Дементьев испуганно озирался по сторонам. К счастью поблизости никого не было.
Афанасий повернулся и, слегка пошатываясь, пошёл по улице прочь от интерната.
8
На следующий день на берегу реки тарахтел трелёвочный трактор, вытягивая из воды с помощью длинного троса затонувший «газик». Когда «газик» был уже на берегу, сотрудники милиции и рабочие с пешнями и совковыми лопатами с опаской подошли к машине. Все дверцы были закрыты. И только одна правая передняя покачивалась из стороны в сторону при каждом рывке трактора. Трактор остановился и приглушил мотор. Старший по званию с погонами капитана милиции заглянул внутрь.
В машине — пусто, сыро, смрадно.
— А утопленник где? — спросил капитан, обращаясь к бригадиру водолазов — высокому плечистому парню лет двадцати пяти.
— А я откуда знаю! — ответил бригадир, снимая с себя скафандр. — Ниже по течению где-нибудь.
Капитан пристально смотрел на водолаза, но тот никак не реагировал, продолжал стягивать с себя резиновый скафандр.
К капитану подошёл участковый уполномоченный старший лейтенант Замковский.
— Подпиши.
— Чего?
— Акт.
— Чего подпиши? Человека-то искать надо.
— Где искать? Кто его сейчас найдёт? Подо льдом-то, — сказал Замковский. — Я пишу вот — утопленника нет в машине. Подписывай. Чего тут тянуть волынку.
Капитан повернулся к бригадиру водолазов. Подошёл Дементьев.
— Мы можем раздолбить лёд ниже, сделать проруби, — сказал он. — Вон сколько нас тут… А? Мужики?..
Никто не ответил. Бригадир продолжал стаскивать с себя скафандр…
9
В приёмном покое больницы несколько женщин, Нина и Люба. Тут же шофёр автобуса Иван Мартынов и учитель Виталий Константинович Завадский.
В сопровождении нянечки вошёл главный врач — мужчина в очках лет тридцати в белоснежном халате и колпаке.
— Вы по поводу Галины Максимовны? Верхозиной?
— Да, — загалдели женщины. — Повидаться хотим.
— С этим придётся повременить.
— Мы ехали-то сколько. Вот дочушек её привезли.
— Нельзя. Ей сделали тяжёлую операцию.
— А когда можно навестить?
— Через недельку или дней через десять.
— Гостинцы-то хотя бы можно оставить?
— Гостинцы оставьте. Вот, нянечка потом передаст ей.
Помолчали.
— Как мальчик? — тихо спросил Завадский.
— Плохо дело. Двустороннее воспаление лёгких.
— Хоть какая-нибудь надежда есть?
Главный врач ничего не ответил, но уходя в коридор, кивком позвал Завадского. Когда тот подошёл, врач спросил:
— Вы на автобусе?
— Да.
— Надо бы увезти его отсюда.
— Кого?
— Мальчика.
— Он что, умер?
— Сегодня ночью.
… Женщины и дети разместились в автобусе. Нянечка вынесла укутанный в одеяло труп ребёнка. Завадский стоял у входной двери автобуса и принял покойника.
— Куда его? — спросил Завадский у шофёра, который стоял рядом.
— На заднее сиденье. Куда же ещё. — Шофёр открыл багажник в боковой части автобуса и вытащил тряпку. — Накрой мешковиной.
— Привезём в посёлок, — сказал Завадский. — А потом что делать? Куда девать? Родственников никого же нет.
— Отвезём Дементьеву. Пусть хоронит.
— Сам же он не будет хоронить.
— Конечно не будет. Поручит кому-нибудь.
10
На лошади, запряжённой в сани, к кладбищу подъехал пожилой колхозник в старом рваном полушубке с заплатами из разноцветных лоскутков. Лицо широкое, чёрное от грязи и копоти. Борода редкая, неопрятная. Руки совершенно чёрные — такие, наверно, могут быть только у человека, который ни разу не мыл их с самого рождения. В санях стоит маленький гробик, закрытый крышкой. Возле гробика сидит Афанасий.
Колхозник остановил лошадь. Афанасий вылез из саней. Взял гробик и понёс к вырытой могиле. Опустил на землю у края могилы. Вернулся к саням, взял лопату и старую хозяйственную сумку. Подошёл к колхознику и крикнул ему на ухо:
— Сандаренкин!
Колхозник, тугой на ухо, сутулый и угрюмый, обернулся.
— Спасибо тебе! — кричал Афанасий. — Езжай с Богом!
Сандаренкин кивнул и тронул вожжи. Чмокая губами, стал заворачивать лошадь.
Афанасий — у могилы. Пока вынимал из сумки и приготавливал верёвки, подошли Наталья Сорокина и Анисья Пустозерова. Они жили неподалёку и пришли из любопытства.
— Чего ж ты один-то? — спросила Наталья.
— А чего тут вдвоём делать? — ответил Афанасий.
— Да я не о том. Почему народу-то никого?
— А зачем народ? Генерала хороним что ли?
— Ой, Афанасий, Афанасий. Креста на тебе нет. Хоть бы Марфу привёз. И Нинки с Любкой нет. Где они?
Афанасий промолчал. Взял верёвки и стал подсовывать под гробик.
— Погоди, — сказала Анисья. — Вон автобус идёт полный народа. Кажись Нинка с Любкой там.
Афанасий выпрямился. Смотрит на подъезжающих.
Автобус остановился у ограды. Шофёр Иван Мартынов открыл дверцу. Первым вышел Виталий Константинович Завадский. За ним спустились девочки — Нина и Люба. Потом — старухи и женщины.
— Ты зачем их сюда привёз? — сказал Афанасий, глядя на девочек и обращаясь к Завадскому. — Чё ты травишь им душу?
— Ты совсем дурак, что ли? — ответил Виталий Константинович.
— Вы, мужики, не ссорьтесь. Грех на кладбище ссо-риться — сказала одна бойкая старуха и добавила, энергично жестикулируя при этом руками: — А ты, Афанасий, не прав. Младенец не младенец, а хоронить надо как положено. Всем миром. И сестры хоть и маленькие, а должны проститься… по русскому обычаю. Нина, Люба, подойдите ближе.
Сестры покойного встали у гроба, прижавшись друг к дружке. Сзади встал Иван Мартынов. Снял шапку. Женщины, старухи, мужчины без головных уборов постояли с минуту молча. Бойкая старуха вдруг заплакала, запричитала:
— Ой, какая Галинушка-то несчастная! Ой, какое горюшко-то на неё навалилося! Ой, да где же оно такое по свету шлялося! Ой, да зачем же оно сюда заявилося!
Старухи стали подвывать.
Женщины вынули из карманов платочки, вытирают слезы.
— И сыночка-то своего похоронить не может, — причитала старуха, прижав руки к груди. — Лежит, бедненькая в больнице — руки — ноги покалечены. Ой, да зачем же такая лихоманка-то на неё!.. О-о-о-ой-ой-ой!..
— Еремеевна. — Наталья взяла старуху за локоть. — Еремеевна!.. Шибко-то не расходись. Чё тут шибко-то плакать. Прибрал Господь маленького, ну и ладно. Может Господь и прибрал, чтоб ей легче было. — Наталья повернулась к женщинам, добавила: — Куда она, калека, с тремя-то? Грех, наверно, беру на себя, говорю такое. Ну а что кривить душой, если так оно и есть. Если доля наша бабья такая…
Женщины и старухи, вздыхая, стали кивать в знак согласия.
— Я тоже об этом думала, — сказала Еремеевна, прекратив причитания также внезапно как и начала. — Прости ты, Господи, мою душу грешную. — Старуха помолилась на церковь. Подошла к девочкам.
— Попрощаться надо, — сказала она. — Встаньте на колени. Поклонитесь братику до земли. Сначала Нина. Ты старшая.
Нина послушно выполнила ритуал. За ней то же самое проделала Люба.
Афанасий приготовил верёвки.
Подошёл Иван Мартынов. Вдвоём они опустили гробик в могилу.
— Теперь бросьте по горстке землицы, — сказала опять старуха, обращаясь к сёстрам.
Нина и Люба бросили в могилу по комку мёрзлой глины. Все присутствующие тоже бросили по комку глины.
Афанасий взял лопату и стал закапывать. Иван принёс из автобуса свою лопату. Дело пошло вдвое быстрее.
— Говорят, Галине-то руки — ноги анпутировали, — сказала сухонькая согбенная старушка. — Лежит как чурка обтёсанная…
— Пошла молоть старая мельница. — Еремеевна покачала головой.
— Чирей тебе на язык, — добавила другая.
— Так ведь говорят же.
— Говорят в Москве кур доят, — возразила Еремеевна. — Слушай кого ни попадя — наговорят с три короба.
— А чего тогда болтают?
— Язык без костей, вот и болтают. От фершала слышала, ей анпутировали всего два пальца на левой руке. И то не целиком, а кончики. А вот на левой ноге — три пальца отхватили. Только вот не знаю — целиком или кончики. Забыла фершала спросить. Седни спрошу.
— А откуда фершал-то знает? — не унималась старушка.
— Вот те раз! — сказала Еремеевна. — Фершал и не знает. Позвонил, а может сам ездил в больницу. Он по своим делам туда часто ездит.
Иван и Афанасий завершили дело, поправили могильный холмик.
— С нами поедешь? — спросил Иван, стряхивая с лопаты налипшую землю.
— Нет, — ответил Афанасий.
— Почему?
— Компания не устраивает. — Афанасий зыркнул в сторону Завадского, который стоял у автобуса. Протянул Ивану свою лопату. — Поедешь мимо моего дома — забрось во двор.
— А ты куда?
— А! — махнул рукой Афанасий. — Куда глаза глядят. Не хочу ни видеть никого, не слышать…
— Чего так?
— Да чёрт его знает… Пусто у меня внутри. Неуютно как-то. Тоска навалилась…
— Такие дела кого обрадуют… — Иван кивнул на могильный холмик.
— Не в этом дело. Белый свет не мил — вот в чём дело.
— Да, — кивнул Иван. — Судьба твоя — не малина.
— А! — Афанасий опять взмахнул рукой. Поднял хозяйственную сумку с земли.
11
Афанасий шёл по лесу с хозяйственной сумкой в руках. Остановился. Стал «читать» следы зверей. На заячьей тропе проверил петлю из тонкой проволоки, настроил её заново и пошёл дальше. В одном месте на краю небольшой поляны, где стояли кусты, внимательно огляделся по сторонам. Подошёл к одному кусту и вынул из снега капкан, прикреплённый с помощью проволоки к основанию куста. Капкан с приманкой из мыши был насторожён. Афанасий опять сунул его в сугроб и присыпал сверху снежком. Наверху осталась только мышь.
Пошёл дальше. Проверил другой капкан, прикреплённый к высокому дереву. Этот капкан сработал. Но в нём остались лишь две лапы от филина. Самого же филина, видимо, съела лиса. Вокруг валялся пух, перья, и были видны пятна крови. Афанасий плюнул с досады, бросил капкан. Он ударился о дерево, и снег посыпался с ветвей.
Афанасий сел на пенёк. Злоба на весь мир вдруг заклокотала в нём. Он взвыл и стал истерично бить кулаком по коленке.
— Будь проклята!.. Будь проклята эта собачья жизнь!
Утих. Перевёл дыхание. И вдруг услышал сзади осторожные шаги по снегу. Обернулся. Увидел сохатого с огромными ветвистыми рогами. Лось остановился в нескольких шагах и смотрел на Афанасия большими чёрными глазами. Афанасий поначалу оторопел, но лось очень робко приблизился ещё на два шага, и Афанасий понял, что это ручной лось, который бродит в окрестностях села. Зовут его Стёпкой.
Афанасий достал из сумки начатую буханку хлеба, разломил пополам, посыпал солью и протянул одну краюху лосю, а другую пока придержал. Лось неспеша подошёл и взял хлеб из рук. Стал есть. Часть хлеба упала на снег, но лось подобрал все до крошки и опять уставился на Афанасия, который посыпал солью другую краюху.
— Варнак эдакий. На, бери.
Лось стал откусывать и есть прямо из рук.
— Умный ты, Стёпа. Умный зверь, — приговаривал Афанасий. — Посоветуй, как жить дальше.
Афанасий поднял капкан с земли.
— Вот хотел поймать лису… Никогда этими капканами не баловался. Но люблю я одну тут… Тайно люблю… Давно… Много лет мучусь как червь на раскалённом асфальте. Теперь она свободна. И мне захотелось воротник ей добыть… Лисий. — Развёл руками. — Правда, ей сейчас не до воротников. Но впрок на всякий пожарный случай не помешал бы… А?..
Лось стоял и слушал.
— Ну, ладно. Ни чё, Степа. Мы ещё повоюем. Первым делом узнать бы, кто поджёг склад и на меня свалил… Все равно узнаю. По сетям узнаю… По зелёной нитке. Продать сети тогда не успели. Значит, кто-то поживился. Ну, ни че… Шила в мешке не утаишь. У кого-то да все равно объявятся. А уж если найду, спуску не дам. Сотру в порошок, падлу. Никому больше спуску не дам!..
Афанасий поднялся с пенька.
— До свиданья, Степа. Спасибо за приятную беседа.
12
В каюте старого катера, что стоял в самом конце затона между причалом и самоходной баржей, за небольшим столом сидела компания ремонтных рабочих. Четверо стучали костяшками домино, остальные следили за игрой. В каюту спустился ещё один человек в брезентовой спецовке и прямо с лестницы, не спускаясь до конца, а лишь нагнувшись, чтобы было видно игроков, крикнул, обращаясь к рослому широкоплечему парню в сером вязаном свитере:
— Антон! Тебя тут ищут!
— Кто?
— Женщина.
— Какая женщина? — Антон держал в обоих руках костяшки и застыл от удивления.
— А шут её знает. Какая-то хромая, на костыле. Антон вопросительно уставился на парня в спецовке.
— Иди, иди! Тебя разыскивает, — парень лихо повернулся и побежал по лестнице вверх.
Следом за ним нехотя поднялся на палубу Антон. Он не одевался — на улице стояла весенняя оттепель. С палубы ещё раз внимательно осмотрел женщину с головы до ног, сошёл по трапу на причал и приблизился к ней.
— Вы бригадир водолазов?
— Я, — ответил Антон.
— Мне сказали, вы зимой поднимали машину со дна реки.
— Было дело.
— Там утонул один мужчина.
— Да, мы искали его, но не нашли. Кругом лёд, сами понимаете.
— Мне хотелось бы поговорить с вами.
— Пожалуйста.
— Не здесь, мне неудобно стоять. Антон взглянул на костыль.
— Кажется, я догадываюсь кто вы. Идёмте в контору, — Антон показал рукой на стоявшую поблизости сколоченную из досок будочку. — Нам рассказывали, как вас нашёл на дороге один шофёр. Легко отделались, — прибавил бригадир, разглядывая забинтованные пальцы на левой руке, которой она опиралась на костыль. — Могло быть хуже.
Галина Максимовна лишь вздохнула в ответ и, внимательно глядя под ноги, медленно костыляла вслед за бригадиром к будочке.
Конторка была пуста — все ушли на обед. Антон и Галина Максимовна расположилась за столом.
— Я заплачу вам тысячу рублей, — сказала Галина Максимовна, положив костыль возле себя на лавку, — если вы в течение недели найдёте моего мужа.
— Ну, а если не найдём?
Галина Максимовна развела руками:
— Что ж, деньги получите и, как говорится, с Богом.
— А если найдём в первый же день?
— Сразу получите тысячу рублей.
— Вы хоть немного представляете, что такое поиски подо льдом?
— Представляю. Надо долбить проруби и, вообще, много неудобств.
— Не в том дело, что много неудобств. Опасно, рискованно — вот в чём дело. Места там незнакомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24