Она не могла не думать о том, что в следующий раз, возможно, увидит самого Нила Стоунера.
Господи, пожалуйста, не надо.
Страх плотным комком застрял в горле, кожа покрылась холодным потом, сердце забилось, словно обезумевшая птица о прутья клетки, ужас леденил кровь. Ребекка села и обхватила колени руками. «Победи страх, – приказала она себе. – Не позволяй ему властвовать над тобой». Ребекка попыталась справиться с охватившим ее ужасом. Сколько ночей она уже провела без сна, стараясь унять дрожь и превозмогая тошноту и приступы паники.
«Будь ты проклят, Нил Стоунер».
Если он думает, что может прогнать ее отсюда, просто взяв на испуг, то его ждет сильное разочарование. С сегодняшнего дня убить человека ей уже не внове, а если представится случай всадить пулю в сердце Нила Стоунера, она сделает это не задумываясь. Восемь лет назад отец чуть не прикончил его, когда узнал, что тот сделал. Бэр избил его до полусмерти и выгнал из банды навсегда. А если бы он мог представить, что спустя годы Нил Стоунер вновь появится на горизонте и начнет преследовать ее из-за слухов о серебряном руднике, то убил бы его на месте. Значит, теперь ей придется взять этот труд на себя.
Ветер Монтаны со стоном бился в оконные ставни. Ребекка закуталась в истертое одеяло. Под подушкой у нее лежал «дерринджер», второй пистолет был засунут под матрас, третий хранился в ридикюле. В следующий раз она купит себе в Паудер-Крике еще и ружье.
Интересно, как отнесется к этому шериф Бодин?
– Наплевать, – прошептала она.
Засыпая, Ребекка вспомнила выражение его лица, когда она спросила про его жену и ребенка. Странно, что в ее вопросе могло так сильно задеть его?
– Учителя или девчонки не обижают тебя в этой школе? – спросил Бэр, впервые приехав навестить ее. Ей тогда было тринадцать.
– Нет-нет, – быстро сказала она, хотя из головы не шла мисс Линди, чьи придирки на уроках грамматики становились подчас невыносимыми.
Бэр, казалось, заполнял собой весь садик, в котором среди раскидистых дубов и стройных кленов на затейливых клумбах цвели розы с бело-голубыми фиалками и журчал выложенный мрамором фонтан. Он ходил взад-вперед, щеголяя черным костюмом, крахмальным воротничком и новым черным котелком.
– Ты уверена, Реб? В библиотеке, где я тебя нашел, ты сидела одна, а остальные сидели за столами вместе.
– Моих подруг сегодня нет в школе. Они поехали в музей, – соврала она.
Бэр пристально взглянул на дочь, присел рядом на скамейку, ласково взял ее худенькую руку и легонько сжал пальчики в своей огромной ладони.
– Эх-хе-хе. Скажи, Реб, ты знаешь, как обходиться с тем, кто доставляет тебе неприятности? Сожми кулачки да врежь хорошенько. Запомнила?
– Запомнила, Бэр. – Ей и не нужно было запоминать, на прошлой неделе она поставила Энели Карутерс здоровенный синяк под глазом, за что ее наказали на целый месяц. – Да ты зря волнуешься, – поспешила она успокоить отца и в порыве нежности обняла его за шею, вдохнув знакомый запах табака. – У меня все прекрасно.
Но Ребекка знала, что он все равно будет волноваться. Он всегда за нее волновался. И она любила его за это, бесконечно дорожила его приездами раза два-три в год, хотя шушуканье за спиной и насмешки после каждого нового визита становились еще злее.
Ей нравилось, что Бэр не похож на других отцов, всегда торжественных, строгих, чванливых, скучных. И какое имеет значение, что он выглядел как разбойник, громадный, опасный человек с зычным голосом и раскатистым смехом?
Он был для нее всем и любил ее больше жизни. А разве есть на свете что-нибудь более ценное?
Поэтому Ребекка солгала (в конце концов, он ведь научил ее лгать), притворившись, что у мисс Райт ей живется хорошо, но на самом деле она все время чувствовала себя изгоем среди заносчивых девочек из богатых семей Бостона. Учителя не любили ее за непоседливость, за ерзание на стуле во время уроков, за то, что плевалась в Энели и рисовала смешные карикатуры на заместителя директрисы. На их отношение никак не влияло то, что Ребекка первая ученица в классе, что она легко и быстро запоминает уроки, что у нее выдающиеся способности к музыке, литературе, латыни. Ее бы назвали «синим чулком», не будь она таким буйным, колючим сорванцом.
Ее награждали эпитетами похлеще: безобразная, драчливая, неловкая, испорченная, неисправимая.
Но Бэру она никогда не жаловалась. Он бы страшно огорчился. Ведь ему хотелось, чтобы дочь жила в безопасном месте, где смогла бы учиться, стать настоящей леди, привыкнуть к жизни без стрельбы, взрывов динамита, без людей типа Нила Стоунера. Инстинктивно Ребекка все это понимала, ее трогала его забота, поэтому она никогда не жаловалась, что страдает от одиночества, что никто не хочет с ней дружить, что совершенно несчастлива.
По ночам ей снилось, что она снова в банде, несется на коне по аризонской пустыне, обгоняя ветер, свободная от злых, осуждающих учительских взглядов. В этом сне Бэр мчался с ней наперегонки, улыбался ей, она была счастлива, но затем, и это происходило слишком часто, Бэр вдруг куда-то исчезал, все остальные тоже. Она оказывалась совсем одна на берегу бушующей реки, ее ноги оплетала высокая трава, не давая пошевелиться. Внезапно над ней склонялось жестокое лицо Нила Стоунера, который пытался схватить ее, а она не могла бежать, начинала задыхаться, рвалась из цепких трав… или его рук… и с криком просыпалась.
– Не кричи.
Потная мужская рука легла ей на лицо, зажав нос и рот, поэтому Ребекка не могла не только кричать, но и дышать. Она все же попыталась крикнуть. Это была инстинктивная реакция, порожденная страхом.
Он выругался. Пальцы впились в щеки, ладонь больно надавила на губы.
– Не ори! – рявкнул он. – Я же тебе сказал. Никто не услышит, но я не выношу женских воплей. Мне легче убить тебя, чем слышать твой визг, понятно?
Ребекка беспомощно кивнула, чуть живая от страха. Она лежала неподвижно, с ужасом глядя на человека, который придавил ее к кровати, и молила Бога, чтобы ей позволили глотнуть воздуха.
В комнате было темно, лишь сквозь занавески пробивался слабый лунный свет. Она смогла различить только небритые скулы, маленькие сверкающие глазки и длинные сальные волосы.
«Нет. Пожалуйста, нет. Пусть это не случится. Пусть он ко мне не прикасается».
– Не будешь визжать?
Ребекка снова кивнула, насколько позволяло ей ее положение.
Удовлетворенно хмыкнув, он убрал руку, а она глубоко вздохнула и с трудом подавила тошноту, когда почувствовала запах давно немытого тела. Этот запах был даже чудовищнее его внешности.
– Кто вы? – прохрипела она.
– Вопросы буду задавать я, крошка. Откуда-то из глубины сознания сквозь ужас и страшные воспоминания пробился непокорный дух, и она спросила с вызовом:
– Так чего же вы ждете?
– Ах ты маленькая гордячка, – сказал вполголоса незнакомец и наотмашь ударил ее по лицу.
В глазах потемнело от боли, заплясали красные искорки, лицо незнакомца расплылось в сером тумане.
– Если не уймешься и не будешь меня слушать, получишь еще раз. Я Фесс Джонс. Меня послал Нил Стоунер. Держу пари, ты про меня слышала.
Да, она слышала. Фесс Джонс – отъявленный негодяй, хладнокровный убийца, бандит. На его совести восемь мужчин и две женщины, а может, еще и больше. На востоке, откуда Джонс родом, о нем шла дурная слава. Газеты писали о нем как о самом жестоком преступнике Дикого Запада, называя его Пещерным Фессом.
– Стоунеру нужен серебряный рудник, который завещал тебе папочка. И я с Нили заодно. Мы, понимаешь, компаньоны, детка, и поделим доход с рудника пополам. Если отдашь нам бумаги и карту, тогда у тебя, крошка, есть шанс остаться в живых.
«Значит, он пришел за документами на рудник. Ему нужен рудник. Он не насильник», – подумала Ребекка, борясь с леденящим ужасом.
«Дерринджер» под подушкой недоступен, она не сумеет его вытащить, Фесс обязательно заметит. У нее пересохло во рту. Девушка пыталась собраться с мыслями и решить, как ей действовать, но боль от удара мешала соображать.
– Ну? – Джонс ткнул ее пальцем в бок. – Давай говори. Где бумаги?
Ребекка выдержала его дикий взгляд, пытаясь выглядеть спокойной и уверенной, хотя таковой себя отнюдь не чувствовала, беспомощно лежа перед грязным убийцей, склонившимся над ней.
– Стоунер уже посылал ко мне человека и должен знать, что у меня нет никаких бумаг. Про карту я тоже ничего не знаю. – Ребекке стоило неимоверных усилий честно и простодушно смотреть в его дьявольские глаза. Она сдерживала лихорадочное биение сердца и заставляла себя говорить медленно. – Мистер Джонс, если бы у меня было то, что вам нужно, я бы отдала. Правда. Но Бэр никогда не говорил мне про рудник, и его поверенный тоже. Неужели вы не понимаете? Это одни выдумки. Сплошные выдумки и больше ничего. Так что, пожалуйста, уходите и оставьте меня в покое.
Фесс опять ударил ее, на этот раз намного сильнее. На мгновение ей показалось, что все вокруг нее рассыпалось на тысячи красных, черных и ослепительно белых осколков. Челюсть будто раскололась, как полено от удара топором. В ушах стоял звон.
– Врешь, – откуда-то издалека услышала она рев Фесса Джонса. – Считаю до десяти!
Несколько жалких всхлипываний слетело с ее губ.
– Раз! Два! Три…
Ребекка мучительно боролась с туманом в голове. «Думай… черт побери… думай. Он сильнее и безжалостнее тебя, но слава Богу не умнее».
– Восемь, девять…
Превозмогая боль, она сделала попытку заговорить. Челюсть снова пронзила острая боль.
– Бумаги… в сейфе, – выдавила Ребекка. – Сейф… спрятан… под полом. Ключ… у меня в… ридикюле. Сейчас дам.
– Лежи смирно, крошка. Без фокусов. Я сам достану ключ. – Фесс отошел от кровати и обвел глазами комнату, пока не заметил ридикюль, лежавший на комоде. – Тебе же лучше, если ты сказала правду.
Когда он был у комода, Ребекка мгновенно повернулась, сунув руку за «дерринджером», но Фесс бросился к ней раньше, чем она успела взвести курок. Она яростно отбивалась ногами, однако бандит вырвал у нее пистолет и так резко завернул ей руку за спину, что она свалилась с кровати.
– Ты опять соврала мне, да? Ты, жадная тварь! Я тебе покажу, как врать Фессу Джонсу.
Сверкнул нож, словно появившийся ниоткуда. Сидя на полу, Ребекка тяжело дышала. Затем, полумертвая от страха, цепляясь за стену, она с трудом поднялась на ноги.
Джонс засмеялся, увидев, что ее лицо исказилось от ужаса, а тело бьет дрожь.
– Скоро ты очень пожалеешь, что не сказала мне правду, Реб Ролингс. – Он гадко ухмылялся, вертя в руках нож. – Сначала я порежу твое смазливое личико, ты сразу перестанешь упрямиться и как миленькая отдашь мне все бумаги.
Фесс шагнул к ней. Загнанная в угол, Ребекка отчаянно закричала.
Крик.
Вольф похолодел, услышав этот ужасный звук, донесшийся из дома Ребекки и показавшийся чуть ли не оглушающим в ночной тишине. Через секунду он был уже в доме, мчась на новый крик, и ворвался в спальню, будто разъяренный лев.
Все произошло одновременно.
Фесс Джонс метнул нож, Бодин выхватил револьвер, а старое ранчо вздрогнуло от грохота выстрелов.
Когда стрельба стихла и рассеялся дым, Фесс Джонс лежал скрючившись на полу, издавая предсмертные хрипы, тело его дергалось, из раны на груди лилась кровь, остекленевшие глаза невидяще уставились в пустоту. Вдруг он замер. Навсегда. Пуля Вольфа попала ему в сердце.
Ребекка сползла по стене на пол. Оторвав взгляд от мертвого тела Джонса, она посмотрела на Вольфа Бодина, который выдернул из своего плеча нож и равнодушно отшвырнул его, словно не заметил, что из раны сочится темная кровь. Его лицо в призрачном лунном свете было абсолютно спокойным, когда он навел на Ребекку «кольт» сорок пятого калибра:
– Рассказывайте.
Глава 5
– У вас кровь!
Она хотела было подойти к нему, но он грубо прикрикнул на нее:
– Стойте там, где стоите!
– Вам нужна помощь…
– Ошибаетесь. Мне нужны ваши ответы, мисс Ролингс. Что за чертовщина происходила тут между вами и этим типом? Может, вы каким-то образом надули его и у него к вам был счет? Отвечать вам придется, а здесь или в тюрьме – выбирайте сами.
Ребекка старалась не смотреть на отвратительное нечто, лежащее на полу, иначе опять подкатит тошнота, а будь она проклята, если позволит Бодину смотреть, как ее выворачивает наизнанку.
– Вы сумасшедший! – закричала она, со злостью взглянув на шерифа. – Стреляйте, если хотите, но я не позволю, чтобы вы испачкали своей кровью мой ковер. Он единственный во всем доме, и мне очень нравится цвет, поэтому не упрямьтесь. Достаточно того, что придется отскребать с пола его кровь.
Бодин щурился, глядя на девушку.
– Ради Бога, сядьте, я должна перевязать вам плечо. И уберите свой дурацкий револьвер. Не видите, я безоружна? Если бы у меня было оружие, неужели я позволила бы этому койоту подойти ко мне?
Когда девушка проходила мимо окна, оказавшись в полоске лунного света, Бодин заметил на ее нежной щеке безобразный красный след.
– Кажется, вы сами нуждаетесь в помощи, – сухо ответил он. – Сильно вам досталось?
Она прижала руку к лицу и, вспомнив случившееся, вздрогнула.
– Он только ударил меня несколько раз. Но если бы вы не пришли, он испробовал бы на мне свой нож.
Вольфу стало не по себе при мысли о том, что могло бы произойти, не будь у его сына Билли таких зорких глаз. А привела его сюда чистая случайность… и ничего больше. Он презрительно взглянул на труп Джонса:
– Трусливый пес!.. Вам нужно чем-нибудь помазать ушиб.
– Шериф, это вы ранены, – строго напомнила Ребекка и, взяв его за здоровую руку, повела в гостиную. – Посидите здесь, а я пока согрею воду и принесу мазь. И не задавайте мне больше никаких вопросов, потому что я не в состоянии отвечать и в то же время оказывать вам первую помощь, – бросила она через плечо, удаляясь на кухню.
Вольф не знал, как ему к ней относиться. Разъяренная маленькая дикая кошка, плевавшая ему в лицо тогда в Аризоне, уже выросла и превратилась в изумительно красивую женщину с невероятным самообладанием. Пока она кипятила воду, промывала губкой двухдюймовый порез, осторожно накладывала на рану мазь и рвала на полоски чистое полотенце, чтобы перевязать ему плечо, Бодин с интересом наблюдал за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36