Я – твоя мать, Константин-Кантор! Меня зовут Анжелика-Аделаида. – Константин невольно подался вперед на канапе; можно было подумать, что он сейчас закричит. Анжелика вытянула руки вперед и закричала сама: – Нет, нет, нет! Молчи, молчи!.. – Он кивнул. Она продолжала говорить: – Ты знаешь, что я стала крестной матерью новорожденной дочери государя, – сказала она. – Тотчас после крестин состоялся великолепный обед. Вопреки моему обыкновению я много пила. Я почувствовала, что теряю сознание. Очнулась я в спальном покое, совершенно мне незнакомом. Чернокожая девушка одела меня, прислуживала мне. Затем она проводила меня в столовую, где ожидали моего прихода, коротая время за кофием, Яков Вилимович Брюс и Александр Васильевич Чаянов. Увидев этого последнего, я испытала сильнейшее раздражение. Но для того, чтобы ты понял причину моего раздражения против Чаянова, я должна вернуться в моем рассказе назад и поведать тебе всю правду о смерти несчастной Трины. Да, это я убила ее. Чаянов тогда остался со мной на ночь, я этого хотела. Но он ясно дал мне понять всем своим поведением, что я не нужна ему как женщина. Ты и без того уже имеешь все основания думать крайне дурно о своей матери, поэтому я буду говорить, избегая по возможности подробностей, которые могли бы шокировать тебя. В ту же ночь я застала Чаянова с Три-ной в ее каморке. Я подозревала, что найду его там! Я вовсе не была влюблена в Чаянова, я давно уже ни в кого не влюблялась. Вряд ли ты поймешь мои чувства, но я признаюсь тебе, что самое мучительное и страшное для женщины – это когда ее полагают просто человеком, другом, матерью, сестрой, доброй советчицей… Это самое страшное! И вот… я поняла, что перестала быть женщиной!.. Дальше… Я утратила всякое самообладание. Я набросилась на несчастную Трину и задушила ее. Я не стану описывать, в каком виде лицезрел меня Чаянов… Дальнейшее тебе более или менее известно… Я искала правосудия, я хотела, жаждала наказания! А вместо этого я оказалась участницей фарса, глупой комедии… Но довольно об этом!.. – В ее нежном девичьем голосе Константин с изумлением расслышал властные нотки столь знакомого ему голоса матери. – Довольно об этом! – повторила она. – Когда я ехала в Москву, Чаянов догнал меня… Я зачем-то нужна была ему! Но я совершенно отупела, сломленная осознанием того, что я более не женщина… Я не понимала, чего он хочет от меня, чего он может хотеть, если я не женщина, не женщина!.. О, я была глупа, как никто, как никогда!.. И войдя в столовую в лефортовском доме Брюса, я при виде Чаянова подумала лишь о том, что я более не женщина, не женщина!..
Брюс и Чаянов встретили меня ласковыми возгласами, преисполненными дружества. Я села к столу. Яков Вилимович налил мне кофе. Я молча пила.
– Ну, каково же вам, мадам Аделаида, в гостях у московского звездочета? – осведомился Брюс, улыбаясь.
Я знаю, Константин, как дурно ты думаешь о женщинах, наблюдая за мной, за матерью, но я скажу тебе правду: я даже не спросила Брюса, почему его называют московским звездочетом. Я мало знала о нем. Но тогда меня волновало лишь одно, лишь одно мучило меня: вот, я сижу за столом с двумя красивыми зрелыми мужчинами и я для них – всего лишь добрая тетушка, друг, советчица, только не женщина! От этих мыслей мне снова захотелось свести счеты с жизнью…
– Снова? Значит, ты уже пыталась покончить с собой? – Константин почувствовал жалость. Впрочем, он сам не мог понять, кого же ему жаль, мать или красавицу, сидевшую перед ним во всем блеске юной красоты…
– Умоляю, не прерывай меня! – воскликнула она: то есть кто же была она, кем же следовало полагать ее, его матерью, Аделаидой-Анжеликой, или… или… этой прелестницей…
– Я молчу, – почти прошептал он.
Она продолжала говорить:
– Да, я уже пыталась покончить с собой. Кто бы это заметил? Я не нужна никому. Прежде я нужна была хотя бы Онорине, а теперь, после ее бегства, я не нужна никому, никому! И тебе тоже!..
– Я плакал на твоих похоронах, – тихо сказал он.
И снова его поразил этот странный контраст между прелестной внешностью юной девушки и властностью матроны!..
– Да, плакал, плакал… – повторила она. – Плакал, а потом влюбился… – теперь в ее голосе прозвучало что-то детски капризное…
– Так я в тебя и влюбился! – Он едва сдержал смех.
Она вдруг тоже попыталась удержаться от смеха, но не смогла и звонко рассмеялась. Смех ее, конечно же, был молодым, золотистым, прелестным…
– Я все же хочу выслушать твой рассказ до конца! Итак, Брюс спросил, каково тебе в гостях у московского звездочета, то есть у него…
– Да… – Она провела легкой ладонью по волосам, русым и шелковистым. – Да… Я ответила ему, что в гости ездят добровольно, а я не гостья, а, в сущности, пленница в его доме. Впрочем, я не боялась ни его, ни Чаянова. Я только не понимала, зачем я им! Ясно было только одно: я не нужна им в качестве женщины!.. Ах да, и еще второе было более или менее ясно: они намеревались втянуть меня в какую-то авантюру. Но в какую? Ни в каких заговорах против государя я, разумеется, не намеревалась участвовать!.. И я спросила Брюса, чего им, то есть ему и Чаянову, нужно от меня.
– Мы не посягаем на вашу честь, – шутил Брюс.
Но меня подобные шутки не веселили, а раздражали. Я попросила Брюса и Чаянова прямо сказать мне, каковы их намерения в отношении меня. И тогда лицо Брюса посерьезнело и он сказал, что хотел бы вовлечь меня в некий опыт…
– Я не буду участвовать в заговоре против государя, – быстро перебила я.
Мои собеседники расхохотались.
– О каком заговоре может идти речь! – воскликнули они в один голос. – Мы верны царю Петру, нашему благодетелю. Мы предлагаем вам всего лишь поучаствовать в маленьком химическом эксперименте!..
– Последствия этого маленького химического опыта должны быть очень благодетельны для вас, – сказал Чаянов.
Брюс широко повел рукой, предоставляя говорить своему другу, и Чаянов продолжил, глядя на меня глазами исключительно честного человека:
– Видите ли, прекрасная мадам Аделаида, мы, то есть ваш покорный слуга и почтенный Яков Вилимович, имеем в своем распоряжении некий замечательный эликсир. Мы не станем лгать вам, будто снадобье это представляет собой наше изобретение; нет, это не так!..
Настроение мое улучшилось.
– Я решила, что вы астроном, – обратилась я к Брюсу. – Ведь это астронома здесь, в России, могут назвать звездочетом. А вы, оказывается, химик…
– Я увлекаюсь химией, дражайшая мадам Аделаида, но, вероятно, я не самый лучший химик в этом лучшем из миров. А кроме того, у меня много занятий и помимо химии. Я и стратег, и тактик, и географ, и типограф… Но я и химик, да, я и химик… Однако замечательный элексир, о котором идет речь, я лишь пытаюсь усовершенствовать, а разработал его, увы, не я…
– А кто? – задала я естественный вопрос.
И снова лицо Брюса посерьезнело.
– У нас достаточно времени, – сказал он, – достаточно времени для подробного рассказа?!. Вы, вероятно, знаете, что я родом из Шотландии…
– Не знаю… – откликнулась я весело.
То есть теперь вы не можете сказать, что вы этого не знаете, потому что я вам только что об этом объявил. Я по рождению шотландец. Моя родина, равно как и Ирландия, являются самыми мятежными частями Британии. Отец мой, Вилим Брюс, принимал участие в нескольких восстаниях, однако в какой-то момент он понял, что Шотландия никогда не будет независимым государством. Род Брюсов – один из самых знатных шотландских родов. Когда король Карл I английский еще только пришел к власти, мой отец уже понял, что это правление вполне может закончиться катастрофой! Бедный Карл, недаром он приходился внуком Марии Стюарт, которую казнила Елизавета Тюдор, блистательная правительница Англии. Карл попал на престол случайно, вследствие ранней смерти своего старшего брата, принца, подававшего большие надежды. И правление Карла I завершилось катастрофой, разразилась революция, к власти пришел диктатор Кромвель, а король погиб на плахе и на то была воля народа! Несовершеннолетние дети Карла бежали во Францию. Да, началось настоящее бегство аристократов из Британии. Чаша сия не миновала и шотландцев Брюсов и Гамильтонов. Сейчас монархия в Англии восстановлена, правит Карл II, сын несчастного Карла I, но мы уже не вернемся на родину, мы останемся в России. Однако я отвлекся. Вернемся к временам смуты и поспешного бегства короля Карла I. В эти тяжкие дни моим родителям сообщили о смертельной болезни моего деда по матери. Старик был истинным шотландцем, горцем, носившим старинный шотландский костюм – килт; может показаться странным, но это, в сущности, подобие женской юбки. Дед жил в небольшом укрепленном замке в горах. Родители привезли к нему меня и моего старшего брата. Мой брат, носивший отцовское имя Вилим, был старше меня всего на год. Всю дорогу до замка деда мать казалась мне очень взволнованной, но ведь это было естественно: она теряла отца!
Прежде я никогда не бывал в дедовой вотчине. Мой отец служил в Лондоне, в особом отряде шотландских стрелков, охранявших королевскую особу. Несколько раз дед приезжал к нам в гости, но тогда мы с братом были еще малы. Замок выглядел чрезвычайно мрачным, суровым. Извилистые коридоры, каменные стены, покрытые чем-то вроде плесени. Слуг было всего несколько человек. Меня и брата провели в спальню, где лежал дед. Он лежал на огромной кровати под ветхим балдахином. Я едва мог разглядеть лежащего. Дед приказал слабым голосом, чтобы мать подвела своих сыновей поближе к нему. Она послушалась. Я видел ясно, что она встревожена и огорчена. Но ведь это было так естественно!
Дед приподнялся, он был очень худ, щеки его впали, глаза были глубокими и темными. Он посмотрел на нас, на меня и брата пристально. Мне вдруг сделалось не по себе от этого пристального взгляда, который, казалось, пронизывал насквозь все мое существо.
Дед слабо кивнул матери и проговорил голосом, почти замогильным:
– Я выбрал. А теперь отошли их, а сама останься…
Я подумал, что дед выбрал одного из нас, того, которому он хочет оставить в наследство замок. Я уже знал, что в семье моей матери родовое поместье почему-то всегда достается одному из сыновей старшей дочери главы рода. Но сейчас мне отчего-то совсем не хотелось становиться наследником деда. Я готов был молиться про себя, в уме, просить Бога устроить так, чтобы дед выбрал не меня, а моего брата!..
Мать велела нам выйти из спальни. Мы прошли по коридору, брат спустился по лестнице. Я сказал ему, что пойду в свою комнату. Он ушел к отцу. Похоже, мой брат Вилим тоже был взволнован свиданием с нашим дедом. Я немного проводил брата, а когда убедился, что он уже не может видеть меня, побежал назад, к спальне деда. Да, стены были тяжелыми, каменными, но я заметил щель в двери, у самого порога. Нимало не раздумывая, я лег на пол, на паркет, выложенный дубовыми плитками, и прижался ухом к щели.
Разговор, случайно расслышанный мною, насторожил и еще более встревожил меня.
– Да, это он, – произнес дед каркающим голосом.
– Но они оба – мои дети, – мать говорила, чуть не плача.
– Ты все знала, ты всегда знала…
– Но как же быть мне?
– Никто не виноват в том, что у тебя нет дочери.
– Неужели мне придется… – она не договорила.
– Да, когда-нибудь каждому из нас придется пройти через это.
– И что ждет нас там… – она снова не договорила.
– Ты не должна верить в сказки, Мэри!
– Я знаю, что ты, Джон, не веришь ни в Бога, ни в дьявола, но я так не могу!
– Я не прошу тебя отказываться от веры! Ты должна понять, наконец, что мы не сектанты, не поклонники дьявола… Мы всего лишь самые обыкновенные люди! Ведь когда ты больна и вынуждена принимать лекарство, ты не считаешь себя грешницей!
– Смотря какое лекарство! Наше лекарство, оно все же существует вопреки божеским установлениям!
– Ты опять за свое! В сущности, еретичка – это ты! Пойми, что все, что существует в этом мире, существует не вопреки, а благодаря божеским установлениям! И благодаря божеским установлениям не существует для человека бессмертия! Только потом, после вторичного сошествия Сына Божия на землю…
– Я, стало быть, уйду, а ты останешься…
– Когда-нибудь уйду и я.
– Нет, Джон, я не отдам тебе моего сына!..
– Подожди! Открой дверь…
Мне показалось, будто мать догадывается, что за дверью кто-то подслушивает. Возможно, она даже поняла, догадалась, что это я! Она медлила. И я, конечно же, понял причину этого промедления. Она давала мне возможность бежать!
И когда она распахнула дверь, за дверью уже никого не было, то есть там не было меня!
В тот же день, вечером, мать принялась уговаривать отца как можно скорее покинуть замок.
– Уедем, – говорила она, – уедем сейчас же, у меня дурные предчувствия! Уедем!
– Но наш отъезд будет выглядеть странно! – возражал отец.
Мне было известно, почему он не соглашается с матерью. Мы ведь были разорены, нам нужны были деньги.
– Не беспокойся, – сказала мать, – других наследников, кроме наших сыновей, нет!
Но отец в этом сомневался. Ему известны были буйные и вольные нравы вождей шотландских кланов.
– У твоего отца могут найтись незаконнорожденные дети. Нашим сыновьям он может предпочесть кого-нибудь из внуков, о которых мы ничего не знаем!
Мать убеждала его, что такого быть не может! Но отец не верил ей, отец говорил, что она ничего не может понять в мужских нравах!..
Они долго спорили. Наконец усталая мать согласилась. Ночью я никак не мог заснуть. Я ничего не сказал брату Вилиму о подслушанном мною разговоре деда и матери. Брат заснул быстро, а я ворочался с боку на бок. И, откровенно говоря, я не удивился, когда вошла мать. Мы обменялись взглядами. Она знала, что я понимаю ее, угадываю ее намерения. Она разбудила нас, меня и брата. Он недоумевал. Она ничего не стала объяснять, только приказала нам побыстрее одеться и следовать за ней. Я растормошил брата. Мы быстро оделись и тихо спустились вниз. Мать вывела из конюшни пару лошадей и сама запрягла в легкий экипаж. Нам предстоял путь по горной дороге. Брат то и дело спрашивал, что произошло, почему мы покидаем замок деда в такой спешке, почему отец не с нами… Но мать отвечала, что объяснит все после.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27