Период маккартизма во многом изменил и характер политической науки: ее реакционные черты обострились, а критические мотивы были приглушены. Повысился спрос и на апологетику. Все больше появлялось книг, в которых безудержное восхваление внешнеполитического курса теснило разум на задворки. Где-то в конце активного маккартизма бывший министр юстиции США Ф. Бидл заметил: «Шаг за шагом мы создали благоприятные условия для прихода новой тирании» и позволили «зажать нам рты, закрыть глаза, заткнуть уши». А еще позднее личный друг и советник Маккарти Рой Кон признает, что путем создания удушливой политической атмосферы, методами шантажа, угроз, лжесвидетельств, фальшивок и тому подобного ставилась задача «отлучения от общества не только индивидуумов, но и идей, которые они поддерживают». Дело шло в конечном счете к диктатуре «своего рода фашизма».
Как ни бесновалась реакция, американскому народу удалось в то время преодолеть фашизм в его маккартистской форме. Но победа была далеко не полной, ибо реакция сумела за эти годы отобрать многие позиции у трудящихся масс, усечь некоторые принципы демократии даже в их буржуазном выражении. Обстановка в США резко изменилась, она стала гораздо податливее к усилению в стране тоталитарной власти крупнейших корпораций, для деятельности фашистских группировок. Маккартизм создал условия для роста и укрепления ультраправых, прихода их к власти в 1980 году. О том, как глубоко маккартиэм пустил корни в жизни США, как вошел в плоть и кровь «стражей демократии и свободы», свидетельствует доклад ЦРУ, содержащий данные о том, что американская охранка в борьбе с прогрессивными организациями черпала «вдохновение и практические рекомендации» в речах Гитлера. ЦРУ тщательно изучало также «технику» допросов, применения наркотиков и другие стороны опыта гестапо.
Устранение Маккарти отразилось на общественной жизни. Критика республиканской администрации Эйзенхауэра со стороны демократов усилилась. Разумеется, она в значительной мере диктовалась интересами борьбы за власть. Но эта критика отражала и реальное беспокойство наиболее дальновидных политиков страны за международные позиции США. Возрастало понимание, что так называемый жесткий курс, таящий постоянную опасность войны, ведет к падению престижа и влияния США.
С. Барр в работе «Граждане мира», в целом апологетической, все же критикует внешний курс за то, что он основан на ложных предпосылках. По его мнению, международная политика США исходит из следующих штампов-стереотипов: только Россия мешает установить прочный мир; только США могут обеспечить свободу в любой части мира, поддерживая при этом антикоммунистов, реакционеров и даже фашистов; только свободное предпринимательство, американские методы и доллары в состоянии обеспечить необходимый порядок на земле. Надежды эти ложны, признает С. Барр. Мир настолько сложен и противоречив, устремления людей настолько различны, что развитие событий не может быть подчинено воле одного государства. Как заметили позднее Э. Стиллмен и У. Пфафф, не может быть серьезных изменений в американской внешней политике до тех пор, пока она не откажется от убеждения в своем «праве» вмешиваться в чужие дела. В противном случае последствия для Америки могут оказаться еще более тяжелыми, чем просто бессилие и изоляция».
В сборнике «Политическая экономия американской внешней политики» признается, что США нуждаются в разумном понимании проблем XX столетия, соответствующих целей политики, эффективных и морально полноценных средств для достижения этих целей. И чем скорее они прекратят попытки «экспортировать американский образ жизни или американскую систему частного предпринимательства, тем действеннее будет внешняя политика».
Особенно остро внешняя политика критиковалась, во-первых, за стремление к диктату в международных делах, а во-вторых, за неподвижность позиций, их несоответствие реальной обстановке на мировой арене и неспособность приноровиться к этой обстановке.
Лозунги диктата и войны всегда пропагандировались наиболее реакционными силами. «Определенно нельзя так быстро забыть, что концепция всеобщей войны была впервые провозглашена имперской Германией в первую мировую войну и затем нацистской Германией во вторую мировую войну».
Среди буржуазно-либеральных критиков конца 50-х годов росло число авторов, которые выражали свое беспокойство не только грубой упаковкой внешнеполитического авантюризма, но и самой сутью политики. Обнаруживая возрастающее несоответствие между политическими амбициями и новой расстановкой сил в мире, определенная часть политологов пыталась устранить это несоответствие и овладеть, как говаривал в свое время Бисмарк, искусством возможного.
Относительно острая реакция «либералов» на поведение США на международной арене объяснялась пониманием и того факта, что атомное оружие не может конструктивно ответить ни на один вопрос международной жизни, что любая политика в современном мире обязана исходить из реальностей, а не из ложного представления, будто солдаты, оружие, угрозы, деньги, окрик или даже война в любом ее варианте могут принести успех и славу стране, отвечать ее подлинным национальным интересам.
В многочисленных писаниях либеральных критиков, оживившихся после Маккарти, много невероятных словесных ухищрений, политических пируэтов, противоречий, завуалированной апологетики. Но в них отражены и реальности настроений, существовавших в то время в США. Их анализ полезен для понимания событий и процессов, происходящих в Соединенных Штатах середины 80-х годов.
Сравнительно более последовательным критиком внешней политики США того времени можно назвать Дж. Уорберга. Особенность его в том, что Уорберг критикует обе партии. В работе «Программа действий» он пишет, что «ни республиканцы, ни демократы не могут сказать, что американская послевоенная политика была успешной». Аналогичные позиции он отстаивает и в книге «Кризис Запада». Политику военных блоков Уорберг считает ошибочной. Сколачивание военных союзов сделало страну основным защитником статус-кво и подорвало американское влияние на массы человечества, которые хотят аграрных реформ, лучших жизненных условий и освобождения от иностранного влияния. Вместо того чтобы сосредоточить внимание на Азии, США связались с «бесперспективной Европой». Поставив в центр европейской политики Западную Германию, США восстановили против себя другие народы Европы, считающие Германию источником европейских бедствий. Связав себя тесными узами с Англией и Францией, США потеряли влияние в Азии и Африке, так как любая поддержка колониальных держав питает «ненависть к Америке по всему Ближнему, Среднему и Дальнему Востоку».
Правоверность буржуа не дает Уорбергу возможности увидеть движущие пружины политики — интересы монополий. Причины неудач и провалов он ищет в несовершенстве политического руководства страной. (К этому же приему политологи прибегают и в отношении Р. Рейгана, возлагая ответственность за провалы американского внешнеполитического курса на некомпетентность, необразованность и легкомыслие президента.) Дж. Уорберг пишет, что негибкая и лишенная воображения внешняя политика явилась результатом в большой мере «нежелания популярных лидеров рискнуть своей популярностью ради защиты или осуществления непопулярных дел». Поскольку руководители страны не заботятся о «гуманных и созидательных импульсах», народ США живет в состоянии невежества, равнодушия и самодовольной самоудовлетворенности, как если бы в мире не было ничего более важного, чем новые автомобили, новые дома, новая одежда, новые предметы и понижение налогов.
Спорить трудно. И негибкая политика, и самодовольство, и многое другое — все это верно. Но при внимательном чтении Уорберга позиция его проясняется — он пытается взвалить все беды на плечи политиков, идеологов, неудачи объяснить несовершенством механизма принятия решений, то есть изобразить дело таким образом, что политическая жизнь имеет своим источником и законодателем человеческое сознание. Экономические интересы упоминаются вскользь, глухо, остаются в стороне.
В своих предложениях Уорберг идет дальше многих своих собратьев. Он пишет, например, что «наступило время искать взаимопонимание с Советским Союзом». Обстановка в мире такова, что формирование единого атлантического «фронта против остального мира» бессмысленно. Значительно более достойный выход — скромно жить в мире, «который навсегда ушел из-под нашего господства и контроля». Неприятие курса на «мировое господство» очевидно. И все же автор сожалеет, что надежды США на создание «мировой империи» оказались иллюзорными. В новых условиях он зовет к проведению «новой» политики, главным содержанием которой должно быть завоевание дружбы с незападными народами. Уорберг считает, что для США необходимо перевести борьбу из военной области в политико-экономическую сферу, результатом чего будет «сосуществование». Оно определяется как «конкурентное ухаживание за умами людей всего мира».
Достаточно остро чувствует авантюризм политики США и другой политолог, Л. Бромфилд. Он высмеивает попытки свалить на Советский Союз вину за создание международной напряженности. «Предположите, — пишет он, — что армии Советской России находятся на канадской границе и нас окружает кольцо аэродромов, что русские имеют армии в Мексике, как мы имеем в Корее, аэродромы в Центральной Америке и в Карибском бассейне, снабжают оружием пограничные с нами государства и даже поставляют солдат. Ну как?» — спрашивает Бромфилд.
Вашингтон стремится оправдать вооружение Западной Европы необходимостью «обороны против России», но почему-то игнорирует факт, что европейские народы не испытывают тех ужасов и тревог, которые так заботливо создаются в США Пентагоном и определенными газетами и политическими деятелями. Автор иронизирует, что американцы по загадочным причинам больше заботятся о безопасности Европы, чем сами европейцы.
Бромфилд пытается нащупать и внутренние причины, оказавшие, по его мнению, влияние на провалы во внешней политике. Во-первых, «американский народ и даже его представители в конгрессе все больше отстраняются от действительного участия в управлении и во внешней политике». Проведение политики «перешло в руки назначаемых бюрократов, не имеющих прямой ответственности перед народом». (В конце 70-х годов Дж. Янг, известный в США специалист в области этики, придет к следующему выводу: «Если ранее считалось, что проблемы можно решить с помощью центральной власти в Белом доме, то теперь в ней видят лишь источник проблем для общества» .)
Во-вторых, продолжает Бромфилд, многие американцы думают о других народах, оценивают их поведение, культуру, политику, исходя из собственных привычных представлений об американском образе жизни, определяют ценности или недостатки политического или государственного устройства в других странах применительно к порядкам, заведенным в США. И это верно. Немало американцев убеждены в своем национальном превосходстве и непогрешимости. Один из старейших профессоров Массачусетского технологического института, Г. Фримэн, подчеркивает, что в Америке культивируется такой «образ Советской России», который должен вызывать «ненависть к самому понятию социализма». На этой базе уже легче убедить американцев в необходимости уничтожения социалистических стран любыми методами, включая ядерную войну, и установления в мире американских порядков.
Л. Бромфилд пишет, что в США создана обстановка интриг, безответственности, лжи и обмана граждан, в результате чего они уже не могут отличать черное от белого. Простые люди отданы на милость безнравственности и беспринципности. Нынешнее поколение «не знало ничего, кроме извращений пропаганды».
Бромфилд верно замечает, что в США создана обстановка страха, цинизма, равнодушия. Но, по его рассуждениям, в плену тенденциозной пропаганды оказались не только массы американцев, но и те силы, которые определяют политику. По Бромфилду, это правительство и общественное мнение, но не социально-экономические силы, которые формируют и правительства, и общественное мнение. Он не в силах понять, что обстановка страха создается сознательно и в корыстных целях, ибо она наилучшим образом способствует политике реакции внутри страны и агрессии за рубежом, что народные массы не имеют доступа к средствам создания общественного мнения, а то «общественное мнение», которое выдается в США за доминирующее, формируется средствами массовой информации, являющимися собственностью корпораций.
О Честере Боулсе уже говорилось, когда рассматривались его позиции относительно американской политики в «третьем мире». Но в своих работах он затрагивает и более общие проблемы международной жизни. В книге «Американская политика в революционном мире» Боулс признает полное банкротство курса во внешних делах. Он отмечает, что лидеры страны не сумели оценить нового соотношения сил на мировой арене, которое заметили все, кроме политиков. Вместо трезвых выводов руководители ударились в риторику: «Безболезненное освобождение», «массированное возмездие», «искусство хождения по кромке». Фразы оказались бессмысленными. Они «дорого стоили США, значительно дороже, чем это можно было позволить», поскольку отражали иллюзии, а не реальные задачи.
Но, обругав политиков за иллюзии, Ч. Боулс оказался не в состоянии предложить ничего, кроме новых иллюзий. Америка должна выступать не только как «партнер», но и как «архитектор» мировых порядков. «Без такого взгляда люди погибнут». Сумасбродная идея «американской империи» и потом не покидала Боулса. В статье, опубликованной в журнале «Форин афферс» в июле 1962 года, Боулс грезит о том времени, когда американская «преданность демократии» будет руководить в мире будущего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60