На скамьи садятся,
Книги достают,
Согревают ноги,
Жажду утоляют.

Навещал меня и епископ Сигурд. Не знаю, правда, считал ли он, что в его палатах холодно или ему было просто приятно наше общество.
И мое гостеприимство щедро вознаграждалось. Я могла задавать вопросы ученым людям, на которые они с удовольствием отвечали. Постепенно я многому научилась и даже стала принимать участие в их беседах.
Королева Астрид замолчала.
— Я устала, — сказала она резко, — но мне еще многое надо вам рассказать. Завтра, после утренней службы я продолжу свое повествование.

Я долго не засыпал, лежал и думал. Дверь в свои покои я оставил открытой, чтобы из зала шло тепло. Но мне не было бы холодно в любом случае — на кровати лежала гора подушек, меховых одеял и перин.
Мне кажется, я начал понимать королеву Астрид. Теперь мне стало ясно, почему такие могущественные и умные люди уважали королеву. Тем не менее что-то в ее рассказе меня настораживало. О чем-то она умолчала.
Сначала я просто почувствовал это. А затем принялся раздумывать над ее рассказом, над каждым словом и выражением. Я искал истину и нашел ее.
Королева Астрид поняла, что больше ей нечего бояться конунга Олава — он не стал бы с ней ссориться из-за ее брата — шведского короля. И тем не менее она не решилась утешить Олава Харальдссона, потому что «не стоит трепать раненого медведя по загривку».
И тут не могло быть иного объяснения как то, что она не хотела оказать поддержку своему мужу.
Мне было интересно, придет ли Рудольф послушать продолжение рассказа Астрид после того, что случилось вчера вечером. Но он пришел.
Он стал напоминать мне героев старинных сказаний. Когда они получали смертельную рану, то не прекращали битву, а отбрасывали щит, зажимали рану левой рукой и продолжали сражаться.
Мы поели, а потом королева Астрид продолжила свой рассказ.
— В ту первую зиму в Борге, когда я стала жить сама по себе, конунг Олав часто приглашал нас с епископом Сигурдом в свои покои. Мы долго сидели и разговаривали, часто уже после того, как остальные устраивались на ночь.
Но сама я говорила мало, больше слушала, о чем беседовали конунг с епископом. Я многому научилась в то время. И часто во время своих разговоров они совсем забывали о моем присутствии.
Они вспоминали поездку епископа Сигурда в Англию и путешествие епископа Гримкеля в Саксонию. Говорили о значении этих поездок для будущего Норвегии.
— Но мы не должны забывать, — сказал как-то конунг, — что это может означать и приближение моей битвы с королем Кнутом, который хочет подчинить Норвегию Англии.
— Вполне возможно, — ответил ему епископ.
— Я не боюсь сражения, — продолжал Олав, — ведь я нахожусь под защитой Бога. Он даровал мне победу во всех сражениях. После возвращения в Норвегию я всегда побеждал. Христос защитит меня и в битве с королем Кнутом.
— Да, — неуверенно ответил епископ.
— Неужели ты сомневаешься в правоте моих слов? — возмутился конунг.
— Вполне возможно, что для сомнений у меня есть основания, — твердо ответил Сигурд.
— Неужели ты не веришь в силу Бога, епископ? — загрохотал Олав. — А вот я, конунг, верю в Господа нашего. Я делаю Норвегию христианской страной, и Иисус дарует мне победу в сражениях. И я честно выполнил свое обещание. Так почему бы этого не сделать Богу? Почему ты думаешь, что он может меня предать? Ты хочешь сказать, что Господь не держит своего слова?
Епископ промолчал.
— Отвечай же! — заорал конунг. Он был в страшной ярости.
Сигурд выпрямился на скамье.
— Конунг Олав, — сказал он, — сначала я хотел бы задать вам один вопрос. Вы крестили Норвегию ради Иисуса Христа или ради самого себя?
— По обеим причинам, — коротко ответил король, — ну и что? Что в этом странного? Неужели ты думаешь, что я могу кому-то подчиниться, даже если это сам Иисус Христос? И ничего не получить взамен?
Епископ помолчал. А затем медленно сказал:
— Иисус был слугой всех людей. Он умер за нас. И он ничего не требовал взамен, кроме того, чтобы мы приняли его жертву и его любовь.
Вряд ли конунг был бы больше удивлен, если бы Бэсинг, его любимый меч, вдруг растаял, как масло.
— Я заключил договор с Христом, — наконец произнес он, — а ты хочешь мне сказать, что он предатель?
— Ты не можешь заключить договор с Богом на таких основаниях, сын мой, — ответил епископ.
— Это еще почему? Ведь рассказывают же священники, что Авраам заключил с Богом договор.
— Это не Авраам заключил договор с Богом, а Бог — с Авраамом. И это совсем другое дело.
— Так в чем разница? — не успокаивался Олав. — Ведь Авраам даже не был королем.
— Конунг Олав, я не знаю, чему научили вас священники, которые крестили вас в Руде. Я думал, что спрашивать об этом не было необходимым. Я видел, что вы посещали службу, видел ваше стремление ввести христианство в Норвегии, видел, как вы уважаете церковные законы.
— Я научился всему, что нужно, — коротко ответил конунг.
— Я в этом не уверен. Хотя Олав Трюгвассон и был суровым человеком, с крутым нравом и без всякого снисхождения к своим врагам, тем не менее, думается мне, он знал о христианстве больше вас.
— И что же было известно ему, чего не знаю я? — прищурился Олав.
— Когда Олав Трюгвассон стал конунгом Норвегии, он заявил, что эта страна либо примет христианство, либо погибнет. Это было его обещание Богу, а не торговля. Много раз я слышал, как он рассказывал людям о христианстве, я видел священный огонь в его глазах и радость, когда люди соглашались принять новую веру. Говорят, что его крестники оставались преданным Богу и своему конунгу до конца жизни. Но он был очень жесток с теми, кто не соглашался преклонить колена.
— А почему ты считаешь, что плохо быть жестоким с теми, кто отказывается перейти в нашу веру?
— А какие апостолы были бы у Христа, если бы он угрозами заставлял их следовать за собой?
Конунг ничего не ответил, и епископ продолжал:
— Ты ждешь, что Бог поможет тебе победить короля Кнута. Но ведь Кнут такой же христианин, как и ты. И почему Иисус должен даровать победу хёвдингам и конунгам? Я понял истину только во время последнего сражения Олава Трюгвассона, когда сидел под палубой «Великого Змея». Я очень любил своего короля. Как брата. Он был вздорным и вспыльчивым, добрым и щедрым, открытым и бесстрашным. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он победил. Но в битве при Свёльде он сражался с врагами, которых нажил из-за ложной гордости и жажды власти. Я не имел права просить для него победы. Я мог только умолять Бога, чтобы свершилась Его воля.
Олав даже побледнел от злости.
— Так значит, ты не хочешь просить у Господа для меня победы? — прорычал он.
— Я могу только просить, чтобы свершилась воля Господня, — смиренно ответил епископ.
— Воля Господня! — скривился конунг. — А как насчет моей воли?
Епископ поднялся со скамьи.
— Ты хочешь решать за Бога, конунг Олав? — спросил Сигурд. — Если ты ищешь богатства, которое может дать тебе любовь Господа, то я с удовольствием буду помогать тебе. И ты знаешь, где меня найти.
Он повернулся и медленно пошел к двери. Я хотела последовать за ним.
— Останься, Астрид! — приказал мне конунг.
Я послушно села на место. Но епископ остановился и повернулся к Олаву:
— Не забывайте, конунг Олав, что королева Астрид находится под защитой Господа.
Он перекрестил меня и вышел.
— Что он хотел этим сказать? — в недоумении спросил Олав.
— Господин, ты и сам слышал, что именно он сказал, — спокойно ответила я.
— Да, — прикусил губу Олав, — и он не хочет просить для меня победы.
— Он обещал просить Бога, чтобы исполнилась воля Божья. Если Господь действительно хочет, чтобы ты победил, он пошлет тебе желанную победу. Мне кажется, ты слишком рано осудил епископа.
Он задумался, наморщив лоб,
— Я не понимаю, в чем разница, если ты считаешь, что Бог дарует тебе победу, — наконец произнесла я.
— Вполне возможно, ты и права, — ответил конунг. Но он все еще никак не мог успокоиться.
— Я хочу, чтобы сегодня ты разделила со мной супружескую постель, — неожиданно сказал он.
Я так растерялась, что даже не смогла скрыть своего отвращения.
— Да, господин, — только и ответила я.
Я легла в постель, не испытывая ни малейшей радости.
Но он просто прижался ко мне, как зверь, который ищет тепла.
На следующий день в мои палаты неожиданно пришел конунг.
Было как раз время отдыха. После службы в церкви ко мне пришли священники, они переписывали Псалтирь — один из них читал вслух, а другой писал. Я сидела за шитьем, а Ульвхильд играла на ступеньке у трона. Совсем недавно один из исландцев вырезал ей из дерева лошадок, которых она катала по полу. В углу за прялками сидели мои девушки, а напротив расположились за шахматами два дружинника конунга. Но они больше шутили с девушками, чем играли. Я как раз собиралась сделать им замечание, потому что они мешали служанкам работать. В палатах приятно пахло свежим хлебом.
Конунг Олав замер в дверях. Как только я увидела его, то сразу же поспешила навстречу.
— Добро пожаловать, господин, — приветствовала я своего мужа. В мои палаты он пришел впервые.
Он сразу же прошел к трону. А я поднесла ему пива.
Он принял чашу, выпил и осмотрелся.
— Так вот, значит, как ты все тут устроила, — сказал он. — Как в простом доме бонда.
Он бросил взгляд на священников, переставших переписывать книгу, и дружинников, тоже прекративших игру.
— Да тут и все мои мужи — и ученые, и доблестные, — добавил конунг.
— Господин, — сказала я, — быть может, они тоже выросли в доме бондов. Как и я. Ведь ты же знаешь, что меня воспитывал Эмунд из Скары. Поэтому я все тут так и устроила.
— Так палаты твоего отца в Свитьоде тебе были не милы?
— В палатах моего отца дули холодные ветры, — ответила я, довольная, что он упомянул дом моего отца, а не свой собственный.
Он долго сидел у меня — играл с Ульвхильд, которая, к счастью, привыкла к незнакомым людям и не испугалась своего отца, а улыбнулась ему ласково и доверчиво. Ему так понравилось, что я испугалась, не будет ли он часто наведываться к нам. Потому что Олав постепенно захотел бы все изменить на свой лад в нашей домашней обстановке.
Перед уходом он сказал:
— Я пришел сообщить тебе, что помирился с епископом. Мне кажется, тебе будет приятно услышать эту новость.
Он огляделся и добавил:
— Мне бы хотелось почаще приходить сюда.
— Мой король — всегда здесь желанный гость, — ответила я, но даже не посмотрела на него, когда он выходил из зала.
Сразу же после ухода конунга ко мне пришел епископ — можно было подумать, что он стоял в укромном месте и ждал, когда Олав покинет палаты. Во всяком случае, Сигурд сразу же сказал, что видел конунга.
Я ответила, что Олав пришел ко мне впервые. И рассказала о нашей беседе.
Епископ осмотрелся. Священники и дружинники ушли, остались только служанки. А Ульвхильд заснула рядом со мной на скамье.
— Ты можешь отослать своих девушек? — спросил епископ Сигурд.
Я приказала служанкам отправляться в поварню и помочь готовить ужин.
— Ты очень напоминаешь мне королеву Тюру, жену Олава Трюгвассона, — задумчиво проговорил Сигурд.
— Ты имеешь в виду сестру Свейна Вилобородого, на которой Олав женился против воли ее брата? — спросила я.
— Да, о ней. Она считала, что Олав поступил глупо, когда не привез ее приданое в Венланд.
— И чем же она напоминает тебе меня? Ведь я-то получила свое приданое.
— Я вспоминаю один случай. Олав пришел к королеве и показал стебелек дягиля, который ему удалось отыскать. Тюра пришла в бешенство и сказала, что чем собирать всякие травы, лучше бы конунг отправился за ее приданым. Олав так и сделал. И мы знаем, чем все это закончилось — битвой при Свёльде.
— Я не понимаю, какое это все-таки имеет ко мне отношение, — ответила я.
— Конунг Олав пришел к тебе сегодня предложить свою дружбу и порадовать тебя, а ты оттолкнула его. Совсем как Тюра. И Олав Харальдссон должен был почувствовать себя точно так же, как Олав Трюгвассон, когда принес Тюре стебелек дягиля.
Я поняла, что мне многое надо рассказать епископу. Все было не так просто, как он думал.
Я рассказала ему о Олаве Альве Гейрстадира, о вере своего мужа в то, что он является потомком языческих богов, о мече Бэсинге, который конунг любил больше всего на свете и с которым не расставался даже в постели, о наследстве, полученном от умершего конунга и о многом другом.
Епископ внимательно выслушал меня.
— Олав Трюгвассон тоже верил в колдовство, — сказал он, — но я сумел его переубедить. Но сейчас все обстоит намного серьезнее. Ты позволишь, королева Астрид, рассказать мне о нашем разговоре конунгу Олаву?
Я подумала.
— Не думаю, что конунгу понравится, если он узнает, о чем я тебе рассказала, — ответила я.
— Но ведь речь идет о спасении его души. И ты сама это знаешь. Иначе ты бы никогда не заговорила со мной об этом.
— Я понимаю, что ты должен с ним поговорить. Но не уверена, что тебе надо упоминать о наших с тобой беседах. Олав очень гордится своим происхождением. И он всем об этом с удовольствием рассказывает. Так что ты можешь обо всем этом услышать от него самого.
— Мне не нравится ходить тайными тропами, — заметил епископ, — но я сделаю, как ты хочешь.
И я понимала, что мне понадобится терпение и время, чтобы переубедить конунга. В тот вечер конунг рано лег спать. К счастью, он не приказал мне следовать за ним. Но на следующий день он решил со мной поговорить.
И я была права. Епископ задал ему всего лишь один-единственный вопрос, и этого оказалось достаточно, чтобы Олав тут же все выложил об Олаве Альве Гейрстадира и проникновении Ране в его курган, о смерти Харальда Гренландца и о своем рождении. И о том, что все считали, что в тело младенца переселилась душа Олава Альва Гейрстадира.
Епископ внимательно выслушал рассказ Олава, ни разу не перебив его. Он лишь изредка кивал, чтобы показать, как заинтересовало его повествование конунга.
Потом епископ долго молчал, погруженный в раздумья.
Наконец он сказал:
— Мы уже давно привыкли, что многие конунги считают, что их прародителями были языческие боги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29