Затем он поблагодарил профессора, попрощался с ним, но прежде, попросив позволения, позвонил из его кабинета Яне, договорился о встрече и уточнил адрес.Так… а какая связь между беседой с Барановым и всей этой запуткой?Гурский выбрался из постели, взял с письменного стола диктофон и, перематывая пленку, несколько раз включил наугад воспроизведение, слушая ровный голос профессора генетики.«Ага! — сказал он про себя, услышав наконец обрывок фразы, — „…двойни вот еще, если они однояйцевые. Но не нужно забывать, что это все-таки два разных человека, две личности“. Вот оно что. Ну, это-то понятно, кто же спорит. Но вот поэтому, видимо, чисто ассоциативно, у меня одно с другим и увязалось. Ну и Бог с ним».Он выключил диктофон, положил на стол и ушел в ванную.«А зачем, спрашивается, ей нужно было машину вылизывать? — думал он, стоя под душем. — Сиденья двигать, коврики вытряхивать… Что за приступ аккуратизма? Искала она там чего-то, что ли?»Позавтракав и надев чистую рубашку, он подошел к телефону и набрал номер Волкова.— Алло… — ответил хриплый голос.— Ну? Как вы там?— Гурский, ты, что ли?— Я-я, нихт шисен.— А чего ты вчера не приехал?— Здрас-сте… я заезжал, ключи у Андрей Иваныча забрал, мы с тобой даже по рюмке хлопнули. Потом уехал.— Ни хера не помню… Короче, ты где?— Дома.— Заедешь?— Да. Давай там, просыпайся, разговор есть. Пивка захватить?— Не надо, Лешка сюда уже едет, все привезет.— Ну ладно, пока. Глава 13 Дверь Петр Волков отпер уже без пароля. Он был одет в спортивный костюм, небрит и подавлен.— Давай, проходи, — мотнул он головой, не глядя на Гурского, пропустил его в прихожую и запер за ним дверь.— Привет, Андрей Иваныч, — кивнул Александр московскому гостю, который стоял в передней у зеркала и, оттянув пальцем веко, разглядывал красную склеру правого глаза.— Сосудик лопнул… — Андрей несколько отстранился от зеркала, взлохматил пятерней бороду и, все так же созерцая собственное отражение, констатировал: — Да… красота — это стр-рашная сила.— Жив, и хорошо. — Александр снял с себя куртку и повесил на вешалку.— Тоже верно, — пожал плечами Андрей Иваныч, — чего Бога-то гневить.— Доброе утро, — войдя на кухню, поздоровался Адашев-Гурский с Вероникой, которая была одета в черные брючки и яркую блузку. Она сидела за столом и отхлебывала из большой чашки кофе с молоком.— Здрасте, — кивнула Вероника.— Познакомься вот с Лешей. — Волков сел за стол, откупорил бутылку «Туборга» и, вылив ее содержимое в высокий стакан тонкого стекла, стал пить крупными глотками.— Александр, — Гурский протянул руку мужчине невысокого роста, но очень широкому в плечах, который, надев на себя кухонный фартук, готовил что-то у плиты.— Алексей, — обернулся тот, протянул широкую крепкую ладонь и бросил на Гурского цепкий взгляд.— Ты на него, Леш, так не зыркай, — глядя в стакан, негромко сказал Волков. — Саня — друг детства мой и человек хороший.— Слезать тебе с кочерги нужно, Сергеич, — вернулся Алексей к стряпне. — Дед со дня на день вернется, говорить с ним надо. Без перегара.— О! — со значением взглянув на Гурского, указал на Лешу пальцем Волков. — Обрати внимание — Леха Прапор. Три войны за спиной. Очень ответственный командир. У него не забалуешь.— Завтракать будете? — обернулся Леха к Гурскому.— Нет, спасибо. Я уже. — Александр присел к столу.— Я тоже сейчас не в состоянии. — Петр допил пиво и достал из-под стола еще бутылку. — Спасибо, Леш, ты оставь как есть, я потом сам.— Короче, Сергеич, — Алексей выключил плиту, повернулся и развязал за спиной тесемки фартука, — я тут кой-чего сделал, остальная жратва в холодильнике. Который день не ешь-то?— Да ну… — отмахнулся Волков.— Я прослежу, Леша, не волнуйтесь, — Адашев достал сигареты.— И это… я, в общем, полетел, — продолжил Леша, снимая фартук, — чуть погодя еще заскочу, а ты… давай, завязывай с пьянкой-то. Не дело ведь это.— Да… — обернулся он в дверях кухни. — Ребята там тебе приветы передают.— Ага, — кивнул Волков. — Аналогично и им.— А на тачке твоей я пока езжу. Осип хотел взять, я не дал. Засрет он ее всю, пока ты вернешься, неделю потом отмывать. И пепельницы он никогда не вытряхивает.— А что у тебя с рукой? — указал бутылкой Волков.— Это? — Алексей взглянул на свою опухшую левую кисть каким-то задумчивым и несколько удивленным взглядом. — Это меня беложопик тяпнул.— Кто? — не понял Петр.— Шмель такой, с белым хвостиком. Мы их в детстве голыми руками ловили, и они не кусались. А теперь кусаются. Все с ума посходили. Ладно… пошел я, короче.— Давай. Сань, проводи его, а? Гурский поднялся, вышел в переднюю, проводил Алексея и запер за. Ним дверь.— Андрей Иваныч! — крикнул из кухни Волков. — Ты там где?— Да здесь я, — приглаживая бороду, вошел на кухню Андрей, — где мне, собственно, быть-то?— Давай-ка по пивку, там коробка под столом.— Ага… это с удовольствием. Саша, ты про телегонию выяснил?— Херня это все. Человек не кенгуру.— Сла-ава Тебе, Господи… — облегченно вздохнул Андрей Иваныч и наклонился за бутылкой пива.— Сейчас, Сань, мозги немножко на место встанут, — Петр посмотрел на Гурского, — и поговорим. Был ты вчера у сестренки-то?— И у одной, и у другой, — Александр закурил сигарету.— Иди ты? И они обе тебя приняли?— И беседовали весьма охотно. И коньяком угощали. Что одна, что другая. Только у старшей бодяга какая-то «левая», а у младшей ничего.— И тебя, значит, тоже коньяком потчевала? А эксцессов потом не было?— Я все ждал, надеялся, но… не выгорело.— Нет, выходит дело, желания на тебя «компру» лепить.— А куда эту «компру» потом девать? Ее же даже менты засмеют, если она к ним сунется, а мы им еще и твою кассету присовокупим, до кучи. Кто ж поверит, что ее чуть не по два раза на неделе изнасиловать пытаются, а она все это дело на пленку пишет. Она не дура.— Кто?— Ну, в смысле обе они. — Гурский потер ладонью лоб. — Какое-то странное ощущение меня преследует, но… ухватить никак не могу.— А в чем дело?— Сам не пойму. — Александр сделал затяжку и задумчиво стряхнул с сигареты пепел. — Ускользает.— А ты изложи вслух, помогает. Новое узнал что-нибудь?— Как сказать… в общем, нет. Все, что ты мне рассказывал, я от них и услышал. Сидели они в тот вечер в «Фортеции», вчетвером. Ты говоришь, старшая набулдыкалась?— Ну… мне Игорек этот, Дугин так сказал. А потом они с младшей разругались.— Ну да. Младшая-то не пьет.— Да?— Говорит, что не пьет. И не курит. Похоже, правду говорит, чего ей врать-то? Могли и поэтому разругаться. Двойняшки очень ревностно друг к другу относятся. Одна напилась, а другой за нее как за саму себя стыдно. Как будто это она сама ведет себя по-свински.— Кстати! — подал голос Андрей Ива-ныч. — Если кому интересно, то я мог бы сообщить любопытный факт касаемый… как бы это сказать… короче, типа близняшек.— Докладывай, — кивнул Волков.— Вот вы же не знаете, и вообще мало кто знает, но тем не менее существует исторический факт, который описан в специальной литературе. Дело в том, что один из Сиамских близнецов, ну, тех самых, которые собственно сиамские, они из Сиама родом, это потом всех подобных так называть стали, так он…— Короче можешь? — взглянул на него Волков.— Я многое могу. Практически все. Так вот, если угодно «короче», буквально в двух словах, то история такая: один из этих близнецов был убежденный трезвенник, а другой, как это ни смешно — горький пьяница.— Да? — взглянул на него Петр.— Да. А система кровообращения-то у них общая. Типа — один поел, оба покакали.— Да-а? — удивилась Вероника.— Натюрлих, мамзель. Представляете? Пьяница хлебал каждый день, а другой ему морали читал, неуклонно, тем не менее, при этом пьянея. И это еще ладно, это полбеды, но ведь у него же на следующий день еще и похмелье чудовищное, а? Каково? И это не брамши ни капли в рот! А?! О!!! Вот это история так история, а вы тут говорите… — Андрей налил в стакан пиво.— И тем более ей обидно, — продолжал Гурский, — что вот, мол, сидит она такая же, как и сестра, даже еще и лучше, поскольку трезвая, а колечеко-то тем не менее ей как бы за компанию подарили. И в жены нормальный такой упакованный мужик не ее взял, а сестру. Вот она и психанула. Взяла тачку и уехала домой.— Это ты к тому, что она скорее бы сестрицу грохнула, чем Заславского?— Ну… в общем, наверное. Она мне вообще гораздо больше понравилась. Какая-то… более настоящая. Не убивала она Заславского. Отвечаю.— А старшая?— Нет. Категорически. Вообще, считается, что старшие у двойняшек, пусть они даже старше на каких-то несколько минут, все равно лидеры по жизни. Ну… в их тандеме. А младшие — ведомые, во всем старшим подчиняются. А тут, мне так показалось, дело наоборот обстоит. Старшая, она какая-то… нет, не может она человека убить.— Ну? И что у нас остается? Дугин?— Да тут тоже… видишь ли, сестры эти, они и сами-то по себе не Бог весть какие акулы по жизни. Так, нормальные девки, ни больше ни меньше.— Если не считать, что они меня подставили.— Ну да, конечно. Но… даже и они-то Игорешу Дугина этого, по-моему, глубоко всерьез не воспринимают. Я его не видел, а ты общался. Как он тебе?— Н-да… — покрутил в руках свой стакан Волков, — не очень-то он на злодея тянет. Энергетика не та. Схитрить, сподличать… это еще может быть, но человека жизни лишить… нет, вряд ли. Кишка тонка.— Тем более, что мало что он от смерти Заславского выгадал. Да, управляет пока делами фирмы. Но, как мне Яна сказала — «если мы с Аней решим» — турнут они его завтра же и наймут другого управляющего. Вот и все. Так что…— Да, — нахмурился Волков, — мало чего нам твоя разведка дала.— Но ведь почему-то они тебя подставили? Ведь чего-то же они перепугались? А?— Определенно, — кивнул Петр.— Чего? — Гурский закурил новую сигарету. — Может, во всей этой истории еще что-то есть, а, Петя? Может, ты чего-то не заметил?— А что там замечать-то? — Волков нервно поставил стакан на стол, потянулся к своей сигаретной пачке, открыл ее и, увидев, что она пустая, смял в кулаке. — Верн… ро… Господи! Ве-ро-ни-ка. О! Слушай, — повернулся он к сидящей за столом девушке, — извини, пожалуйста, а нельзя тебя как-нибудь покороче называть? Ведь язык же сломаешь.— А ты бы пил больше, — изрек Андрей Иваныч и откупорил еще одну бутылку пива.— Как покороче? — спросила Вероника.— Ну, я не знаю… Вера, там, или Ника, — пожал плечами Петр. — Тебя дома родители как зовут?— Дома меня зовут по-разному. Папа — Тусей, а мама Кукуней. Тебе что больше нравится?— Нет уж… уж лучше я тебя Вероникой буду звать, — рассудил Волков. — Слушай, у меня там, в тумбочке возле кровати, сигареты. Принеси, а? Будь другом.— Легко, — Вероника поднялась из-за стола и пошла за сигаретами.— А Вера и Ника, — обернулась она в дверях, — это, между прочим, две совершенно разные девушки. Разве нет? — взглянула она на Адашева-Гурского.— Пожалуй, — кивнул он.— Ну вот. А я-то одна. Вот я и Вероника. Логично? — бросила через плечо подхваченное у Петра Волкова словечко и вышла, шаркая по полу мужскими пляжными тапочками большого размера.— Логично, — машинально кивнул Гурский и вдруг замер, уставившись в пространство невидящим взглядом.— Чего там еще замечать? — не глядя на Александра, повторил Волков. — Ну, решил бизнесмен от бандитов нами загородиться, ну и нормально. Для этого, в частности, наша структура и существует. Неожиданно крякнул, не успев этот вопрос до конца довести. А жене его, которая вместо него хозяйкой осталась, бандиты милее, чем мы. Ну и флаг ей в руки! Так она, сука, вместо того, чтобы все по-людски сделать, ни с того ни с сего какой-то номер цирковой вместе со своей сестрой двойняшкой провернула. Чем и ткнула меня фейсом об тейбл.— Чем ткнула? — переспросил Андрей Иваныч.— Фейсом, — буркнул Петр.— Ага-а… —понимающе протянул Андрей и отхлебнул пива.— Ага! — вскинул вдруг взгляд на Петра Гурский, выйдя из ступора.— Ты чего, охренел? — дернулся Волков. — Чего ты вскрикиваешь? Тут и так, понимаешь, от телефонного звонка в пот кидает, а ты… так и родимчик случиться может. — Он протянул руку под стол за очередной бутылкой пива.— Слушай-ка, — Александр встал из-за стола, отошел к окну, постоял возле подоконника, глядя на улицу, а затем обернулся, — а где у тебя та фотография, которую ты мне вчера показывал?— Да вон, там и лежит, на холодильнике, вместе с блокнотом.— А ну-ка. — Гурский взял фотографию и, держа ее в руках, вышел из кухни.В гостиной он подошел к телефону, снял трубку и набрал номер. На другом конце электрического провода долго не отвечали. Наконец бодрый голос произнес:— Ал-ло!— Серега? Привет, это Гурский. Хорошо, что я тебя застал.— Конечно, хорошо, что ж плохого. Вот если б я у-умер, ты бы меня тогда уже не застал. И э-это вот было бы плохо. Слушай, говорят Андрей Иваныч в городе?— Уже говорят?— Ну ка-а-ак же! Я тут вчера в Доме кино встретил этого… так он говорит…— Сереж, извини, я тороплюсь, у меня к тебе вопрос: у тебя телефон Мавсесяна есть? Ну, помнишь, он в свое время ювелиркой занимался?— Так он же умер. Давно.— Как это?— Мавсесян? Ювелир? Умер.— Идиот, я тебя про сына спрашиваю. Я не из дома звоню, у меня тут моего блокнота телефонного нет под руками. Поройся, наверняка у тебя есть. Ты же у нас светский человек, у тебя все телефоны должны быть.— Ну-у не зна-аю… это ж мне… подожди.На том конце провода трубку положили на стол, затем послышались удаляющиеся шаги, потом звук шагов послышался вновь и раздался шелест перелистываемых страниц.— Саша?— Да, — ответил Гурский.— А ты знаешь, нет, что-то я не нахожу. А он не уехал?— Не знаю, я его очень давно не видел. Слушай, Сереж, не в службу, а в дружбу — не смог бы ты мне его разыскать, а?— Ну вот… а как?— Город-то маленький. Все всех знают. Наверняка Ванькин телефон у кого-нибудь есть. Мне очень нужно.— А что, что-нибудь серьезное?— Да. Очень нужно, и срочно.— Ну я не знаю, я тут в баньку собрался…— Сережа, я тебя очень прошу, а?— Ну… а куда тебе перезвонить-то?— Записывай, — Гурский продиктовал номер телефона Волкова. — Записал? Я очень жду.— Но я ничего не обещаю.— Постарайся, ладно? Я отстираю.— Ладно, давай.— Пока.Адашев-Гурский вернулся на кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14