На нем был расшитый блестками и колечками плащ с красным воротником, красная шапка с павлиньим пером, широкие штаны в розовую и белую полоску и сапоги с подковками.— Как поживаете, пан Гиршгольд? — весело поздоровался хозяин. — Что это за спешное письмо от тестя?..Гость медленно поднялся со стула, важно поклонился и, достав письмо из внутреннего кармана, сказал:— Пожалуйста, прочтите.— Как?.. Сейчас?.. Но я танцую мазурку, пав Гиршгольд…— А я строю участок дороги, — возразил гость.Помещик прикусил ус, распечатал письмо и быстро пробежал его глазами.Шум в зале все усиливался, возгласы распорядителя танцев раздавались все чаще и становились все громче.— Вы хотите купить у меня имение? — спросил помещик.— Да, и сейчас же.— Но послушайте, у меня бал!..— А меня ждут колонисты. Если я до полуночи не договорюсь с вами, завтра мне придется договариваться с вашим соседом. Он на этом выиграет, а вы проиграете.— Ну хорошо… — проговорил, едва сдерживая нетерпение, помещик. — Тесть в письме очень лестно отзывается о вас… Но сейчас…— Вам нужно только написать несколько слов.Помещик бросил на стол свою шапку.— Право, пан Гиршгольд, вы несносны!..— Не я, а дела. Мне очень приятно быть полезным вашему семейству, но в моем распоряжении крайне мало времени.В сенях снова что-то загремело, в комнату ворвался улан.— Владек, побойся бога, — закричал он, — что ты делаешь?— Срочные дела… — оправдывался хозяин.— Но твоя дама ждет…— Пусть кто-нибудь меня заменит; повторяю, у меня важные, срочные дела.— Но дама!.. — горестно воскликнул улан, выбегая из комнаты.Из зала донесся охрипший голос главного распорядителя, вскоре совсем замолкший. Однако тотчас его сменил чей-то могучий бас:— Дамы, rond; кавалеры, corbeille!.. Фигуры в танце: rond — круг, corbeille — корзинка (франц.)

— Сколько вы даете? — в отчаянии повернулся хозяин к покупателю. — Что за нелепое положение!.. — прибавил он, постукивая подковками.— Крайняя цена — две тысячи двести пятьдесят рублей за влуку Влука — польская мера земельной площади, около 16,5 га.

, — решительно ответил приезжий. — Завтра я дам уже только две тысячи.— En avant! Вперед! (франц.)

— рокотал бас в зале.— Ни за что! — ответил помещик. — Лучше я продам мужикам.— Мужики дают полторы тысячи, дадут самое большее тысячу восемьсот.— В таком случае, я сам буду хозяйничать.— Вы и сейчас сами хозяйничаете, а что толку?..— Tournez!.. Повернитесь!.. (франц.)

— объявили в зале.— То есть как это — что толку?.. — возмутился помещик. — Земля великолепная, леса, луга…Еврей махнул рукой.— Я ведь знаю, что тут у вас есть, — сказал он. — Знаю от вашего управляющего, который уволился с нового года.Помещик рассердился.— Тогда я сам распродам колонистам!.. — крикнул он.— И получите по две тысячи за влуку, а тем временем молодая пани умрет с тоски, — улыбаясь, возразил приезжий.— Chaine! Цепочка! (франц.)

Налево! — раздалось в зале.— О, господи! Что же делать?.. — вздохнул помещик.— Подписать купчую, — ответил Гиршгольд. — Пишет же вам тесть, что я плачу больше, чем кто-либо, и заслуживаю доверия.— Partagez! Разделитесь! (франц.)

В сенях в третий раз что-то загрохотало, споткнулось, стукнулось о дверь, чертыхнулось, и в комнату снова влетел улан.— Владек! — завопил он. — Граф смертельно обижен твоим невниманием к его невесте и хочет уезжать…— Боже! Что за несчастье! — простонал помещик. — Пишите, пан Гиршгольд, купчую, я сейчас вернусь…Он убежал. Приезжий достал из дорожной сумки чернильницу и перо, из кармана — вчетверо сложенный листок бумаги и при свете стеариновой свечи, под звуки музыки, шарканье ног и выкрики распорядителя танцев написал несколько строк. Потом снова погрузился в свою обычную задумчивость.Через четверть часа мазурка затихла, а вслед за тем в комнату вернулся усталый, но сияющий шляхтич.— Готово? — спросил он весело.— Готово.Помещик прочел и подписал, прибавив с улыбкой:— Чего стоит такая купчая?— Для суда — ничего не стоит, а для вашего тестя она имеет значение. Ну, а у него есть деньги, — ответил Гиршгольд.Он подул на подпись, неторопливо сложил бумагу и в заключение спросил с оттенком легкой иронии:— Что же, граф уже не сердится?— Мне удалось его успокоить, — с довольным видом ответил помещик.— В этом году его ждут большие неприятности от кредиторов, — пробормотал приезжий. — Ну, я прощаюсь, желаю хорошо повеселиться.Он подал помещику руку, и тот поспешно вернулся в бальный зал.Гиршгольд не спеша стал надевать шубу. В ту же минуту, точно из-под земли, вырос Матеуш.— Изволили купить у нас имение? — угодливо спросил он, помогая приезжему одеться.— А что тут такого?.. Не первое и не последнее, — ответил приезжий. Затем достал бумажник и протянул лакею три рубля.— Прикажете подавать? — спросил тот, сгибаясь в три погибели.— Не нужно, — ответил Гиршгольд. — Моя карета осталась в Варшаве, а сюда я приехал в такой дрянной колымаге, что неловко ее показывать.С этими словами он вышел за ворота пешком в сопровождении почтительно семенившего за ним лакея.В зале затевали в тридцать пар кадриль, затянувшуюся до ужина. После ужина снова танцевали польку, потом вальс, мазурку — и так без конца. На востоке забрезжил бледный рассвет, в хатах затопили печи, во дворах заскрипели журавли колодцев, на гумнах застучали цепы, а в господском доме все еще продолжался бал.С восходом зимнего солнца Слимак встал, накинул на плечи зипун и, шепча молитву, потащился во двор. Выйдя за ворота, он то посматривал на небо, точно вопрошая его взглядом, какая будет погода, то, насторожив ухо, оборачивался в сторону имения, откуда доносились собачий лай и обрывки мелодий. Затем, продолжая прислушиваться, вышел на дорогу и машинально направился к затянутой льдом реке; губы его шептали молитвы, но голова была занята другим: Слимак размышлял о том, как это господа могут так долго веселиться.Он глядел на небесную лазурь, на снег, порозовевший под лучами солнца, на облака, словно искупавшиеся в пурпуре, вдыхал утренний морозный воздух и чувствовал, что ни это небо, ни снег, ни мороз не отдал бы за самую прекрасную музыку и танцы.— Нет, не сменяю я свою беду на ваши забавы!.. — шептал он. — Измаются, не поспят как следует быть, — вот и вся радость…Он вспомнил, что не кончил молиться, отогнал прочь мирские заботы и забормотал:— А теперь вторая молитва… «Отче наш, сущий на небесах…»Вдруг из-за холма послышались какие-то голоса. Слимак повернул туда и, едва пройдя несколько шагов, увидел двух человек в длинных синих кафтанах. Один был старик с бритым лицом, другой — широкоплечий бородач.Они тоже его заметили, и старший спросил:— Это ваша земля, хозяин, там, на горе?Слимак с изумлением поглядел на них.— Да что вы все расспрашиваете про мое добро?.. Я уже летом вам говорил, что земля эта моя и гора моя.— А раз твоя, так продай нам, — сказал бородач.— Подожди, Фриц, — перебил его старик.— Вы всегда любите лишнее болтать! — прикрикнул на него бородач.— Подожди, Фриц, — продолжал старик. — Видите ли, хозяин, — обратился он к мужику, — сегодня мы купили у вашего пана имение.— Ну, зачем это?.. — прервал его бородач.— Подожди, Фриц. Но, видите ли, хозяин, нам нужна ваша гора, потому что мы хотим здесь построить ветряную мельницу…— Herr Jesus! Господи Иисусе! (нем.)

— воскликнул бородач. — Вы с недосыпу, кажется, совсем одурели!.. Послушай, — сердито сказал он мужику, — мы хотим купить твою землю…— Землю? — с удивлением переспросил мужик, оглядываясь назад. — Землю?..Он с минуту колебался, не зная, что отвечать; наконец сказал:— А какое вы право имеете покупать мою землю?— То право, что у нас есть деньги, — бросил бородач.— Деньги?.. А я не продам за деньги. Это моя земля. Тут мои деды-прадеды жили еще при крепостном праве: тогда уже эту землю называли нашей. А после отцу моему, по уложению, отдали эту землю совсем, так что она стала его собственная, и все это записано в комиссии. Потом я получил три морга за лес, тоже насовсем, и это тоже все записано в комиссии. Землю мерил землемер от казны, и все бумаги имеются как следует быть, с подписями и печатями, стало быть… По какому же такому праву хотите вы купить мою землю, раз она моя? Собственная моя, ну?..В продолжение этой речи, произнесенной с большой горячностью, бородач, повернувшись боком к мужику, насвистывал сквозь зубы, а старик, потеряв терпение, размахивал перед лицом Слимака обеими руками. Улучив наконец удобную минутку, он закричал:— Но мы ведь тебе заплатим!.. Чистоганом… По шестидесяти рублей за морг…— Я и за сто не продам, — отрезал Слимак, — потому что нет у вас никакого такого права.— Но мы можем договориться по доброй воле.Мужик подумал и вдруг рассмеялся.— Вы старый человек, — сказал он, — а того не понимаете, что по доброй-то воле я никогда свою землю не продам.— Но почему?.. За те деньги, которые мы вам даем, вы могли бы за Бугом купить целую влуку.— А раз там земля такая дешевая, вы бы ее и купили. Чего же вы лезете в нашу деревню?— Xa-xa-xa! — захохотал бородач. — А мужик, я вижу, не дурак; он говорит то же самое, что я вам твержу каждый день с утра до вечера.— Подожди, Фриц, — сказал старик. — Хозяин, — обратился он к Слимаку, схватив его за руку, — будем говорить как христиане, а не как язычники. Мы молимся одному богу, зачем нам ссориться?.. Видишь ли, хозяин, у меня есть сын, который знает мукомольное дело; мне бы хотелось построить для него ветряную мельницу на этой горе. Когда у него будет мельница, он возьмется за дело, женится, остепенится, и я на старости лет буду счастливый человек. А тебе эта гора ни к чему.— Да ведь это моя гора, моя земля! — возразил мужик. — Сходите в комиссию, они вам покажут, что это моя, собственная моя земля, и на нее никто не имеет никакого права.— Права никто не имеет, — подтвердил старик, — но я хочу ее купить.— Ну, а я не продам.Старик поморщился, точно собираясь заплакать, отвел мужика в сторону и заговорил, понизив голос, дрожавший от волнения:— Чего вы сердитесь, хозяин? Видите ли, мои сыновья не ладят между собой. Один любит сельское хозяйство, другой — мукомольное дело. Ну, а я хочу пристроить младшего, дать ему мельницу, женить и поселить его возле себя. Мне уже недолго осталось жить на свете, мне восемьдесят лет, так что… Вы уж согласитесь…— А разве вы не можете купить себе землю где-нибудь еще? — спросил мужик.— Не можем. Мы покупаем в компании, человек пятнадцать. Это долго рассказывать. Но мой младший сын — Вильгельм — он не земледелец… Если у него не будет мельницы, он опустится или уйдет из дому. А я старый человек, я хочу, чтобы он был возле меня… Продай нам свою землю, — говорил он, все крепче сжимая руку Слимака. — Впрочем, послушай, — прибавил он тише, — я тебе дам семьдесят пять рублей за морг… Это очень большие деньги!.. Бог свидетель, что я даю тебе больше, чем стоит земля… Ну, продашь? Да? Ты ведь честный человек, христианин…Мужик с удивлением и жалостью поглядел на старика, у которого глаза покраснели от слез.— Ну, пан, — сказал Слимак, — видать, вы в уме повредились, что так на меня наседаете. Сами сообразите, мыслимое ли это дело — просить человека, чтобы он дал себе руку отрубить или глотку перерезать? Да что же я-то, мужик, буду делать без земли?..— Купишь себе участок в другом месте… У тебя будет вдвое больше земли… Я сам найду тебе такую деревню…Слимак, покачав головой, сказал:— Уговариваете вы меня, как мужик уговаривает дерево, когда выкопает его в лесу и хочет посадить возле дома. «Пойдем, говорит, будешь ты теперь возле хаты, между людей будешь». Дерево-то глупое и идет из лесу — что ж ему делать, раз заставляют, а покуда его посадят на новом месте, оно и засохнет. Вот и вы хотите, чтобы я так пропал вместе с женой, с ребятишками и скотиной. Ну, куда я денусь, если продам свою землю?Разговор прервал бородач, раздраженно и решительно сказав что-то отцу по-немецки.— Так не продашь? — спросил старик.— Не, — ответил Слимак.— По семьдесят пять рублей за морг?— Не.— А я тебе говорю, что продашь! — крикнул бородач, грубо схватив отца за руку.— Не.— Продашь, хозяин? — повторил старик.— Не.Отец и сын взошли на мост, крича по-немецки друг на друга. Мужик, подперев щеку рукой, смотрел им вслед.Вдруг он перевел взгляд на потемневшие окна господского дома, где уже смолкла музыка, и в голове у него мелькнула новая мысль. Он бросился домой.— Ягна! — закричал он, отворяя дверь в сени. — Ягна!.. Знаешь, наш пан продал имение немцам!..Хозяйка, возившаяся у печи, перекрестилась ложкой.— Во имя отца и сына!.. Да ты с ума спятил, Юзек?.. Кто это тебе сказал?..— Сейчас пристали ко мне на дороге два немца, сказали насчет продажи имения, и еще… Слышишь, Ягна? Хотели купить у нас землю… Нашу кровную землю!— Да ты вовсе спятил! — крикнула Слимакова. — Ендрек, сбегай-ка посмотри, есть ли там на дороге немцы, а то отец что-то заговаривается.Ендрек убежал и через несколько минут вернулся, сообщив, что за мостом по дороге в самом деле идут двое в долгополых синих кафтанах. Между тем Слимак молча уселся на лавку, опустив голову и упершись руками в колени. В хату вливался серый утренний свет и, смешиваясь с красными отблесками огня, падавшими из печки, придавал людям и предметам какой-то мертвенный зловещий вид.Хозяйка вдруг взглянула на мужа.— А ты чего побелел? — спросила она. — Ты чего осовел? Говори, что с тобой?— Что со мной? — повторил мужик. — Еще спрашивает, тоже голова!.. Ты, что же, не понимаешь? Если пан продал имение, немцы отнимут у нас луг…— Чего ради им отнимать? — неуверенно ответила хозяйка. — Ведь мы будем им платить за аренду так же, как и помещику.— Вот уж язык болтает, а голова не знает. Известное дело, немцы жадны до лугов. Да еще как! Они держат помногу скота… И хоть ради того они отнимут у меня луг, — прибавил он, подумав, — чтобы мне досадить и выжить меня отсюда.— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого выживет! — сердито сказала Слимакова.— Да уж не я их, — вздохнул Слимак.Женщина уперлась руками в бока и начала, постепенно повышая голос:— Ну, видали вы такого мужика!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32