранить самообладание. Не оглядываясь, он прошел к мачте, еще мокрой от пота Уэнделла, и позволил себя привязать.
— Хочешь «затычку», Маклеллан? — прошептал Хэнк.
Джерри кивнул. «Затычкой» назывался туго свернутый кусок парусины, который наказуемый стискивал зубами. Это помогало переносить боль от ударов без криков и стонов. Зажав зубами протянутую материю, Джерри повернул лицо в сторону Рэй, надеясь, что она поймет: он достаточно стоек, чтобы все вынести. Глаза ее были тусклыми, несчастными, на припухшей нижней губе виднелось пятнышко крови. Но она больше не плакала.
— Начинай!
В первый удар Уэнделл вложил всю свою неприязнь к Джерри. Он явно намеревался превратить наказание в личную месть, а поскольку человек он был далеко не слабый, это ему вполне удалось. Упорное молчание Джерри лишь подливало масла в яростный огонь, бушевавший в душе Уэнделла.
От боли глаза Джерри наполнились слезами, и лицо Рэй расплылось. От ударов содрогалось все тело, ноги грозили подкоситься. Речь шла уже не о рубцах — по спине ползли теплые струйки смешанной с морской водой крови. Джерри знал это, потому что видел ведро, куда Уэнделл погружал плеть: вода в нем становилась все краснее. Чтобы удержаться на ногах, Джерри тянул за веревки, которыми был привязан к мачте. От напряжения его пальцы стали багровыми. На двадцатом ударе он ощутил кровь и во рту, когда вопреки «затычке» прокусил язык, а на двадцать втором сквозь красную пелену в глазах увидел, как Рэй всем телом подалась вперед и кивок Сэма Джаджа матросам, чтобы отпустили ее. Он был отвязан сразу после двадцать третьего удара и рухнул бы на палубу, если б Рэй не подставила плечо. Вытолкнув изо рта «затычку», Джерри обнял девушку трясущимися от напряжения руками.
— Как трогательно, — хмыкнул Сэм Джадж. — А теперь все за работу! Миллер, отведи миссис Маклеллан обратно в каюту. Там ее развяжешь, но не раньше. Надеюсь, теперь она станет держать когти втянутыми.
С этими словами он отправился на мостик. Миллер приблизился к Рэй и Джерри, но остался в стороне, украдкой давая им возможность перемолвиться парой слов.
— Не тревожься, я это переживу, — сказал Джерри.
— Я буду послушной, клянусь! Что бы ни случилось!
— Не говори так. Ты поступила правильно. Поступай так и впредь. Я человек привычный, я выдержу.
Однако Рэй решила, что больше никому не позволит издеваться над Джерри, даже ценой собственной чести. Но мысли эти она оставила при себе, просто улыбнулась и поспешила прочь, пока слезы еще удавалось сдерживать.
Рэй сидела на краю кровати и подшивала отпоровшийся подол, когда в коридоре послышались шаги. Не успела она подняться, как дверь распахнулась и захлопнулась снова — за Джерри. С другой стороны по ней забарабанили чем-то тяжелым.
— Что происходит?
— Прилаживают еще одну задвижку, побольше, — пояснил Джерри. — Джадж решил держать нас обоих здесь до тех пор, пока герцог Линфилд не заплатит выкуп.
Сердце Рэй защемило и ушло в пятки.
— Значит, мы уже в лондонском порту?
— Нет, но у берегов Англии. Между прочим, прибыли под датским флагом. Оказывается, наш капитан знаком с местными контрабандистами и получил пристанище в одной из бухт, где они держат свои посудины.
Значит, они у цели, подумала Рэй. Со дня расправы над Джерри прошла неделя, но с тем же успехом могло пройти и полгода. Никогда она не ощущала себя настолько отрезанной от жизни, как в эти дни. Поначалу она жила в непрестанном страхе, но постепенно чувства притупились. Вот и теперь она лишь кивнула головой и снова занялась починкой подола.
Некоторое время Джерри молча наблюдал за Рэй. Казалось, она впала в оцепенение. Впервые за все время он увидел ее подавленной. Да Джерри и сам сомневался, что им удастся как-то выбраться из этой переделки, и безразличие Рэй только упрочило эти сомнения.
Джерри присел на кровать. Рэй вздрогнула и уколола палец.
— Тебе неприятно мое присутствие?
Она лишь пожала плечами, по-прежнему избегая его взгляда. Еще несколько стежков, узелок — и она откусила нитку. Рассеянно оглядев результат своих усилий, Рэй одернула юбку и принялась укладывать швейные принадлежности в неряшливую коробку Сэма Джаджа. Потеряв терпение, Джерри выхватил коробку и швырнул об стену. Рэй ахнула и хотела броситься за раскатившимися нитками.
— Оставь это! Поговори со мной! Хотя бы взгляни на меня!
— Поговорить? О чем?
— О том, что изменилось за эти дни! Я стал двуглавым или трехглазым? Что, черт возьми, во мне нового и отвратительного?!
— Ничего.
— Тогда в чем дело? А я, дурак, благодарил судьбу за то, что меня вместо трюма заперли здесь!
— Зря благодарил. Это означает, что спастись отсюда ничуть не легче, чем из трюма.
— Это означает, что совместное проживание с Сэмом Джаджем не пошло тебе на пользу! Где та девушка, что не побоялась выйти против англичанина с одним кинжалом?
— Вот и я себя об этом спрашиваю, — вздохнула Рэй. — Та девушка исчезла из моей памяти. Возможно, к лучшему. Я никогда не считала себя способной на убийство.
— Это было не убийство, а несчастный случай, — возразил Джерри. — Да и не об этом речь. Речь о том, что ты не побоялась выйти против него один на один. Теперь ты не одна, но сдаешься! Это что же, все от страха?
— Страха я больше не чувствую, только усталость. Хочется уснуть и уже никогда не просыпаться. Ты ведь и сам знаешь, чем кончится дело: тебя убьют. Если герцог не заплатит выкупа (а мы знаем, что он этого не сделает), они убьют тебя, а меня пустят по кругу. Сэм Джадж сказал, что лично присмотрит за тем, чтобы меня хватило на каждого, чтобы я жила, пока последний из них не получит свою долю. Я хочу умереть уже сейчас, не дожидаясь этого.
Кровь бросилась Джерри в голову, в глазах потемнело.
— Когда он так сказал?
— Когда? Да в первый же день, а потом повторял каждое утро перед уходом и каждый вечер перед сном.
— Гнусный негодяй!
— Но все это было терпимо до тех пор, пока…
— Пока что?
— Пока он не передал мне твои слова. Он слышал, как в кают-компании ты говорил матросам, что никогда не простишь мне той плетки. Что ты для меня немного значишь, раз уж я показала когти, прекрасно зная, чем это кончится. Что надо было без крика и шума раздвинуть ноги для Уэнделла, раз уж я каждый день делаю это для Сэма. Вот только Сэм и пальцем меня не тронул. Ты сам обещал мне это. Зачем же тогда говорить такое?
— Ничего такого я не говорил! Боже мой, Рэй! Неужели не ясно, что все это чушь, уловка, чтобы привести тебя к полному повиновению? Я же сказал тогда, что не виню тебя за данный Уэнделлу отпор! Это ты сама винишь себя! Сэм умен, он сразу понял, за какую веревочку потянуть. Неделями он тщетно пытался сломить твою волю, неужели на этот раз преуспел? Скажи, преуспел?
— Не знаю…
Это был совсем не тот ответ, на который рассчитывал Джерри.
— Ладно, попробуем по-другому. — Он стащил по очереди оба сапога и сунул руку в один из них, показав на ладони нож с потускневшим лезвием. — Я таскаю эту штуковину на себе вот уже неделю. — Из другого сапога он извлек точно такой же нож, но выточенный из дерева. — Сделал его сам. Не из какой-нибудь сосны, из древесины не в пример крепче. И наточил до остроты бритвы. Никто понятия об этом не имеет.
— Но каким образом?..
— Все очень просто: во-первых, я еще не потерял воровскую сноровку, а во-вторых, могу смастерить из дерева что угодно, от свирели до холодного оружия.
Джерри взял с колен Рэй нож, который она неуверенно трогала пальцем. В следующий миг бог знает каким образом она уже оказалась лежащей на кровати. Движение, опрокинувшее ее, было молниеносным и вполне в духе Джерри. Рэй успела только отвести руки назад в инстинктивной попытке опереться, и неудивительно, что они были теперь придавлены тяжестью ее тела. Колено мужчины пригвоздило ее бедра к койке, острия обоих кинжалов коснулись горла.
Джерри видел, как бешено пульсирует артерия на горле Рэй. Очевидно, ее готовность к смерти была скорее самовнушением, чем истинным состоянием. Но в этом еще нужно было убедиться.
— А теперь слушай меня внимательно, Рыжая. Это не шутка и не игра. Если ты и в самом деле желаешь умереть, то умрешь от моей руки, а не от рук людей Сэма Джаджа. Орудие смерти выбери сама. В левой руке у меня деревянный нож, а в правой стальной. Поскольку ты ничего не помнишь из событий «У Вульфа», я готов повторить, что одинаково ловко владею обеими руками. Я предлагаю тебе самую легкую и быструю смерть, о какой только можно мечтать. Но не мечтай, что после этого я убью и себя — для этого я слишком люблю и ценю жизнь, Рыжая. Удовлетворив твою просьбу, я займусь иллюминатором. Думаю, мне удастся расшатать крепления. Правда, я плохо представляю, что будет, когда я выберусь наружу. Я ведь, знаешь ли, почти не умею плавать. Вообще-то я рассчитывал на твою помощь, но раз тебя уже не будет в живых, придется как-то самому…
Во время этого монолога на лице Рэй менялись маски эмоций: гнев, обида, страх, даже ненависть. Но в конце концов на губах ее заиграла неуверенная улыбка.
— Ты не говорил, что не умеешь плавать. Что, совсем?
— Абсолютно, — не моргнув глазом, солгал Джерри.
— Значит, ты можешь просто пойти ко дну?
— Не исключено.
— И ты рассчитывал на мою помощь?
— Весьма.
Джерри отвел ножи от горла Рэй, спрятал под подушку и не поцеловал ее губы, а набросился на них с жадностью изголодавшегося по ласке человека. Чувствовалось, что гнев борется в нем с желанием. Это было не насилие, а отчаянная, безумная потребность выразить свою любовь. Рэй не смогла противиться и ответила на поцелуй. Обвивая руками шею Джерри, она ощутила сквозь полотно рубашки валики зарубцевавшихся ран и отдернула пальцы.
— Не бойся, они уже почти не болят. Потом спина после порки всегда выглядит хуже. А между тем удары плетью намного больнее.
Рэй не нуждалась в напоминаниях, она слишком хорошо помнила страдание, искажавшее в те ужасные минуты черты Джерри. Девушка ласково погладила спину Джерри.
— Мне стыдно, милый. Стыдно, что поверила человеку вроде Сэма Джаджа. Мне нужно больше тебе доверять. И знаешь… я не хочу умирать.
На этот раз поцелуй был нежным и осторожным. Губы у Рэй были припухшие, а влага на них — солоноватой.
— Это что же, укусы? Прости!
— Вот как, ты раскаиваешься? — Ее зеленые глаза заискрились смехом. — Тогда почему в этом, а не в том, что пару минут назад держал у моего горла два ножа? Неужели у тебя хватило бы жестокости убить меня?
— Не убить, а прекратить мучения. Впрочем, мне это никогда не удавалось, даже на поле боя, когда смертельно раненный товарищ умолял прикончить его из сострадания. Смешно даже думать, что я мог бы отнять у тебя жизнь, когда будущее, быть может, сулит нам немало радостей.
— Но ты был очень убедителен!
— Иначе этот маленький спектакль был бы ни к чему. А теперь поцелуй меня!
— Разве мы не должны сейчас расшатывать крепления иллюминатора?
— При свете дня? — театрально изумился Джерри. — Кто-нибудь непременно заметит, как мы совершаем побег. Лучше дождаться ночи. Поцелуй меня.
— При свете дня? Кто-нибудь непременно заметит, как мы…
— На двери теперь не одна, а две тугие задвижки. Чтобы отодвинуть обе, нужно время. По моим подсчетам, прошло сорок два дня с тех пор, как мы занимались любовью.
— Сорок три, — поправила Рэй, искоса взглянув на свои отметки.
Она взяла в ладони осунувшееся лицо Джерри, привлекла ближе и чуть приподнялась, чтобы коснуться губ. Они были обветренные и казались суше, чем прежде, но после долгой разлуки показались нежнее, чем когда-либо. Поцелуй был как первое опаляющее дуновение страсти, и Рэй ощутила дерзкое желание избавиться от одежды. Ей хотелось сполна насладиться моментом, оживить в памяти упоительное чувство соприкосновения обнаженных тел. Блуждать руками под рубашкой было неудобно. Выцветший лен, как мягкая ловушка, сковывал движения и, словно в насмешку, щекотал кончики пальцев. Да и самой Рэй хотелось сознавать, что вся она открыта для взгляда и прикосновений Джерри.
Горячее дыхание тронуло висок и ухо, дав старт волне сладкой дрожи, которая пробежала по телу девушки. Влажный кончик языка коснулся мочки, но прохлада была обманчивой, она тотчас сменилась опаляющим жаром на коже и в крови. Пальцы зарылись в волосы, приподняли одну прядь.
— Они стали темнее, — заметил Джерри.
Это прозвучало для Рэй как «они уже не такие красивые».
— Жаль…
— Тебе, как цветку, нужно солнце, — сказал он мягко.
— Я никогда не была довольна своей внешностью, — смущенно призналась она.
— Почему?
Джерри накрутил прядь ее волос на палец, потом позволил им развиться и поднес к щеке. Волосы стали жестче — он предположил, что от морской воды.
— Потому что завидовала сестре. Вот она по-настоящему красива.
— Лия? У нее, на мой взгляд, слишком бледная красота.
— А когда Салем привез в Маклеллан-Лэндинг Эшли, я позавидовала и того больше. Что скажешь о ее красоте?
— Слишком темная и мрачная.
— Лгунишка!
Джерри усмехнулся и помолчал.
— Когда я впервые увидел тебя, то счел не в меру бойкой, даже наглой девчонкой. Порой это всерьез раздражало, зато не давало угаснуть интересу. Знаешь, как говорят? К чему быть самой красивой, лучше быть самой желанной. В тебе мне нравится все. Глаза… — Он коснулся век, ненадолго скрывших глубину ее ясных зеленых глаз. — Нос… — Он тронул губами чуть вздернутый кончик, вызвав улыбку. — Подбородок у тебя не слишком острый, и это мне нравится. — Подбородок Рэй подозрительно задрожал, должно быть, она боролась со смехом. — Перейдем к шее. Чудо, а не шея! Ее я просто обожаю. Она такая нежная и гладкая, словно создана из лепестков белой лилии. А на вкус лучше миндального печенья твоей матери.
— Прекрасный образчик поэтического сравнения, — сухо заметила Рэй. — Если бы как-то за ужином ты не съел два десятка таких печеньиц, я бы ни за что не простила тебе этот комплимент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54