А всякие там ароматы…— Ты бы смог трахнуть пусть даже и самую очаровательную барышню, если б от нее воняло?— Я же тебе говорю, ничем этот кролик не пахнет. И потом, — Петр пожал плечами, — жратва это одно дело, баба — другое. Совершенно разные вещи…— Нет, — Адашев-Гурский покачал головой и переставил водочный графин на место, отгородившись им от тарелки с недоеденным кроликом. — Вовсе даже и не разные. И то, и другое, Петя, это такие фишки, которые входят в твою жизнь. И у каждой фишки свой запах: зло смердит, добро благоухает. Для того нам чутье и дадено, чтобы отличали одно от другого.— Друга от врага? — заинтересовался, присаживаясь за стол, Андрей Иваныч. — Кролик нам враг?— Враг, — кивнул Гурский.— А водка?— Друг.— Любопытно, любопытно… а вот, например, уха из селедочных щек?— Понюхать сперва надо.— Ага-а-а… — Андрей взял со стола сложенную салфетку, развернул ее и заправил за ворот рубашки. — Значит, так, любезнейший, — повернулся он к подошедшему официанту и взял из его рук меню, — прежде всего, разумеется, водки…Официант склонился над блокнотом.Какое-то количество времени спустя — когда уже много чего было съедено и еще больше выпито; когда цыганское трио спело у стола наших друзей «Невечернюю» и обе ручки солистки были обцелованы Андрей Иванычем; когда Петр все-таки втолковал молоденькому официанту, что русский купец Василий Александрович Кокорев был великим патриотом и именно поэтому пил шампанское непременно разбавленным огуречным рассолом и добился, чтобы ему подали на стол в графине именно этот напиток; когда Адашев-Гурский, зарулив по дороге из туалета на кухню, выкурил там сигарету и поделился с шеф-поваром ресторана секретом приготовления почек с хересом, Волков выпил очередную рюмку и хмуро закурил.— Ну? — негромко спросил его через стол Александр. — Чего это ты вразнос-то пошел?— Ай!.. — отмахнулся Петр, подозвал официанта и заказал еще водки.— Ладно, колись. Я же вижу. Случилось чего?— Да то, Саня, и случилось, что пошло оно все на хер. Вот у меня уже где, — он провел ребром ладони по горлу. — Веришь? Во где!— А конкретно?— Да ну… — Петр раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. — Завязывать, наверно, мне придется с этим Бюро,— А что так?— Ну… вот так.— И что будешь делать? Водку пить?— Ой, уеду-уеду… — широко улыбнулся Волков. — Буду с попкой жить, на гавайской гитаре играть.— Тоже дело.— А то… На наш век войны хватит. Не здесь, так там. А стреля-а-аем мы, — Волков взял из рук подошедшего официанта полный графин, — без про-о-омаха. Еще с гражданской. Давай треснем. А где Андрей Иваныч?— В сортире, наверно.— К та-аржественному маршу! — Петр приподнял над столом графин. — Па-а-а батальонно! — Стал наполнять рюмки. — На одного линейного дистанции! Первый батальон прямо! — Он взял свою рюмку. — Остальные на пра-а-а… о!— Шага-а-ам… — Гурский поднял свою рюмку.— Арш! — Они одновременно выпили.— И все равно любопытно, — потянулся к сигаретам Александр, — в чем проблема?— Короче… — поставив рюмку на стол, Петр, морщась, подцепил на вилку кусок маринованной миноги, — короче,. подставили меня. Но это как раз нормально, так и должно быть, работа такая. Я их давлю, злодеев, в меру моих сил, они, в соответствии со своими способностями, пытаются этому процессу противостоять. Все честно.— Так в чем дело?— А в том, что я-то думал — хоть здесь все по-людски получится. Не-а. В ментах свое говно, здесь свое. Ну никак, видно, без этого дела не обойтись.— А конкретно?— А конкретно… не в том беда, что меня полным недоумком и уёбищем попытались выставить, а в том, что это дело у них проскочило, в конторе нашей эту поганку схавали. Вот в чем вся хренотень, если конкретно.— Ты же говорил, что Дед ваш…— Не-ет… — Волков отрицательно помахал в воздухе указательным пальцем. — Нет. Дед он… тут без вариантов. Таких, как он, вообще на свете не бывает. Если он, к примеру, скажет, что это я Москву поджег, ну… в восемьсот двенадцатом, я засомневаюсь, конечно, но… мало ли… не в себе я, возможно, был, потому и не помню. В общем, я с ним соглашусь. Такой он человек. По жизни. — Петр замолчал, глядя в пространство.— Ну?— Что? А-а… В отпуске он. В Таиланде. На рыбок летающих поехал посмотреть. Никогда, дескать, не видел. А за него на это время Борман остался. Есть у нас такой, он у Деда вроде как заместитель по общим вопросам. Ну, а я с ним в контрах. Давно уже. Чуть не с первых дней.— А что так?— Да он, понимаешь, из армейских. Ну, и есть в нем… — Волков пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — ну… «ты начальник — я дурак, а уж если я начальник…»— Понятно.— А у меня спина не гнется. Такая вот особенность строения скелета. Я вообще только перед Дедом отчитываюсь. Ну вот и…— Ясно. А как тебя подставили?— Видишь ли… — Петр опять наполнил рюмки и поднял свою. — Р-равняйсь?— Смир-рно! — Гурский распрямил спину и расправил плечи.— Шага-ам…— Арш!Они выпили и закусили.— Видишь ли, — продолжил Волков, — тут вот какое дело. Перед самым отъездом Деда на Тайвань…— В Таиланд, ты говорил.— А это не одно и то же?— Нет.— Ну, тебе видней. Я там не был никогда, мне как-то без разницы. В общем, незадолго до этого стукнулся к нам в контору бизнесмен один. Заславский, — Петр прикурил сигарету, — Вадим Николаич. Хозяин фирмы риэлтерской, ну, это, знаешь, когда недвижимость всякая, купить-продать, аренда, то-се.— Я в курсе.— Да? Господи, какой умный…. Ну вот… была у него, как водится, крыша. Он же еще тогда фирму свою открывал, когда без этого никак не обойтись. А старшим этой самой крыши был некто Савелий. Человек в городе известный, где-то даже уважаемый, поскольку жил по понятиям, чужого не хотел, короче,. авторитетный был человек. Он у Заславского и в уставных документах долю малую имел, символическую, но… в бумагах присутствовал. И вот — я не уточнял, что да как, но, короче, погиб он не так давно. И начался, как это обычно бывает, передел.— У братков?— Ну да. Савелий был в авторитете, все в своих руках держал, а не стало его… началась возня, борьба за первое место. По олимпийской системе — проигравший выбывает. Ну… один выбыл, другой, третий. И остался, в оконцовке, на вершине пьедестала полный отморозок. Некий Чика. Из молодых, да ранних. Ну ничего святого, — Волков затянулся и выпустил колечко дыма. — Ну вот… и приходит этот самый Чика к Заславскому. Но не просто так приходит, а приходит он с текстом, примерно таким: «По законному праву наследования материальных ценностей своего предшественника я вступаю во владение всех вас тут вместе взятых со всеми вашими потрохами. Это ясно или проще объяснить?» Вот где-то так он представился, — Петр стряхнул пепел, — а главное, мол, хватит вам здесь сопли жевать, а нужно делать реальные лавэ, тем более что они у вас под ногами валяются. И сразу внес конкретное предложение, подкупающее своей живой простотой.— А он имел на это право?— На что?— Наследовать.— Ну-у… — Волков пожал плечами, — по-всякому на этот вопрос можно взглянуть. Можно так, а можно и эдак. В том-то все и дело. Поэтому Заславский к нам и стукнулся. Тем более что предложение, с которым Чика нарисовался, как бы это сказать… в общем… грубо говоря, но мягко выражаясь — полная херня.— А что так?— Старичков, дескать, одиноких мы с вами будем опекать. И старушек. Они нам свое жилье отпишут, а мы им за это — полный пансион на оставшиеся им дни, а потом похороны за счет фирмы.— А дней, оставшихся после того, как они свое жилье на фирму отпишут, не больше недели получится, — кивнул Гурский.— Может, и меньше. Отморозок, одно слово.— Так эту тему вроде проехали давно. Ее же и в газетах, и по телевизору как только не обсасывали. Дураков-то нет уже.— Син дуда, — кивнул Адашев-Гурский и выпил водку.— Что-то Авдрюхи долго нет. Он там не заснул на горшке, как считаешь? — Волков поставил рюмку.— Так, а… что-то я не понял, в чем подстава? Ты-то каким боком?— А вот тут-то вся ерунда и начинается. Короче… я тебе буквально в двух словах, тошно мне все это мусолить. В общем, Дед мне эту канитель сунул и поехал на летучих рыбок смотреть. Я в суть дела вникать начал, .а тут наш Вадик и крякнул.— Заславский?— Ну да. Для меня, естественно, его смерть — еще одна головная боль, дополнительная. Что да как — это ведь тоже выяснить надо, .если уж я туда сунулся. Ну хотя бы чтоб Деду связно изложить суть дела. А там уж пусть он сам решает. Логично?— Вполне.— Ну вот. Я-на фирму. Там говорят, что врачи после вскрытия констатировали инфаркт. Он, дескать, за рулем сидел, а тут — бац! — сердце. Он и помер. А потом, мертвый уже, с дороги и вылетел.— Бывает.— Бывает, согласен. Но ехал он не один. С женой ехал.— Разбилась?— Нет, жива. Даже не сломала ничего, хоть машина через крышу кувырнулась. Я-к ней. «Как, — спрашиваю, — дело было?» — «Да так, — отвечает, — все и было. Я, когда из машины выбралась, „скорую“ вызвала. Врачи вместе с милицией приехали. Ну и… несчастный случай. Как выяснилось». — «А он что, — спрашиваю, — больной был? Сердечник?» А она говорит: «Уж и не знаю даже. В больницах не лежал, но на сердце жаловался. Вот и в тот вечер тоже». Ну… меня сомнение взяло. Я же с ним общался — молодой мужик, за тридцатник где-то, с виду здоровый, крепкий. И вдруг, ни с того ни с сего, нате вам, инфаркт. А она и говорит: «Вы, если сомневаетесь, хоть у кого спросите. Он вообще в последнее время валидол с собой носил постоянно. И в ресторане ему нехорошо было. Сестра может подтвердить». — «Чья, — говорю, — сестра?» — «Моя, — отвечает. — Мы в тот. вечер вместе в ресторане были». — «А можно, — спрашиваю, — поговорить с ней?» — «Конечно, — говорит. — Почему нет?» Дала мне телефон, адрес. Созвонился я тем же вечером с ее сестрой, подъезжаю к ней домой, звоню в дверь, она мне открывает, и я чувствую — крыша у меня едет!— А что так?— Да они двойняшки, оказывается! Как две капли просто. Единственное, что та в платье была, а эта в халатике. Я опу-пел. Ну… слово за слово — я спрашиваю, она отвечает, коньяком меня угощает. А потом… — Петр достал сигарету, прикурил, глубоко затянулся и выпустил дым через нос.— Что?— А потом, Саня, она на меня и кидается, аки фурия…— Как это?— Да так. Ногтищами своими чуть глаз —мне не выдрала! И главное… был бы мужик — в репу выписал и успокоил. А тут ведь барышня… Я ее обхватил, руки держу-а она орет, вырывается! — на диван завалил и… как-то утихомирить пытаюсь. «Ты чего, — говорю, — офонарела?!» А сам думаю: «Может, припадочная? Чего делать-то, вырубать?»— Ну и?..— Ну что… побарахтались мы с ней, я ее придавил, она потрепыхалась-потрепыха-лась, а потом совершенно спокойно так и говорит: «Ну все, все. Слезай давай…» Я ей: «Все? Успокоилась?» А она: «Все нормально, пусти». Я отпустил. Она встает, халатик поправляет и говорит: «Вы извините, у меня бывает, не обижайтесь…» Я плюнул и ушел. Ну и вот… — Петр раздавил в пепельнице недокуренную сигарету, — а на следующий день прихожу я к нам в контору, меня сразу Борман к себе вызывает и говорит: «Все, Волков, ку-ку! Я давно знал, что с тобой в конце концов именно вот таким чем-нибудь дело закончится. Давай-ка ты вали отсюда, пока ветер без сучков, да еще скажи „спасибо“, что на тебя в менты заяву не подали. Я уговорил. Чтобы позору на нас не было. Короче, давай проваливай, а Деда я сам все объясню».Я стою, глазами, как дурак, хлопаю и, натурально, понять ничего не могу.— Что это ты там ему такое объяснишь? — говорю.— Что? — спрашивает. — А вот это вот самое. Эти вот твои геройские художества. — Встает, берет со стола кассету, вставляет в видик и включает. Я смотрю, а та-а-ам… — Волков прикрыл глаза.— Что?— Вижу я там, как сижу у этой куклы в доме, коньяк пью, а потом хватаю ее и на койку заваливаю. А она вроде как отбивается. А? Вот такое вот кино… без звукового, правда, сопровождения.— Занятно.— Дальше еще веселее. Оказывается, это жена Заславского приволокла утром кассету и заявила, что я ее изнасиловать пытался. Не сестру — заметь! — а именно ее, представляешь?— А зачем, не объяснила?— Что «зачем»?— Зачем ее насиловать-то? — удивленно вскинул брови Адашев-Гурский. — Не царское это дело. Тайский массаж, фелацио… ну, пылкая влюбленность, на самый крайний случай, а-акрашенная, так сказать, плотским вожделением предмета, это еще туда-сюда. А так… — Он пожал плечами. — Чушь это все. Нет в ее обвинении правдоподобия. Так можно заявить, что ты у нее кастрюлю холодных макарон на кухне съел. Тайком.— Это мы с тобой так рассуждаем.— Нормально рассуждаем. — Гурский выпил рюмку водки и потянулся к закуске. — А как еще можно рассуждать?— А она рассуждает по-другому. Она же до замужества вместе с сестрой-двойняшкой в парном стриптизе выступала, в ночном клубе. И все вокруг слюни пускали, за бабки. В ее представлении все мужики — козлы, и им от нее только одного и надо. Причем немедленно, как только они ее увидят. Понимаешь? Она всю свою жизнь крутилась среди… короче, это же совсем другая порода людей. Они ж, как зверьки, что ли… у них все иначе. И они считают, что вот это-то как раз и есть нормально. Что у всех остальных такой же взгляд на вещи.— А муж?— А что муж? Он ее, между прочим, именно в этом клубе впервые и увидел. И тут же запал. Душой и телом.— Ну хорошо, и зачем ей это нужно?— Замуж за него?— Да нет, это понятно. Зачем ей на тебя-то поклеп возводить?— Ну-у… муж ласты склеил, фирма ей осталась, как наследнице всего его имущества, так?— Допустим.— Заславский хотел с нами договор заключить, чтобы от бандитской крыши уйти и жить спокойно, нормально работать. Он помер, но мы-то остались? И бумаги кой-какие, которые он с нами подписал, тоже остались. И вот приходит она к нам с этой кассетой и говорит: «А идите-ка вы, ребята, с этой вот такой вот вашей охраной… лесом. И жуйте вы, все вместе, шишки». Имеет право?— Вполне.— Ну вот. Так она и сделала.— А если просто прийти и спокойно от услуг ваших отказаться? Безо всякого цирка?— Можно. Только тогда вопрос возникает: «Почему?» При сегодняшнем раскладе если не под нас, значит, под Чику фирме ложиться придется. Муж-то ее не просто так к нам пришел. Он же нам все выложил.— Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14