«Ха-хо! Ха-хо-хо!..» На землю упала крупная капля, сначала одна, потом вторая, третья… сотая… тысячная… «Ха-хо! Ха-хо-хо!..» Одна градинка, вторая… сотая… Это авангард. Вихри трубят зорю, дождь барабанит, тучи воют, как спущенные со сворки псы, теснятся, напирают, сталкиваются; капля за каплей летят, обгоняют друг дружку и, наконец, слившись, хлещут ручьями с неба на землю. Солнце погасло, а дождь и град смешались и разрушают все, что им указывают блистающие молнии.Не менее часу продолжался ливень; наконец, запыхавшись, буря захотела передохнуть, и тогда послышался шум Бялки; она уже вышла из берегов. По дорогам во всю ширину текла грязная вода, по склонам холмов журчали ручьи, луга затопило, по другую сторону насыпи разлилось озеро.Через минуту снова потемнело, на горизонте сразу в нескольких местах засверкали молнии, дождь усилился, молния ударила в дорогу. Ветер гнал косые потоки дождя, разметывал их и рвал; мир потонул в водяной пыли.У Слимака во время грозы все собрались в передней горнице. Овчаж зевал, сидя на краю лавки, подле него Магда баюкала завернутую в зипун сиротку, тихонько напевая: «А-а-а!..» Хозяйка, недовольная тем, что дождь погасил огонь в печке, ходила из угла в угол, а Слимак, поглядывая в окно, гадал, побьет ли ливнем его хлеба?.. Один только Ендрек был весел; он поминутно выбегал на дождь и, промокнув до нитки, со смехом влетал в хату, уговаривая Магду и Стасека идти с ним.— Идем, Стасек! — говорил он, дергая брата за руку. — Дождь теплый — красота!.. Ну, вымокнешь, конечно, зато и весело же будет!..— Не тронь его, — отозвался отец, — видишь, ему неможется.— Да и сам не бегай по двору, всю хату мне затопчешь, — вмешалась мать.В эту минуту ударил гром.— Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его, — зашептала хозяйка.Магда перекрестилась. Овчаж протер глаза, но снова задремал, а Слимак буркнул:— Где-то близко…Ендрек, ухмыляясь, прислушивался к раскатам грома.— Вот так грохочет!.. Ух, а сейчас-то как!.. — кричал он. — Ежели из десяти ружей сразу выпалить, и то бы такого грохоту не было! Ничего себе, разошелся господь бог…— Молчи, дурень, — рассердилась мать, — смотри, еще в тебя ударит…— А пусть, — хвастливо ответил мальчик. — Вот возьмут меня в солдаты, там еще того пуще будут стрелять, и то мне ничего не сделается.И он опять выскочил из дому, чтобы через минуту вернуться мокрым с головы до пят.— Этот щенок ничего не боится, — говорила повеселевшая мать, поглядывая на мужа.Слимак пожал плечами.— Что ж, он баба, что ли?..Овчаж дремал, время от времени машинально отгоняя мух. На дворе по-прежнему лил дождь, гром не переставая гремел, молнии вспыхивали сразу по всему небу.Среди этих людей со стальными нервами, где один думал о своем урожае, другой спал, а третий радовался непогоде, оказался ребенок, который всем своим существом ощущал мрачную мощь разбушевавшейся стихии. Это был Стасек, деревенский мальчик, непонятно почему болезненно впечатлительный.Он, как птицы, предчувствовал бурю и, охваченный тревогой, с утра уже не находил себе места. При виде надвигающихся туч ему мерещился какой-то сговор между ними, и он старался разгадать их злобные замыслы. Он ощущал боль прибитой дождем травы и вздрагивал, представляя себе, как должно быть холодно земле, затопленной водой. Воздух, насыщенный электричеством, покалывал все его тело, молнии обжигали глаза, а каждый удар грома словно поражал его в голову и в сердце.Стасек не боялся грозы, но страдал от нее и, страдая, размышлял: почему и откуда так много страшного на свете?Ему было плохо. Время от времени он закрывал глаза, чтобы не видеть молний, но тогда ему казалось, что он видит молнии внутри себя, и ему становилось невыносимо страшно. Иногда он затыкал уши, чтобы не слышать грома, но это было бесполезно при его обострившемся слухе. И он слонялся как потерянный из горницы в боковушку, а из боковушки опять в горницу; то глядел в окно, то ложился на лавку или ни с того ни с сего вдруг открывал дверь в сени. Ему было плохо, плохо везде, но особенно здесь, где никто даже не смотрел на него.Хотел он поговорить с Овчажем, но Овчаж спал. Спросил о чем-то Магду, но она баюкала сиротку и ей было не до него. Он взглянул на Ендрека — тот сразу же захотел вытащить его на дождь. Разбитый, измученный, он прижался к матери, но мать сердилась, что дождь ей залил огонь, и с раздражением оттолкнула его.— Отвяжись ты от меня! Буду я с тобой нянчиться, когда у меня обед пропал…Стасек снова пошел в боковушку и прикорнул на сундуке, но на голых досках было жестко лежать. Он встал, вернулся в горницу и облокотился на колени отца.— Тятя, — тихо спросил он, показывая на ливень за окном, — отчего оно такое злое?— Да кто ж его знает!— Это господь бог делает бурю?— Он, а то кто же?Мальчик обхватил его за ноги: так ему было чуточку легче и спокойнее, но как раз в эту минуту отец уселся поудобнее и невольно оттолкнул Стасека.Отвергнутый всеми, он заметил Бурека и полез к нему под лавку. Собака сильно промокла, но мальчик прижался к ней головой и обнял обеими руками.К несчастью, это увидела мать.— Вы поглядите только, — закричала она, — что этот малый сегодня вытворяет! А ну, отойди от собаки; не то смотри, тебя еще громом убьет!.. Бурек, пошел прочь, пошел в сени!..Собака, видя, что хозяйка ищет полено, поджала хвост и скорей прошмыгнула в дверь, а Стасек в хате, полной народу, снова остался совсем один, один со своей тревогой. Наконец мать заметила, что мальчику не по себе, но подумала, что он проголодался, и дала ему краюшку хлеба. Стасек взял хлеб, откусил кусочек, но есть не стал и вдруг заплакал.— Господи боже мой, да что с тобой, Стасек? — крикнула мать. — Боишься ты, что ли?..— Нет.— Так чего ж ты нюни распустил?— Томит меня что-то, — прошептал мальчик, показывая рукой на грудь.Слимак, которого мучила тревога за урожай, погладил сына по голове и сказал:— Ну, не горюй, не горюй… Хоть бы и вздумалось господу богу погубить наш хлеб, авось не помрем с голоду. — И, обернувшись к жене, прибавил: — Он хоть и меньшой, да умней вас всех: вон как убивается о хозяйстве.Буря понемногу затихла, и внимание Слимака привлек необычайный шум, доносившийся с реки. Мужик поспешно разулся и поднялся с лавки.— Ты куда? — спросила жена.— Пойду погляжу, — ответил он, — что-то там неладно.Он вышел и через несколько минут, запыхавшись, вернулся в хату.— Ну что, а ведь угадал я! — крикнул он с порога.— Хлеб у нас побило?.. — в испуге спросила жена.— Хлеб только тронуло, — ответил он, — а вот у дорожников плотину прорвало…— Господи Иисусе!..— Вода так и хлещет, затопила весь луг, подступает уже к нашему двору… Да еще эти прохвосты немцы поставили на своем берегу запруду, так у нас в горе выело яму.— Господи помилуй!.. И велика яма-то?— Не очень велика, а с две печки будет. И то жалко.— В конюшню вы не заглядывали? — спросил Овчаж.— А как же? В конюшне — вода, в закуте — вода, в сенях у нас и то полно воды. Дождь уже проходит, небо прояснилось. Воду надо вычерпать, а то как бы скотина не захворала.— Сено смотрел?— Все вымокло, но, пошлет бог вёдро, высохнет.— Магда, растапливай печку!.. — распоряжалась хозяйка. — Ендрек, бери ковш и лоханку, вычерпывай воду в сенях, а вы с Овчажем бегите к скотине. Найденка пусть тут останется, на лавке.— Дай ключ от сарая, — сказал Слимак, — я возьму черпаки.Когда солнце выглянуло из-за туч, весь дом Слимака был в движении. В печке пылал огонь, хозяйка с Магдой и Ендреком вычерпывали воду в сенях, а хозяин с батраком выплескивали ковшами воду из конюшни.В это время по другую сторону реки собралась толпа немцев. Они заметили плывущие по реке дрова и решили их выловить. Вооружившись длинными шестами и засучив штаны до колен, они шли вброд, осторожно подвигаясь к середине реки.Когда буря стала затихать, Стасек понемногу успокоился. У него уже не разламывалась голова, не покалывало руки, не бегали мурашки по телу. Время от времени ему еще казалось, что гремит; он напрягал слух: нет, не гром. Это отец с Овчажем вычерпывают воду в конюшне и стучат ковшами о порог.В сенях тоже шум, беготня; это Ендрек, бросив черпать воду, поднял возню с Магдой.— Ендрек, тебе говорят, уймись! — кричит мать. — Вот попадется мне что-нибудь под руку, я тебе наставлю синяков.Но Ендрек еще пуще хохочет, да и по голосу матери слышно, что она хоть и сердится, а веселая.Стасек приободрился. Что, если выглянуть во двор? Только… вдруг он опять увидит над хатой такую же страшную тучу, как перед грозой?.. Э, чего там!.. Он приоткрыл дверь, высунул голову и вместо тучи увидел небесную лазурь; изодранные облака неслись куда-то на восток, за горы и леса. Из сарая вышел петух, захлопал крыльями и закукарекал; словно в ответ ему, из-за хаты вдруг выглянуло солнце. На кустах, на нивах, в траве засверкали капли, словно стеклянные бусинки; в темные сени упали золотые полосы, в черных лужах отражалось ясное небо.Стасека охватило беспричинное веселье. Он выскочил во двор и стал бегать по лужам, радуясь, что из-под ног его снопами летят радужные брызги. Потом, увидев обломок доски, он бросил его в лужу и, встав на своем плоту с палкой в руке, воображал, что плывет.— Ендрек, поди сюда! — позвал он брата.— Не смей ходить, пока воду не вычерпаешь! — крикнула мать.Между тем по другую сторону реки немцы продолжали вылавливать дрова. Когда им удавалось вытащить полено покрупней, они громко смеялись и кричали «ура!». А когда сразу подплыло несколько поленьев, они пришли в такой восторг, что даже хором запели: Es braust ein Ruf, wie Donnerhall.Wie Schwertgeklirr und Wogenprall:Zum Rhein, zum Rhein, zum deutschen Rhein,Wer will des Stromes Huter sein! Lieb Vaterland, magst ruhig sein,Lieb Vaterland, magst ruhig sein;Fest steht und treu die Wacht, die Wacht am Rhein!Fest steht und treu die Wacht, die Wacht am Rhein!.. Нарастает зов, как раскат грома,Как лязг меча, как шум волны:На Рейн, на Рейн, на немецкий Рейн,Всяк, кто хочет быть его стражем! Милая родина, ты можешь быть спокойна,Милая родина, ты можешь быть спокойна;Стойка и преданна стража на Рейне!Стойка и преданна стража на Рейне!.. Стасек соскочил со своей доски. Он был необыкновенно чувствителен к музыке и тут впервые в жизни услышал пение большого мужского хора. Опьянев от радости и яркого солнца, он был как во сне. В эту минуту он не помнил, ни где он, ни кто он, и только слушал, замирая от сладостного волнения.После короткой паузы, прерывавшейся смехом и всплеском воды, немцы снова запели. Durch Hundert tausend zuckt es schnell,Und Aller Augen blitzen hell,Der Deutsche bieder, fromm und stark,Beschutzt die heil' ge Landes Mark Точно ток проходит чрез сотки тысяч человек,И глаза у всех блестят,Немец честный сильный и благочестивыйОхраняет святую нашу землю. Lieb Vaterland, magst ruhig sein.Lieb Vaterland, magst ruhig sein;Fest steht und treu die Wacht, die Wacht am Rhein!Fest steht und treu die Wacht, die Wacht am Rhein!.. Стасек не слышал слов, не понимал мелодии; он только ощущал мощь человеческих голосов. Ему чудилось, что из-за холмов и из-за реки набегают какие-то волны, обнимают его невидимыми руками и, лаская, тянут за собой. Он хотел сбегать домой, позвать Ендрека, но не мог даже повернуть голову.Ему не хотелось двигаться с места, но что-то толкало его вперед. И он пошел, как завороженный, сначала медленно, потом все быстрей, наконец пустился бежать и исчез за холмом.А голоса на другом берегу продолжали петь: Er blickt hinauf in Himmelsau'n,Die Heldenvater niedershau'n,Und schwort mit stolzer Kampfeslust:Du, Rhein, bleibst deutsch, wie meine Brus!.. Он смотрит кверху на небесный свод,Оттуда взирают его, героя, предки,И клянется с горделивым вызовом:Ты, Рейн, останешься немецким, как мое сердце!.. Lieb Vaterland, magst ruhig sein,Lieb Vaterland, magst ruhig… Вдруг пение оборвалось и раздались крики:— Держись!.. Держись!..Слимак и Овчаж давно прекратили работу в конюшне и с ковшами в руках прислушивались к пению немцев. Внезапная тишина и последовавшие за ней крики удивили их, а батрака словно что-то ударило.— Сбегайте-ка туда, хозяин, — сказал он, положив черпак, — чего это они орут?..— Э… Мало ли что им в голову взбредет, — ответил Слимак.— Держись! — кричали за рекой.— А все-таки сбегайте, — настаивал батрак, — мне-то с моей ногой не поспеть, а там что-то неладно…Слимак бросился к реке, за ним заковылял Овчаж. Когда он поднимался на холм, его догнал Ендрек и спросил:— Что там приключилось? Где Стасек?До ушей Овчажа издали донеслись какие-то слова. Он остановился и услышал чей-то голос с того берега:— Так-то вы за детьми смотрите… Польские скоты!..Вдруг на склоне холма показался Слимак: он нес Стасека. Голова мальчика лежала на плече отца, правая рука безжизненно повисла. С обоих стекала грязная вода.У Стасека посинели губы, глаза были широко раскрыты. Ендрек, скользя по грязи, загородил дорогу отцу.— Что это со Стасеком, тятя? — вскрикнул он в испуге.— Утоп, — ответил отец.Сжимая кулаки, Ендрек подступил к отцу.— С ума вы, что ли, спятили? — крикнул он. — Да он же сидит у вас на руках…Ендрек дернул Стасека за рубашку. Голова мальчика запрокинулась назад и свесилась через плечо отца.— Говорю тебе, утоп… — прошептал Слимак.— Что вы болтаете! — вскрикнул Ендрек. — Да он только что был во дворе!..Отец не отвечал. Он снова положил на плечо себе голову Стасека и, поминутно спотыкаясь, двинулся к хате.У порога стояла Слимакова. В одной руке она держала лоханку, другой прикрывала глаза от солнца, стараясь разглядеть, кто идет.— Ну, чего вы там набедокурили? — закричала она. — Что? Опять на Стасека нашло?.. Наказание с этими швабами и их бесовскими молебствиями!.. Опять на ребенка нашло…Подбежав к мужу, она приподняла голову Стасека и заговорила дрожащим, срывающимся голосом:— Сынок, Стасек… Да что ты глаза закатываешь… Ну, Стасек… очнись… погляди на меня… Я тебя не трону… Магда, дай воды!..— Хватит с него воды, — пробормотал Слимак, не спуская сына с рук.Женщина отшатнулась.— Что это?.. — спросила она с нарастающим ужасом. — Отчего он весь мокрый?— Сейчас из воды его вытащил…— Как изводы?.. — вскричала женщина. — Из реки?— Из ямы под горой, — ответил мужик. — Воды там всего-то по пояс, да ему много ли надо…— Упал! В воду упал! — простонала мать, хватаясь за голову. — Что ж ты его держишь на руках?.. Утоп, так надо откачивать. Мацек!.. Бери его за ноги… Переверните его… Ох, дурачье мужики!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32