А также кое-какие показания наших клиентов.Лейзер просиял.— Великолепно!— У вас больше веры в документы, Джордж, чем у меня, — произнес Дэрроу. — Мы должны встретиться с нашими клиентами лицом к лицу, чтобы понять, на коне мы или попали в беду. Кстати о беде, давайте поскорее выберемся из этого тумана и окунемся в роскошь.Дэрроу и Руби первыми поднялись на борт, Лейзеры и я шли следом.— А что это все разоделись в пух и прах? — спросил я Лейзера.— Чтобы не переодеваться, — ответил он. — Скоро обед, одежда — вечерняя.Я скривился:— Вечерняя одежда?— Не взяли смокинг, Нат?— Нет. Но захватил оба свои галстука.Вскоре мы все оказались на палубе и встали у поручней, но никто нас не провожал, а если бы и провожал, то показался бы тенью в тумане. Никакого вам «счастливого пути». Поэтому я расстался с компанией Дэрроу и с помощью стюарда нашел свое обиталище.В моей каюте — номер 47, как раз напротив кают первого класса, где разместились взрослые, — на вешалке меня поджидал вечерний костюм — белый пиджак, черный галстук, белая сорочка, черные брюки, и даже пояс и сунутые в карман запонки. Кларенс Дэрроу позаботился. Он, может, и не слишком рьяно приступил к работе, но самые необходимые приготовления были сделаны.Словно в сказке, моя сумка оказалась на борту раньше меня, она уже лежала на багажной полке. Каюта оказалась вполне сносной, особенно если учесть, что она была больше моей однокомнатной квартиры в отеле Адамса и обставлена гораздо более шикарной мебелью: бамбуковая кровать, бамбуковый письменный стол и стул, срезанные цветы в вазе на бамбуковом столике у кровати. Свет был мягким, золотистым, как в ночном клубе, ненавязчивая декоративная отделка перекликалась с узором из листьев на черно-зеленом ковре, а на окнах — то есть на иллюминаторах — были жалюзи. В отличие от отеля Адамса, где я пользовался удобствами вместе с другими «гостями», здесь у меня была своя ванная комната, с ванной и всем прочим.Так почему же, черт возьми, мне не принять ванну. Если повезет, никто и не заметит моего отсутствия.Пароход отчалил, когда я уже лежал в лоханке. Последовал толчок, от которого вода в ванне плеснула, потом механизмы заработали с размеренным урчанием, а я как раз намыливался и ополаскивался и вместе с пароходом наслаждался ласковой водой.И не прошло и года, как, впервые в своей молодой бурной жизни облачившись в вечерний костюм, я неторопливо спускался по широкой лестнице в ресторан — огромный зал, обитый блестящими панелями, отделанный желтым и выстланный ковром с длинным ворсом.Здесь собралось больше шестисот богатых пассажиров. И один бедняк. Я сообщил метрдотелю, что плыву в компании Дэрроу, и он перепоручил меня официанту в красной куртке, который предложил следовать за ним.Никто из Имущих, казалось, не заметил, что среди них затесался переодетый Неимущий. Они сидели, болтая и жуя, за элегантными круглыми столами, накрытыми белыми льняными скатертями и уставленными тонким фарфором, хрусталем и сверкающим столовым серебром.Я наклонился и прошептал Кларенсу Дэрроу на ухо:— Вы похожи на старшего официанта на пиру во время чумы.Дэрроу повернул свою большую грубую голову:— А ты похож на вышибалу в борделе времен Цицерона.Руби проговорила:— Прошу тебя, Кларенс!Но как всегда, она нисколько на него не сердилась. На ней было расшитое белым шелком платье цвета морской волны с приколотыми к корсажу матерчатыми цветами и суконная шляпка в морском стиле со скошенной тульей. И хоть выглядела Руби очень мило, до этого помещения она недотягивала. Дэрроу одевались у Сирса.Лейзер, выглядевший в своем собственном белом пиджаке и черном галстуке щеголем, привстал, когда я садился за стол. Его жена была очаровательна в черном шифоновом платье с корсажем из испанских кружев, ее шляпка в виде соответствующего тюрбана была украшена изящным бантом. Супруги Лейзер одевались на Пятой авеню.А я по-прежнему одевался на Максвелл-стрит, ведь старые привычки изжить трудно.Однако две привлекательные адвокатские жены не шли ни в какое сравнение с новым членом нашей компании — женщиной-ребенком, чье личико в форме сердечка украшали голубые глаза с фарфоровой белизны белками, носик-пуговка и губки бантиком, и все это осеняло облако светлых, до плеч волос.На какую-то долю секунды, я даже судорожно хватанул воздуху, мне показалось, что на ней ничего нет — атласное платье, обтягивающее ее стройную фигурку с высокой грудью, было бледно-розовым, чертовски совпадая с оттенком кожи ее обнаженных рук, вырез ее одеяния находился у основания шеи и был отмечен рубиновой брошью.Но что самое приятное, мое место оказалось рядом с этим дивным видением юной красоты.Насмешливо скривив рот при виде моего неприкрытого восторга, Руби проговорила:— Изабелла Белл, это Натан Геллер, следователь моего мужа.— Уверена, он очарован, — сказало дивное создание. На меня она даже не взглянула.Изабелла Белл изучала меню, на обложке которого была изображена стройная красотка с островов с цветами в волосах. Яркие мазки синего, желтого и оранжевого обещали воплощенную мечту полинезийского рая, по-видимому, ожидавшего нас на Оаху.Дэрроу сказал:— Мисс Белл — кузина Талии Мэсси. Я пригласил ее присоединиться к нашей маленькой группе... она едет туда, чтобы оказать своей кузине моральную поддержку.— Как это здорово с вашей стороны, — бодро обратился я к красавице, которая все еще не соизволила удостоить меня взглядом своих детских глаз. — Вы близки с миссис Мэсси?— Лангуст под соусом «кардинал», — сказала она, по-прежнему глядя в меню. — Звучит вкусно.Я тоже бросил взгляд в меню.— На такой шикарной посудине, как эта, я рассчитывал на омара.— Лангуст и есть омар, глупыш, — сказала она, наконец-то посмотрев на меня.— Я знаю, — отозвался я. — Я просто хотел привлечь ваше внимание.И я его привлек. Притворялась она или нет, что не замечает самого шикарного — одного из немногих — и к тому же свободного мужчину в этом зале, сказать не могу, но внезапно огромные голубые глаза, вокруг которых трепетали настоящие длинные ресницы, внезапно поймали мой взгляд.— Очень близки, — сказала она.— А?С кратким вздохом она вновь обратила свое внимание на меню.— Тало и я, мы очень близки... Это ее прозвище, Тало. Мы практически росли вместе. Она моя самая лучшая подруга.— Вы, наверное, места себе не находите.— Это просто ужасно. О-о-о... кокосовое мороженое! Это должно настроить нас на тропический лад.В этот момент я мог бы посчитать ее обычной пустой милашкой. Но поскольку ей вряд ли было больше двадцати, и она являлась продуктом своей наследственности и окружения, я решил дать ей небольшую поблажку. Ее очаровательная мордашка и соблазнительная фигурка не имели с этим ничего общего. Или все. Одно из двух.— На самом деле, — сказал я, — Гавайи — это не тропики.Она снова взглянула на меня. Возможно она и была пустышкой, но в этих глазах было достаточно глубины, чтобы утонуть.— А тогда что это? — с вызовом спросила она.— Ну, в то время как Гавайские острова действительно расположены между Тропиком Рака и экватором, там просто не бывает душно или жарко. Там всегда дует легкий ветерок.Дэрроу сказал:— Мистер Геллер прав. Там не бывает ни солнечных ударов, ни изнуряющего зноя... с Тихого океана постоянно дуют пассаты.— Примерно с северо-востока, — с умным видом добавил я.— Я в первый раз плыву на острова, — заметила она, словно устыдившись.— Я тоже.Она моргнула, вздернула голову.— Тогда где вы набрались этих знаний?— В журнале «Нэшнл джиогрэфик».— Вы надо мной смеетесь?— А ты как думаешь, сестренка? — спросил я.За столом все заулыбались... кроме мисс Белл. Больше она со мной во время обеда не разговаривала, но я чувствовал, что она заинтересовалась. Привлекательные и высокомерные малышки любят, когда их поддевают... если только у них напрочь не отсутствует чувство юмора и способность постоять за себя. А в этом случае даже красивые и стройные не стоят того, чтобы тратить на них силы.Мы уже наполовину прикончили кокосовое мороженое, когда Лейзер, похоже растерявшийся перед нескончаемой чередой подаваемых блюд, спросил Дэрроу:— Когда вы ознакомитесь с копией стенограммы и показаниями наших клиентов, могу я с ними поработать?— Возьмите их сегодня вечером, — сказал Дэрроу, махнув рукой с видом благодетеля. — Зайдите в мою каюту, заберите и погрузитесь в них ради спокойствия своего сердца.— Мне бы тоже хотелось на них взглянуть, — сказал я.— Можешь взять их после Джорджа, — великодушно проговорил Дэрроу. — Я люблю, чтобы меня окружали хорошо информированные люди. — Он повернулся к своей жене, сидевшей рядом с ним. — У них здесь настоящий оркестр и ночной клуб, дорогая... и в море нет никакого сухого закона. Нас ждет бар, укомплектованный по всей форме. — Он похлопал ее по руке, и она терпеливо улыбнулась ему. — Какое чудесное, декадентское место. Не хочешь ли потанцевать?Хотели все.Коктейль-холл парохода, превосходивший своими размерами любое подобное заведение, был обтекаемых форм современный ночной клуб, в котором царили рассеянный свет и желтая отделка. Учитывая цилиндрические табуреты у стойки и блеск некоторых декоративных деталей, мы, должно быть, находились на первом космическом корабле фирмы «Мэтсон Лайнз».Танцевальная площадка представляла из себя черное сверкающее зеркало, удержаться на котором в неподвижном состоянии и то было делом нелегким, не говоря уже о том, чтобы демонстрировать степень владения искусством Терпсихоры. Под оркестр солировал эрзац-Кросби. Пока я танцевал с Руби Дэрроу, он пел песню Расса Коламбо «Письма любви на песке», в основном под аккомпанемент укулеле — маленькой гавайской гитары.— Они, похоже, полны решимости настроить нас на островной лад, — заметил я.— Когда ты собираешься пригласить на танец мисс Белл? Ты же знаешь, что она здесь самая красивая девушка.— Самая красивая здесь девушка — вы... возможно, и потанцую.— Со мной ты танцевал три раза, а с миссис Лейзер — четыре.— Миссис Лейзер красотка. Пока ее муж по уши погряз в этом деле, я смогу развлечься.— Ты всегда был негодным мальчишкой, Натан, — с нежностью произнесла Руби.— А может быть, я прикидываюсь труднодоступным, — сказал я, глянув на мисс Белл, которая танцевала с Дэрроу. Тот кружил ее, попутно наступая на ноги. Она же морщилась от боли и скуки.Мне стало жаль ее, и поэтому, когда заиграли «Я сдаюсь, дорогая» и якобы Кросби возобновил свои трели, я пригласил ее на танец.Она сказала:— Нет, спасибо.Она сидела за нашим столиком, все остальные танцевали. Я сел рядом с ней.— Вы ведь думаете, что я еврей?— Что?— Фамилия Геллер звучит для вас по-еврейски. Но мне все равно. Я привык к людям с ограниченным умом.— Кто говорит, что у меня ограниченный ум? — Она оторвалась от созерцания танцевальной площадки. — Вы из их числа?— Что?— Из тех, кого обратили в еврейскую веру?— На самом деле вас никто не обращает. Выбора просто нет. Она у вас с момента рождения.— Вы все-таки еврей.— Чисто технически.Она нахмурилась:— Как можно быть евреем «технически»?— Моя мать была ирландской католичкой. Вот откуда у меня ирландская челюсть. А мой отец был евреем-отступником.— Отступ... что?— Мой прадед, жил он в Вене, увидел, что евреи убивают евреев... из-за предполагаемых религиозных разногласий... и, ну, он почувствовал отвращение. С тех пор в моей семье иудаизмом и не пахнет.— Никогда не слышала ничего подобного.— Это правда. Я даже ем свинину. Сделаю это завтра. Вот увидите.— Забавный вы человек.— Вы хотите танцевать или нет? Или пусть Дэрроу окончательно отдавит ваши лапки?Наконец-то она улыбнулась, широкой, открытой улыбкой, и у нее оказались великолепные белые зубы и ямочки на щеках, в которые можно было запрятать по десятицентовику.Именно в такой момент можно влюбиться на всю жизнь... или по крайней мере до конца плавания.— С удовольствие... Натан, не так ли?— Нат... Изабелла...Мы протанцевали остаток «Я сдаюсь, дорогая», потом прижались потеснее во время «Маленькой невинной лжи». На середине «Трех словечек» вышли на заднюю палубу, чтобы подышать воздухом. Мы облокотились о поручни около подвешенной спасательной шлюпки. Туман Сан-Франциско давно остался позади, звезды были похожи на кусочки утра, просвечивающего сквозь дырочки, проделанные в темно-синем покрывале ночи.— Прохладно, — сказала она. — Почти холодно.Урчание механизмов и плеск океана о борт рассекавшего его роскошного лайнера не располагали к разговорам. Ну разве что самую малость.— Возьми мой пиджак, — сказал я.— Нет... Я лучше прижмусь к тебе.— Милости прошу.Я обнял ее и привлек к себе. Ее обнаженная рука и правда была холодной, я почувствовал под пальцами «гусиную кожу». Залах ее духов защекотал мне нос.— Ты хорошо пахнешь, — проговорил я.— «Шанель», — отозвалась она.— Какой номер?— Номер пять. Но ты ведь и так знаешь?— Да уж не вчера слез с дерева.Она рассмеялась, это прозвучало как музыка.— Ничего не могу поделать — ты мне нравишься.— Ну и не борись с этим. Чем ты занимаешься?— Ты о чем?— Ну, ходишь в школу или... а такие богатые девушки, как ты, вообще работают?— Конечно, мы работаем! Если хотим.— А ты?— Я не хочу... Но может, когда-нибудь придется. Я не так уж и богата. Мы здорово пострадали во время Краха.— А я так ничего не почувствовал.Она тут же нахмурилась:— Нечего быть таким самодовольным. Это не шутки, люди выбрасывались из окон.— Знаю. Сколько тебе лет?— Двадцать.— Ходишь в школу?— Может, пойду в колледж. Я не собиралась, но...— И что же случилось?— Я была помолвлена с парнем.— Была?— Он встретил другую.— Ну уж не красивее тебя. Это просто невозможно.Она разглядывала темные воды.— Он поехал в Европу. И встретил ее на «Куин Мэри».— А. Дорожный роман.— Может, так это и началось. Теперь он с ней помолвлен.— Я знаю отличный способ отомстить ему.— Какой?Задавая мне этот вопрос, она подняла голову, чтобы посмотреть на меня, и я ее поцеловал. Началось это, как мягкое и нежное действо, но мы воспламенились, действо затянулось, и мы оторвались друг от друга только когда чуть не задохнулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41