Легкий поворот головы, ее рот, почти непроизвольно приподнявшийся, словно приглашал к себе, — этого ему было достаточно, и он склонился к ее лицу.
Какими теплыми были его губы в холоде ночи, каким нежным оказалось их прикосновение, и все же оно заставило ее вздрогнуть, и эта дрожь отозвалась в самых потаенных глубинах ее тела. У нее прервалось дыхание, и она потянулась ему навстречу, погружаясь в чистейшее наслаждение. Его губы чуть раздвинулись, и она ощутила легкое касание его языка. Она машинально повиновалась ему, увлеченная сладостью, восхитительной шероховатостью, неожиданностью вторжения, и внутри нее быстро зрело необычное напряженное возбуждение.
Она бы испытывала больше удовольствия, если бы не те, кто спал за занавеской. Сожаление, что нельзя обойтись без их присутствия, кольнуло ее и прошло. С этим ничего нельзя было поделать.
Но им надо спешить, поторопиться, пока остальные не проснутся и не помешают. Эта мысль метнулась в голове Сирен, но Рене, видимо, вовсе не беспокоился. Он обвел нежную линию ее губ, кончиком языка пробежал по краям ее зубов, коснулся уголков рта и его чувствительного внешнего контура. Он поцеловал ее подбородок, попробовал солоноватый привкус век, прошелся по замысловатым изгибам уха. Влажный жар его прикосновений околдовал ее настолько, что она едва ли заметила, когда он распустил завязки на лифе ее тонкого, много раз стиранного платья, когда стянул с ее плеч рукава и положил руку на мягкий холмик груди. Она беззвучно охнула, ее дыхание участилось, когда он проложил влажную жгучую тропинку по ее шее вниз до ключицы. Он опустил платье пониже, его дыхание коснулось напрягшегося нежного соска обнаженной груди, заставив его затвердеть, прежде чем он накрыл его горячим ртом.
Желание переполняло ее, бродило в крови, обжигало кожу, опускалось вниз, вызывая томительную пустоту. Тихий крик рвался у нее из груди, она с трудом подавила его. Ее охватила паника. Ощущение было слишком чарующим, слишком неожиданным и всеобъемлющим, Оно вполне могло бы подчинить себе, стать необходимостью, из-за которой даже счастливые вдовы снова выходили замуж. Она хотела остановить это, вернуть все на свои места, как раньше, но где-то в глубине души понимала, что было слишком поздно. Слишком поздно.
Ее сила воли исчезла, уступив место глубокой молчаливой истоме. Она протянула руку ему за сипну, избегая дотрагиваться до повязки, ее ошеломили мускулы, перекатывавшиеся под кожей, и обжигающее прикосновение его губ во впадине между ее грудей. Она приподнялась, и он медленно снял с нее платье, следуя за сползающей тканью нежными прикосновениями губ и языка.
О, он знал все выпуклости и ложбины женского тела, знал, сколько нужно осторожности и терпения, чтобы разжечь в них пламя. Его вторжение было нежным, он нес восторг и радость. Сердце Сирен бешено колотилось, она лежала, замирая, погружаясь в захлестывавшие ее волны наслаждения. Захваченная его великолепием и неожиданностью, она плыла в потоке чувственности, граничившей с болезненной судорогой. Беспомощно отдававшаяся во власть экстаза, она волновалась от тихих звуков, напряженного дыхания, слабого шуршания постели и ощущения быстро бегущего времени. И все же она не могла помешать нараставшему внутри нее яростному напряжению, настойчивому, стремлению, застывшему в ожидании.
Острый восторг пронзил ее так неожиданно, что она выгнулась, подавляя застрявший в горле вскрик, и судорожно стиснула его руки. Он быстро скинул брюки и устроился у нее между бедер. Его вторжение, пылкое и стремительное, на мгновение принесло обжигающую боль, которая удивительным образом ослабла, когда он проник глубже. Ее вздох облегчения и блаженства коснулся его плеча.
Он двигался над ней с рассчитанной силой, и она приникла к нему, поднимаясь навстречу его устремлению, которое так долго подавлялось, так героически сдерживалось, соединяя его со своим. Вместе в темноте, слившиеся воедино и в то же время отделенные друг от друга, они напряженно двигались к ожидавшему невыразимому блаженству. Его вспышка озарила их, чтобы слить или испепелить, покорить или одарить редкой милостью, и было оно так ослепительно, как ничто другое на свете.
Глава 5
К рассвету судно стало покачиваться на швартовах. Низко над головой заворчал гром. Ветер свистел вокруг крыши каюты. Сирен проснулась внезапно. Она долго вглядывалась в темноту, сбитая с толку твердым полом под собой и своей странной скрюченной позой на боку, тогда как она должна была уютно покачиваться в гамаке. Потом она вспомнила.
Рене лежал рядом, охватывая ее сзади своим длинным телом. Его рука покоилась у нее на талии, пальцы обнимали ее грудь. Своей наготой она чувствовала выступы мускулов на его ногах и жесткие волосы его тела. Покой его тепла окружал ее под медвежьей шкурой, хоть вдыхаемый воздух был холодным.
Она не собиралась засыпать вместе с ним. Ей не верилось, что она провела почти всю ночь в его объятиях. И даже сейчас ей не хотелось шевелиться, хотя затекшие мышцы требовали вытянуться. Не потому, что ей очень нравилось ее положение, вовсе нет, просто она бы предпочла пока не будить Рене. Сначала ей нужно было собраться с духом и мыслями и решить, как ей следует вести себя с ним.
И еще нужно было решить, что теперь делать. Если потеря девственности преследовала цель убедить Бретонов дать ей большую самостоятельность, следовательно, они должны узнать, что она больше не девушка. Сделать это оказалось вдруг невероятно трудно.
Они едва ли обрадуются — вот основная мысль, но не она больше всего тревожила Сирен. Главное — как найти слова, чтобы объяснить свое новое положение. Она не боялась Пьера и Жана; они ни разу не подняли на нее руки. Она поняла, что страшится их осуждения.
А вот что они сделают с Рене — совсем иной вопрос. Он все время тревожил ее в глубине души, и все же одного она не учла: она будет нести ответственность за то, что обрушится на него. Сейчас он еще не мог по-настоящему защищаться. При обычных обстоятельствах, когда Рене оправится от ран, ему, несомненно, будет по силам справиться с любыми проблемами. Наверное, прошлый опыт очень поможет ему.
Эта последняя, довольно язвительная мысль вызвала у нее раздражение. Его опыт ее совершенно не касался, и вообще он пошел ей на пользу. Каким именно образом он оказался ей полезен, она не хотела думать, но, поразмыслив, не смогла припомнить, чтобы прошедшей ночью раны как-то повлияли на его способности любовника. Возможно, в его обращении с ней было больше осторожности и нежности, меньше решительности, но ей казалось, что его сила или ее отсутствие здесь вовсе неуместны. Это немного сбивало с толку, но и приносило облегчение. Она рада, что он не будет беззащитен перед ее покровителями.
И врасплох его не застанут — он больше не спал. Она не понимала, почему так уверена в этом: он не шевельнулся, не издал ни звука. И все-таки она бы поклялась, что он насторожился. Пока она обдумывала это, гром снова загрохотал над раскачивавшимся, приседавшим судном.
Внезапно она догадалась, что его выдало, — напрягшиеся мышцы. Для того была причина. За опущенной занавеской раздался шорох и легкий скрип — один из Бретонов вылез из гамака. Судя по тому, откуда доносился звук, это был Пьер. Секунду спустя, зажегся желтый огонек свечи. Видимо, его разбудила гроза и сильная качка. Было необходимо проверить прочность швартовов.
Сирен невольно дернулась, словно собираясь вскочить и кинуться к своему гамаку. Рука Рене, обнимавшая се, напряглась, удерживая ее. Она затихла. Он был прав, лучше не шуметь, не делать резких движений, чтобы не привлекать внимания. С другой стороны, занавеску, отгораживавшую се угол, на ночь почти всегда поднимали после того, как Сирен переоденется. То, что она была опущена, могло бы вызвать подозрение.
Ну и что? Разве она не этого хотела? Разве не лучше было, если бы их нашли так, чем пускаться в путаные объяснения?
Сирен расслабилась и лежала совершенно неподвижно. Если их с Рене увидят, то только потому, что так и было задумано. Такой притворный фатализм успокаивал ее нервы.
Наружная дверь каюты отворилась и снова захлопнулась. Сквозь стену ясно слышались шаги на палубе. Над головой по кровле забарабанил дождь. Он усиливался. Потом дверь в каюту распахнулась, впустив порыв ветра, который захлопал занавеской, приподняв ее и отбросив в сторону. Сирен увидела из-под нее, что Пьер стоит в дверях на фоне хлещущего во тьме дождя. Он смотрел прямо на нее. Босые ноги зашлепали по полу. Занавеска отлетела в сторону Пьер стоял над ними с лицом , искаженным от ярости и мучительного неверия. « — Сирен!
Она села, прижимая к груди одеяло. Ее лицо залило яркой краской. Она не ожидала, что тяжесть вины будет так велика. Она лишила ее дара речи и заставляла чувствовать себя непослушным ребенком. Рене рядом с ней тоже приподнялся, сел и начал не спеша надевать брюки.
— Что все это значит? — заговорил Жан, подходя к брату. Гастон, привстав в своем гамаке, таращил на них широко раскрытые от изумления глаза.
Сирен была не в силах ответить. Тогда заговорил Рене.
— Мне кажется, — сухо заметил он, — все и так ясно.
— Эти слова задели Пьера.
— Проклятье! Так вот чем ты платишь нам!
— Довольно странно… — начал было Рене.
Когда Пьер двинулся к нему с беспощадным блеском в голубых глазах, Сирен вытянула руку, останавливая его.
— Это моя вина, а не его, — произнесла она напряженно. — Он сделал лишь то, что я сама хотела.
— Как ты можешь говорить так? — Жан сжал кулаки.
— Потому что это правда.
— Невозможно! Он соблазнил тебя, наврал с три короба.
Она тряхнула головой, отбрасывая волосы и одновременно отрицая сказанное.
— Нет, я попросила его об этом.
— Как шлюха? Никогда. Ты пытаешься защитить его, но это бесполезно.
Жан сделал движение, словно собираясь проскочить мимо старшего брата. Гастон, нахмурившись, встал и направился к ним.
— Мне не нужна защита. — В голосе Рене зазвучали стальные нотки, он оперся на одно колено и выпрямился, глядя на Бретонов вызывающе спокойно, без тени страха. — Я дам удовлетворение любому из вас или всем вместе, если вы этого требуете, но сначала вы могли бы спросить себя, какие у Сирен были причины для того, чтобы так поступить.
Жан выругался, бросаясь вперед, но Пьер схватил его за рубашку, удерживая на месте.
— Погоди, — сказал он, в его словах послышалась угроза. — Лемонье дело говорит. Давай послушаем Сирен.
Во внезапно наступившей тишине громко шумел дождь. У Сирен екнуло сердце. Она облизала губы.
— Причина — моя свобода. Я так устала от того, что за мной следят и охраняют словно какой-нибудь трофей.
— Ты и есть трофей, и очень ценный, — резко сказал Пьер.
— Я человек. Я хочу уходить и возвращаться сама, без сопровождения. Хочу делать то, что мне нравится. Я хочу быть свободной.
— Ты сама не знаешь, что говоришь. — Старший Бретонов махнул рукой, загрубевшей от долгих лет гребли. — Женщин нужно охранять.
— Зачем? Чтобы сохранить их чистоту или их верность? Есть разница между защитой и заключением.
Пьер, нахмурив брови, смотрел на нее. — У нас никогда и в мыслях не было лишить тебя свободы, дорогая, или сделать несчастной. Сирен стиснула мех на бизоньей подстилке.
— Я не чувствую себя несчастной, просто меня бесит постоянная слежка. Я пыталась говорить вам об этом, но вы никогда не слушали. Я с ума сойду, если это не кончится.
— И тебе кажется, что вот это и есть способ прекратить ее?
— Как же еще? Теперь ваша охрана больше не нужна.
— Ты так считаешь?
— А зачем она теперь? Нецеломудренные женщины ходят по улицам одни и днем, и ночью, особенно ночью.
— Ты собираешься стать шлюхой? — Голос Пьера звучал слишком спокойно.
— Конечно, нет! Но эти женщины ходят без охраны просто потому, что им уже нечего терять.
— И ты думаешь, что мы теперь позволим тебе раз гуливать по улицам одной, без сопровождения?
— Почему бы нет?
— Но ты не хочешь быть шлюхой?
— Я же сказала вам, нет!
— А кто защитит тебя от стаи волков, которые сбегутся, как только пронюхают, что ты узнала мужчину? Кто удержит тебя от того, чтобы стать их добычей, шлюхой?
В ее карих глазах свернул гнев. Никто никогда не говорил ей такого, особенно Пьер Бретон. Но она все-таки не хотела, чтобы он заметил, как ее это задело. Вздернув подбородок, она заявила:
— Я сама способна защищаться. У меня есть нож, который вы дали мне, и я не забыла, как им пользоваться.
— Этого слишком мало. Ты слишком лакомый кусочек, чтобы отступиться от тебя только из-за какого-то ножичка или нескольких оборонительных приемов, которым ты выучилась у меня.
Внезапно вмешался Рене, слушавший их с напряженным вниманием.
— Я буду ей защитой.
Жан зарычал и снова рванулся бы вперед, если бы Пьер не удержал его повелительным жестом. Сирен обернулась к Рене и удивленно посмотрела на него.
— Совершенно незачем, — настойчиво проговорила она вполголоса. — Вас это не касается.
— Пусть говорит, — сказал Пьер, хотя на его лице мелькнула какая-то тень, похожая на гримасу боли.
Рене встал, открыто глядя на остальных.
— Не заблуждайтесь, я делаю это не от страха и не из благодарности. За последние несколько дней я обнаружил, как сильно привязался к Сирен. Что она вам или вы ей, я не знаю, но, по крайней мере, могу вам обещать, что не причиню ей никакого вреда, и никому другому не удастся обидеть или оскорбить ее, пока она находится под моей охраной.
Сирен, с изумлением слушавшая его, запротестовала.
— Да замолчите вы! Мне не нужна ваша помощь.
— Под твоей охраной, — повторил Пьер. — А кем она будет для тебя?
— Это уж наше дело.
Жан хмыкнул.
— Значит, твоей любовницей. Или, может, твоей охраны хватит только на пару ночей?
— Надеюсь, что этот срок будет больше. Я думал и даже надеялся, что это продлится хотя бы столько времени, сколько займет ваша следующая экспедиция к англичанам.
Жан выругался, Гастон — тоже, он побледнел. Пьер сохранял спокойствие, только прищурился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48