– Говори. Можно подумать, ты в первый раз убиваешь!
– Я убила невинного человека.
– Не смеши! И прежде по твоей вине погибали невинные люди.
– Зачем ты мне говоришь это? То, что произошло сегодня ночью… Нет, прежде я никогда в жизни не поступала так!
– Да, конечно, прежде ты убивала, потому что так надо было, потому что убийства приносили пользу, пользу государству, к примеру. А невинные люди при этом погибали совершенно случайно. Да и кого возможно назвать невинным? Каждый в чем-то виновен…
– Мне не нужна казуистика. Уйди. Я не хочу видеть тебя.
Он пожал плечами. Она молча смотрела, как он надевает мундир. Он вышел из комнаты, не оглянувшись, не посмотрев на нее.
Она опустилась на пол и заплакала.
***
Анжелика-Аделаида не помнила, сколько времени просидела она на полу, в крошечной комнате, рядом с трупом убитой, задушенной ею девушки. Слезы иссякли. Она попыталась подняться, это удалось ей не сразу. Ныла спина, болели ноги, икры сводило судорогой.
Она поднялась с пола и огляделась. В каморке отвратительно пахло. Она увидела деревянный сундучок, в котором Трина хранила свое нехитрое девичье имущество. Мадам Аделаида откинула крышку. В сундуке оказались два платья, дешевый веер, пара жемчужных сережек, жемчуг был речной, мелкий… Аделаида стояла над раскрытым сундучком служанки и не понимала, зачем она откинула крышку… Наконец до ее сознания дошло, что она хочет найти какую-нибудь ленту, чтобы привести в порядок свои волосы…
« Но зачем? – подумалось ей тотчас. – Ведь я могу одеться у себя в спальне…»
Она захлопнула крышку сундучка.
Ей показалось, что в коридоре очень холодно. Она прошла вперед, но вернулась в каморку, чтобы погасить свечу. Однако в каморке не оказалось горящей свечи.
В спальне она умылась и переоделась, уложила волосы, свернув их жгутом на затылке. Она была тверда в своем решении.
***
Петр досадливо протирал глаза. Кажется, до утра было еще далеко.
– Что? Что случилось? – бормотал царь. Он понял, что перед ним – Константин.
На молодом человеке лица не было.
– Ваше Величество! Простите, Ваше Величество!.. Несчастье!.. Ваше присутствие необходимо… Непременно!..
– Черт!.. – Петр сел на кровати, спустил ноги, оглянулся. Свечи были зажжены, денщик держал наготове одежду.
– Что случилось?.. Да побыстрее ты!.. – Царь торопил слугу.
Константин молчал.
– Что случилось? – Петр досадовал.
– Убийство, – тихо произнес Константин.
Глаза царя широко раскрылись.
– Какое убийство? Кого убили? Говори! Опущенные руки молодого человека невольно дрогнули. Лицо побледнело еще больше.
Петр, уже одетый, стоял посреди комнаты. В несколько широких шагов он приблизился к юноше почти вплотную. Глаза царя засверкали.
– Кто убит? Говори! Неужели убита твоя мать? Нет! Где Чаянов?..
– Все уже на ногах. А моя мать жива. Но с ней случилось несчастье. Она убила…
– Кого? – бросил Петр.
– Свою служанку… ту девушку, финку…
– Девку?.. Убила?.. За дело, должно быть…
– Я ничего не знаю. Мать требует правосудия.
– Какое, к черту, правосудие! Если девка в чем-то и провинилась, то уже достаточно наказана!..
– Простите, Ваше Величество, мать сама хочет наказания для себя…
– С ума, что ли, спятила кума?! Дай ты ей водки… – Петр обернулся к денщику: – Снимай с меня сапоги!.. – Царь сел на кровать. Денщик склонился к его ногам. – Будят, черт знает, зачем!.. – ворчал Петр.
И вскоре он уже похрапывал, накрывшись одеялом. Константин прошел в гостиную. Его мать сидела у стола, опираясь локтем на столешницу. Пальцы ее нервно теребили кружево, которым был оторочен вырез платья.
– Где государь? – спросила она по-французски, увидев сына.
Константин помялся и отвечал тихо:
– Государь говорит, то есть он полагает, что происшедшее с тобой – пустяк. Государь приказал не будить его.
Она хотела было что-то сказать, но промолчала. В комнату вошел Чаянов. Поклонился почтительно даме. Аделаида-Анжелика не обратила на него внимания. Чаянов повернулся к ее сыну:
– Не оставите ли вы нас вдвоем, Константин? Я хотел бы побеседовать с вашей матерью…
Мадам Аделаида резко вскинула голову:
– Оставьте меня оба!
Но Чаянов не отставал. Он был спокоен, и весь его вид излучал такую уверенность, как будто он никогда в своей жизни не видел никаких убийств!
– Я все же хотел бы побеседовать с вами, мадам, – спокойно произнес он.
– Я не хочу ни с кем говорить… – пальцы Аделаиды сжимались и разжимались на скатерти.
Чаянов сделал знак Константину, затем что-то шепнул ему на ухо. Молодой человек тихо покинул комнату. Аделаида все это видела. Она уже понимала, что разговора с Чаяновым не избежать, но закрыла глаза.
– Я знаю, что вы не уйдете, – сказала она Чаянову.
– Я не уйду, – ответил он. – Откройте глаза, мадам. Это все же нелепо – закрывать глаза на жизнь.
Она открыла глаза и посмотрела на него.
– Александр Васильевич! Неужели так трудно понять, какие чувства я испытываю, как я противна сама себе! Я никого и ни в чем не виню. Виновата я одна. Зачем вы преследуете меня? Если вы опасаетесь за свою репутацию, то вот вам еще один вариант того, что я намереваюсь сказать. Я вовсе не упомяну о вас. Я скажу, что убила девушку, будучи в состоянии аффекта, раздраженная ее неловкостью.
– Благодарю вас! Я уже понял, что покамест мне не удастся переубедить вас. И потому я прошу вас лишь об одном: пойдемте снова в каморку, где лежит труп этой несчастной девушки!
– Нет, нет! Я не хочу!..
– Ладно. Тогда позвольте мне пойти туда одному. Ничего не предпринимайте, покамест я не вернусь…
Она вдруг посмотрела на него пристально.
– Вы снова хотите пить кровь? – в ее голосе не было любопытства.
– Допустим, – ответил он осторожно. – Но, может быть, мы снова будем обращаться друг к другу на «ты»?
– Не будем, Александр Васильевич.
– Я более не досаждаю вам. Я прошу лишь об одном: подождите здесь, в этой комнате, моего возвращения. А как только я вернусь, делайте, что хотите. Согласны, мадам?
Она кивнула и отвернулась.
– Благодарю! – Чаянов вышел.
Оставшись в одиночестве, Аделаида явно нервничала. Она то принималась кусать губы, то закрывала лицо ладонями, то наклонялась низко над столешницей. Она изнемогала от стыда и отчаяния. Ей нужно было понести наказание. Наказание необходимо было ей, как воздух – умирающему, который задыхается в агонии! Но она уже решила, каковы будут ее дальнейшие действия. Она не строила ни малейших иллюзий относительно действенности российского правосудия. Но она кое-что задумала.
– Ведь эта девушка – не крепостная, не крепостная!.. – шептала она.
Ей казалось, что время тянется долго, очень долго. Но в окнах по-прежнему стояла непроницаемая тьма.
«Боже! – подумала она. – Как страшно будет жить в этом новом городе! Туманы, холод, темнота долгих ночей – все это будет поглощать, высасывать человеческие жизни. Но несомненно эта новая столица все же, несмотря ни на что, будет прекрасна! Я знаю вкус Петра. В северном краю холодной тьмы будет воздвигнут город, который напомнит здесь, на севере, об изяществе Венеции…»
Дверь скрипнула. Вошел Чаянов.
– Я окончил свое дело, – сказал он. – Теперь вы можете начинать свое.
Она ждала новых уговоров, просьб, но он тотчас покинул комнату.
Теперь можно было начинать действовать. Аделаида вышла в сени. Слуга дремал, разложив господские шубы наподобие постели. Аделаида вздохнула и потрясла его за плечо:
– Никита, проснись…
Слуга открыл глаза и приподнялся. Увидев мадам Аделаиду, он поклонился, все еще сонный.
– Дай мне шубу, Никита, – сказала кротко Аделаида. И не удержалась от упрека: – И почему ты всегда спишь на шубах, Никита?
Слуга поспешно рылся в груде шуб, отыскивая ее шубу. – Да что шубам сделается! – ворчал он. – Ведь это же шубы, а не медведи живые!..
– Шубы мнутся и плешивеют, когда на них спят, – заметила мадам Аделаида машинально.
– Не могут шубы меховые мяться! – возразил Никита авторитетно. – Это холст мнется, который на платья идет, а шубы, те не мнутся!
У Аделаиды пропала всякая охота спорить. Никита с победным и снисходительным видом встряхнул ее шубу. Она сунула руки в рукава и застегнула крючки.
– Продолжай спать, – сказала она Никите и невольно усмехнулась.
Он тотчас принялся исполнять ее приказание: повалился на шубы и захрапел.
Мадам Аделаида вышла на крыльцо. Странная улыбка не сходила с ее лица. Она знала, куда сейчас направится, но внезапно приостановилась. Легкая поземка швырнула в глаза и на волосы горсти снега. Аделаида поняла, что не накинула платок. Но ей уже не хотелось возвращаться. Она подняла голову. Темное небо слабо прояснилось. Женщина решительно шагнула с крыльца в снег. О! Надо было надеть сапоги поверх туфель. Но она не станет возвращаться, не станет! Пусть она простудится и умрет, пусть!.. Впрочем, она твердо знала, что обладает железным здоровьем.
Холод и снег взбодрили ее. Да, она низко пала, она была отвратительна. Но она понесет заслуженное наказание… Однако вдруг Аделаида поняла, что умирать она не хочет. Нет, только не смерть, только не смерть!.. Странно (или не странно!), но теперь она уже не думала о том, что состарилась. Парадоксальным образом ей казалось, что впереди ее ожидает нечто новое, какая-то новая полная жизнь…
Аделаида вышла на заснеженную дорогу, по которой уже потянулись финские сани, большие розвальни и маленькие вейки. Мадам Аделаида подняла руку. Вскоре одни небольшие санки остановились. Возница, невозмутимый финн, наклонил голову в меховой шапке, приветствуя женщину, которая явно была знатной госпожой. Аделаида заговорила с ним по-немецки, примешивая и финские слова. Она спрашивала, не может ли он отвезти ее в деревню, она назвала эту деревню…
– Это не так далеко, – сказала она.
– Нет, это не. близко, – невозмутимо возразил возница. Аделаида хотела было дать ему денег, но вдруг обнаружила, что у нее нет денег при себе. Возница смотрел на нее. Он явно догадался, что она хочет дать ему денег, но тотчас понял, что денег у нее нет! Однако и она не растерялась. Склонила голову набок и пальцами обеих рук вынула из мочки правого уха золотую сережку с изумрудом.
– Вот, – протянула она сережку вознице, – это дороже любой платы. Возьми!
Финн спокойно взял украшение, попробовал золото на зуб и кивнул, предлагая даме садиться в санки. Вскоре они уже были далеко от деревянного дома, где мадам Аделаида и ее сын помещены были на жительство.
Легкий снег кружил в воздухе и медленно опускался на землю. Аделаида сунула руки в рукава. Она вдруг почувствовала себя почти молодой, почти девчонкой, которая едет навстречу своей судьбе, куда глаза глядят… Но нет, она ехала не наугад. Она знала, куда она едет. Она ехала в финскую деревню, где жила тетка убитой Трины. На всякий случай она спросила возницу:
– Ведь вы, финны, – не крепостные, так ведь?
– Нет, – лаконически отвечал он. – Наши мужики – не крепостные. Русские мужики – крепостные, а наши – нет.
Дальше они ехали в молчании.
***
Завиднелись черепичные крыши финской деревни. Аделаида жадно вдыхала морозный воздух. Сейчас ее жизнь снова изменится!
Да, со стороны может показаться, что она сейчас совершает глупость, но она должна это сделать! В сущности, она делает это для себя. После того, что произошло, она не будет жить по-прежнему, не будет!.. Внезапно она вспомнила своего зятя Андрея, мужа Онорины-Ольги, который столько раз в своей жизни убивал. Кажется, его совершенно не мучила совесть. Или он просто-напросто предпочитал таить, таить свои истинные чувства?..
Санки въехали в деревню.
– Куда везти госпожу? – спросил возница на ломаном немецком, говоря об Аделаиде в третьем лице.
– Вези к дому старосты, – велела она.
Он выбрался на снег и оглянулся. Вокруг никого не было, он подошел к окну ближайшего дома и постучал кнутовищем в ставню. Вскоре на крыльцо вышла закутанная в платок женщина. Возница о чем-то спрашивал ее на финском языке. Конечно, он спрашивал, где дом старосты. Женщина отвечала. Возница вернулся в сани, и лошадь тронулась с места.
Дом старосты мало отличался от прочих домов деревни. Возница вызвал старосту, который оказался приземистым хмурым мужиком. Староста не говорил ни по-немецки, ни по-русски. Аделаида попросила возницу быть переводчиком, но тот сказал, что это возможно лишь за дополнительную плату. Аделаида, не споря, вынула из уха вторую сережку. Староста хмуро посматривал на странную даму. Аделаида сказала, что произошло убийство жительницы этой деревни. Возница переводил. Аделаида знала, что тетку Трины зовут Лееной.
– Произошло несчастье, убита Трина, племянница старой Леены.
Староста, стоявший на крыльце, повернул голову к сеням и кого-то позвал по-фински.
В достаточной степени быстро выбежал на крыльцо мальчик-подросток и, подчиняясь приказу старосты, который, должно быть, приходился ему отцом, побежал между домами. Аделаида ждала. Снегопад унялся. Она не чувствовала холода. Мальчик вернулся в сопровождении старухи, кутавшейся в темную шаль. Старуха тотчас принялась спрашивать старосту, в голосе ее явственно слышались вопросительные интонации.
– Она спрашивает, кто убил ее племянницу? – перевел возница.
Аделаида все же не решалась здесь, в деревне, признаться в совершении убийства. Она боялась самосуда.
– Если ты, старуха, поедешь в поселок, где живет боярин, надзирающий за строительными работами, ты все узнаешь. Там сейчас царь, он будет судить убийцу, – перевел возница.
Старуха аккуратно вытерла глаза краем шали и что-то сказала. Возница снова выступил в роли переводчика:
– Старая Леена боится ехать одна. Она одинокая женщина, она просит, чтобы помощник старосты поехал с ней…
Старуха заговорила со старостой, тот отвечал.
– Госпожа, старуха, помощник старосты – это трое, – сказал возница. – В моей вейке не могут ехать трое…
Какое-то время ушло на решение вопросов о том, поедет ли помощник старосты с Лееной. Помощник, очень похожий на старосту, заявил, что, поскольку убитая девушка не была его родственницей, он не станет гонять свою лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27