Нет, это полноценный случай защиты исходя из невменяемости, и нам понадобятся эксперты в области психиатрии.Лейзер кивнул.— Я согласен. Есть какие-то предложения?Дэрроу разглядывал вращающийся вентилятор.— Вы следили за процессом Уинни Рут Джадд?— Естественно, — сказал Лейзер. — А кто не следил?— Те психиатры, которые свидетельствовали в защиту миссис Джадд, соорудили чертовски хорошее дельце, утверждая, что она должна быть сумасшедшей, чтобы расчленить тех двух девушек и запихать их в сундук.Лейзер снова закивал.— Уильямс и Орбисон. Но миссис Джадд был вынесен обвинительный...— Да, — с обаятельной улыбкой согласился Дэрроу, — но я ее не защищал. На меня произвели впечатления их показания. Вы можете разыскать их по телефону, Джордж?— Разумеется, но сомневаюсь, чтобы они занимались благотворительностью...— Узнайте, свободны ли они и каков их гонорар. Завтра, во время личной беседы с миссис Фортескью и Томми, я дам им понять, насколько важно привлечь к делу их защиты психиатров. Они найдут деньги у своих богатых друзей. Вы можете начать прямо сейчас?Лейзер кивнул и поднялся.— Я позвоню из своего номера. Энн, наверное, уже меня потеряла.— Если можете, возвращайтесь к половине пятого, Джордж. Мы встречаемся с местными ребятами для дальнейшего обсуждения.Дэрроу имел в виду Монтгомери Уинна и Фрэнка Томпсона, адвокатов из Гонолулу, которые занимались делом до прибытия Дэрроу. Большую часть материалов, которые мы просмотрели на «Малоло», подготовил Уинн.Когда Лейзер ушел, Дэрроу сказал:— По-моему, мы задели тонкие чувства Джорджа в отношении соблюдения законности.— Тяжело обнаружить, что твой герой стоит на глиняных ногах, — сказал я.— Это у меня?— От земли и до колен.Он заржал. Потом подался вперед и положил сигарету в пепельницу, стоявшую на столике у его кресла. Сложил руки на коленях, сонно посмотрел на меня.— Давай перейдем к делу, сынок, — произнес он. — Я собираюсь произвести много шума — с помощь прессы — касательно того, что неважно, был ли на самом деле Джо Кахахаваи со своими дружками виновен в изнасиловании Талии Мэсси или нет. Что совершенно неважно, была ли это какая-то другая островная банда, или больное воображение Талии Мэсси, или адмирала Стерлинга и всего Тихоокеанского флота. Важно только то, что Томми Мэсси и миссис Фортескью и эти двое матросов поверили, что Кахахаваи был одним из тех, кто напал на нее... негодяй, сломавший бедной девочке челюсть и не позволивший ей молиться. И до Страшного суда я буду трубить в Гонолулу, что мы не отзываем, и не отзовем, дело Ала-Моана из суда.— Это вы будете говорить прессе.— Верно. Но это — товарный вагон дерьма. О, технически, с юридической стороны, здесь все законно, но что нам надо для того, чтобы освободить наших клиентов, — это доказать, что они убили того, кого следует. Это дает им моральное право на этот аморальный, бессмысленный акт, который они совершили.— И тут в дело вступаю я.Он озорно прищурился и кивнул.— Совершенно верно. Я хочу, чтобы ты зарылся в это дело об изнасиловании, в дело Ала-Моана. Расспроси свидетелей, военно-морской персонал, представителей местных властей, простых людей с улицы, если понадобится. — Он простер руку, указывая на меня пальцем. Ощущение было такое, словно в тебя ударила молния. — Если ты сможешь найти новые свидетельства вины этих насильников — а я верю Талии Мэсси, я верю ей, основываясь на ее словах и ее поведении, и, если ничего другого не останется, на чертовой табличке с номером машины, где она ошиблась всего на одну цифру, — тогда мы сможем сделать из несчастного создания по имени Томас Мэсси героя. И сможем освободить их всех!Я сидел, наклонившись вперед и сцепив руки между раздвинутых колен.— Что мы будем делать с новыми доказательствами, если я их обнаружу?Он подмигнул.— Об этом позабочусь я. Я прослежу, чтобы об этом узнали присяжные и газеты. Естественно, в этом случае, я отзову дело Ала-Моана, потому что оно указывает на мотивы и психическое состояние Томми Мэсси. Ни один прокурор не сможет сбросить это со счетов... Далее — завтра утром я собираюсь в суд, чтобы попросить там неделю на подготовку дела, судья ее мне предоставит.— Да уж, конечно. Вы же Кларенс Дэрроу.— И это все, что я рассчитываю получить в этом деле за счет своей славы, но будь уверен, это получу обязательно. Затем я возьму еще неделю, чтобы выбрать присяжных... Я намерен твердо стоять на своем.— Таким образом, вы даете мне две недели.Он кивнул.— Я хочу, чтобы во время суда ты находился рядом со мной, за моим столом. Ты будешь нужен мне именно там, а не гоняющийся по белому как снег пляжу за девочками.— Значит, в вашем представлении я так провожу время?— Частично. Разумеется, ты уже уложил эту девочку Белл. Прелестная молодая женщина. Ты обработал глупышку в первую же ночь на корабле, верно?— Признать это было бы не по-джентльменски.Он вздернул голову, взгляд его глаз сделался тоскующим.— Без купальника она выглядит так же хорошо, как в нем, сынок?— Лучше.В ответ на это Дэрроу с удовлетворением вздохнул, затем поставил свое усталое тело на ноги — впечатляющая процедура, словно собрал себя по частям. Нашаривая что-то в кармане мешковатых штанов, он сделал мне знак подняться, что я и сделал, и проводил меня до двери. Обнял одной рукой за плечи, а другой сунул мне в руку ключи.— В гараже отеля стоит для, тебя машина. Миссис Фортескью поспособствовала.— Какой-то особый автомобиль, или мне искать путем подбора ключей к зажиганию?— Синий двухместный «дюран». Он настроит тебя на рабочий лад — именно в нем она приехала к зданию суда в тот день, когда похитили Кахахаваи.Я усмехнулся.— Ну хоть не тот, в котором везли тело несчастного ублюдка.Он шагнул в сторону, чтобы взять один из конвертов со столика у двери.— Это тоже для тебя, сынок... Здесь твоя временная лицензия частного детектива и разрешение на ношение огнестрельного оружия на территории Гавайев.— Какого черта, — ругнулся я, бросив взгляд на документ, подписанный начальником полиции. — Я же работаю официально.Он потрепал меня по плечу.— В основном я буду сидеть здесь, в этой норе, работая с Джорджем. Звони мне по телефону, встречаться будем каждый день или по мере надобности. А теперь я хочу, чтобы ты держался подальше от этого отеля... я не хочу, чтобы за тобой таскались репортеры. — Он порылся в кармане. — Вот деньги на расходы...Я взял протянутые мне пять десяток и сказал:— Чья была идея нанять меня? Ваша или Эвелин Уолш Маклин?— Так ли уж важно, кому первому пришла в голову гениальная идея?— Только не говорите, что это она оплачивает мои расходы...Он прижал к впалой груди растопыренную пятерню.— Ты обидел меня, по-настоящему обидел. Ты же знаешь, я забочусь о тебе... как о своем родном сыне!— Вы хоть сколько-нибудь заплатили за то, чтобы я приехал сюда?— Конечно, Нат. Разве я достал деньги не из своего кармана?— Да, только я не знаю, чьи деньги вы достали.Серые глаза взглянули проказливо.— Отчего же, твои деньги, Нат. Теперь уже твои.Я снова усмехнулся.— Я бы заставил вас принести присягу, но что с того?— Ты о чем?— Какой смысл заставлять агностика клясться на Библии?Он усмехнулся этим словам, закрывая за мной дверь.
* * *
Верх «дюрана» был откинут, так я его и оставил. Автомобиль оказался на удивление спортивным для такой светской львицы, как Грейс Фортескью, даже если она и была склонна к убийствам. Машина прекрасно слушалась руля, и дорога из Гонолулу в Вайкики длиной в три с половиной мили — по Кинг-стрит и далее по Калакауа-авеню — явилась приятным сочетанием затененной пальмами проезжей части, местных пешеходов и процветающей торговли. Я бросил шляпу на пол рядом с пассажирским сиденьем, потому что встречный поток воздуха при езде сорвал бы ее с головы, и с удовольствием ощутил, как ветер шевелит волосы. Позвякивающий трамвай разделил непрерывный поток машин, который периодически останавливался дорожными полицейскими-полинезийцами, державшими в руках таблички с надписями «стойте» и «идите» — на улицах Гонолулу не было светофоров, хотя уличные фонари имелись. Очень скоро кораллово-розовые оштукатуренные шпили отеля «Ройял Га-вайен» начали вырисовываться за деревьями, словно играющее в прятки видение.Повернув с Калакауа направо, на дорожку, ведущую к отелю, я оказался на тщательно ухоженной территории, окруженной роскошной зеленью и щедро сдобренной буйством цветов. По обсаженной пальмами мягко изогнутой асфальтовой дорожке я добрался до парадного входа Розового дворца, где чуть не врезался в одну из внушительных колонн, обрамлявших вход, потому что глазел по сторонам.Белая униформа и кепка швейцара-японца произвели на меня даже большее впечатление, чем мундир адмирала Стерлинга. Когда он наклонил ко мне свое круглое лицо, я спросил, где можно поставить машину, а он ответил, что они сами поставят «транспортное средство».Я оставил мотор включенным, взял из багажника сумку, получил корешок квитанции — представьте себе, что вы отдаете автомобиль, словно сдаете в гардероб шляпу! — дал швейцару на чай и направился внутрь. Китаец-посыльный в восточной одежде попытался взять у меня сумку, когда я стал подниматься по ступеням, но я отмахнулся от него, не так-то много у меня чаевых денег.В холле было прохладно и просторно, сквозь двери без створок в помещение долетало приятное дуновение ветерка, слышался щебет птиц, шелест прибоя. Толстые стены, угрожающего размера арки, высокие потолки, люстры, по сравнению с которыми пальмы в кадках казались мелкими, причудливые лампы и плетеная мебель. О людях нечего было и говорить — обслуживающего персонала, частью в восточной одежде, напоминающей пижаму, частью в обычных красных куртках и белых штанах, с лицами всех оттенков желтого и коричневого, хватило бы набрать футбольную команду, да и поиграть где было — на сплошь застланном персидском ковром полу.А вот проживающих в отеле было поразительно мало. Строго говоря, в тот момент, когда я шел к расположенной слева регистрационной стойке, я был единственным гостем в обозримом пространстве. Пока я расписывался, спустилась, держась за руки, чета новобрачных, одетая для игры в теннис. Вот, пожалуй, и все.Даже в шикарных магазинчиках в холле, где продавался жадеит, шелка и одежда последних моделей для богатых мужчин и женщин, были только продавцы.Лифтер поднял меня на второй этаж, где я очутился в такой просторной и прекрасно обставленной комнате, что каюта на «Малоло» показалась мне той самой моей однокомнатной квартиркой в Чикаго. Плетеная мебель, зелень и цветы, жалюзи на окнах и балкон с видом на океан...Перевалило уже далеко за полдень, и купальщики и любители загара в основном покинули пляж, серфингисты оживленно играли в поло, но и только. Никаких каноэ с выносными уключинами, никаких занимающихся серфингом собак.День клонился к вечеру, и я, по правде говоря, чувствовал себя измученным. Я опустил огромную штору, которая одна собственно и отделяла балкон от комнаты, приспособил ее так, чтобы добиться наибольшей темноты, разделся и нырнул в постель.Разбудил меня звонок.Я включил ночник. Моргая, посмотрел на телефон на ночном столике, он посмотрел на меня и зазвонил снова. Еще не совсем проснувшийся, я поднял трубку.— Алло.— Нат? Изабелла.— Привет. Сколько времени?— Сколько-то девятого.— Сколько-то девятого вечера?— Да, сколько-то девятого вечера. Я тебя разбудила? Ты спал?— Да. Старина Кларенс Дэрроу вымотал меня до черта. Где ты? Здесь в отеле?— Нет, — сказала она разочарованным голосом. — Все еще у Талии. Она переедет в Перл-Харбор только завтра, поэтому сегодня я останусь ночевать у нее.— Очень плохо... компания мне не помешала бы. Похоже, я один живу в этом сарае.— Ничего удивительного. Я слышала, что после Краха дела у «Ройял Гавайен» идут ужасно.Я сел.— Слушай, я хочу еще раз поговорить с Талией... без К. Д. и Лейзера. В этой проклятой забегаловке почти никого нет... может, вы с ней приедете на завтрак. Не думаю, чтобы сюда сбежалось слишком много ротозеев.— Подожди, я спрошу, — сказала Изабелла. Ее не было с минуту или около того, потом она вернулась: — Талия приедет с радостью. Во сколько?— Может, в девять. Секундочку, дай-ка я посмотрю... — На ночном столике лежала карточка с информацией об обслуживании, ресторане и тому подобном. — Встретимся на Веранде прибоя. Спросишь у дежурного и вам покажут куда идти.— Звучит восхитительно, Натан. До завтра. Люблю.— Я тоже.Я снова лег, потянулся и громко зевнул. Хотелось есть. Может, натянуть штаны, спуститься вниз и заказать прорву всякой вкуснятины. Можно спустить пятьдесят баксов в неделю и таким образом.Потянув за шнур, я поднял большую оконную штору и впустил в комнату ночной воздух, а сам вышел на балкон в трусах и в носках, чтобы выпить в темноте. Пурпурное небо было усеяно звездами. Полная, почти золотая луна изливала мерцающий свет на черный океан. «Алмазная Голова» была едва различимым, неясным силуэтом. Я вдохнул морской воздух, наслаждаясь красотой набегающих волн.— Прошу извинить за вторжение, — раздался негромкий голос.Я чуть не упал с балкона.— Не хотелось вас беспокоить.На плетеном стуле слева от меня, в глубине балкона, сидел маленький худощавый китаец в белом костюме и черном галстуке-бабочке, на коленях у него лежала панамская шляпа.Я шагнул вперед, сжав кулаки.— Какого черта ты делаешь в моей комнате?Он встал, в нем было не больше пяти футов роста. Поклонился.— Взял на себя смелость подождать, пока вы проснетесь.Его голова была похожа на череп, сходство подчеркивалось высоким лбом и тонкими и редкими седеющими волосами. Нос у него был ястребиный, рот — длинная узкая линия над квадратной челюстью. Но самыми замечательными на его лице были глаза, глубоко посаженные, яркие и настороженные, над правым глазом и под ним шел ужасный шрам, внутренняя поверхность глазницы была бесцветной, словно глаз вырастал прямо из плоти. След от ножа, подумал я, и ему еще повезло, что он не лишился глаза.— Кто ты, черт тебя побери?— Детектив первого класса Чанг Апана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41