— В книгах вычитали или в кино увидели. Откуда ещё.
Ольга Мартынова, стараясь побороть тоже накатившуюся на неё смешливость, суетилась возле стола, накладывая в розетки варенье. Она подала к чаю целую гору песочников, самодельный бисквитный торт, принесла вазу конфет и стала угощать девочек.
— Ты их не пичкай особенно с голодухи-то, вредно говорят.
— И то правда, — поддержали другие женщины.
— Ну, ничего, — сказала Ольга. — Пусть отдохнут немного и снова поедят. А мы давайте решать что делать.
— А что решать? Надо напомнить тем, кто речи говорил. Пора, мол, переходить от слов к делу.
— Я завтра увижу Дементьева. Наплюю ему в глаза.
— Ладно, бабы, — сказала Наталья, махнув рукой. — Соловья баснями не кормят. У меня нынче картошки много. Я пять кулей даю.
— Да я три добавлю.
— Да я два — для ровного счету.
— Вот им и хватит за глаза. Сейчас же надо это дело организовать, чтобы сегодня картошка была на месте. Ну и так, бабы, по мелочи кто что может. Вишь, говорят, лук и морковку давно съели.
— Машину надо. На чём везти-то?
— А вот шофёр сидит, — Анисья показала на Ивана Мартынова. Он смирно сидел все в той же позе возле печи, склонив кудлатую голову и поджав под себя босые ноги. — Заводи машину.
— Где он её заведёт? — сказала Ольга. — Она в гараже, на замке, и ключ у завгара. Да и пьяный он. С утра нализался — ни тяти, ни мамы.
— А я видела у Тигунцевых в ограде стоит машина, — сказала Марина Макарова. — Если Алексея попросить. У него крытая дежурка. Очень удобно.
— Вот ты и попроси, — подхватила Наталья.
— Так мне надо картошку нагребать.
— Ничего, пока он там шель-шевель, нагребёшь. Своих заставь. Давайте, бабы, живо по домам. Собирайте, что есть. А вы девок пока домой не пускайте, — наказывала Наталья хозяевам. — А то Максимовна узнает, закроется на все крючки.
Алексея Тигунцева упрашивать не пришлось. Поняв в чём дело, он пошёл в амбар, положил в мешок свиную голову, большой кусок сала, бросил мешок в кузов и начал объезжать соседей. Женщины несли всё, что попало под руку: грибы, капусту, маринованные помидоры, солёные огурцы, лук, морковь, чеснок, свёклу, редьку, банки с вареньем и всякое снадобье. Торопились, помогали друг другу, снарядили своих мужей грузить мешки и самих загнали в кузов, чтобы потом разгружать у Верхозиных. Когда подъехали к Пустозеровым, Анисья была ещё в погребе.
— Чего там возишься? — с досадой крикнула ей Наталья.
— Медку маленько хочу, — донеслось снизу. — Засахарился, застыл окаянный. Никак не добуду.
— Ну, мёд — ещё ничего, — смирилась соседка. — Можно подождать.
Наконец из погреба вынырнула керосиновая лампа, потом двухлитровая стеклянная банка, наполненная доверху кусками белого цветочного мёда, и сама Анисья с большим кухонным ножом. Она поставила банку на стол и пошла искать пластмассовую крышку. И опять задержала всех на несколько минут, пока разыскала эту крышку.
Приехали к Мартыновым. Девочки были уже одеты и сидели на стульях. Возле их ног стояла туго набитая и прикрытая сверху плотной бумагой хозяйственная сумка, которую Любка принесла с собой. Девочек посадили в кабину, остальные все забрались в кузов и поехали. Все понимали, что сделана только половина дела, что главное впереди, и всяк пытался представить себе, как отнесётся ко всему этому Галина Максимовна.
19
Когда машина подъехала к дому Верхозиных, Галина Максимовна лежала на кровати. Она насторожилась, но подумала, что приехали к соседям, и снова мысли её были обращены к тому, куда без спросу удрали её дочери и почему целых два часа не являются домой. Кроме подружек им идти было некуда. Втайне Галина Максимовна надеялась, что у подружек они могут угадать под ужин, и их напоят чаем, но внезапное исчезновение тайком, в такую погоду ей не нравилось, а долгое отсутствие невольно вызывало тревогу, которая с каждой минутой все нарастала.
В ограде хлопнула калитка, послышались голоса, и Галина Максимовна снова насторожилась. Вместе с женскими вдруг стали яственно слышаться мужские голоса, и первая мысль была самая страшная — не случилось ли что с дочерьми, и эта мысль так обожгла душу, что Галина Максимовна вскрикнула и как ошпаренная вскочила, села на кровати, схватила с головки халат и трясущимися руками стала надевать его на себя.
Люди вошли уже в дом и, судя по всему целая толпа. Галина Максимовна встала и, превозмогая головокружение и слабость, зажав одной рукой ошалевшее от нехороших предчувствий сердце, а другою держась за стенку, пошла в прихожую. Она была ещё в своей комнате, когда кто-то из женщин крикнул:
— Чего раскорячился в дверях? Заходи.
Это был очень знакомый голос, и в нём не чувствовалось ничего такого, что могло бы предвещать несчастье, но Галина Максимовна не верила и лишь прибавила шаг.
То, что она увидела в прихожей, её поразило как гром среди ясного неба. Женщины толкались возле двери, стряхивали с фуфаек и платков снег, некоторые раздевались, не спрашивая ни у кого разрешения, а посреди комнаты стоял мужчина, согнувшийся под тяжестью мешка. В дверях, переступая порог, шевелился ещё один мужчина с мешком на спине, и туда дальше тоже виднелись мешки и сгорбленные спины и крепкие мужские руки, придерживающие эти мешки.
— Куда сыпать-то? — спросил тот, что стоял, согнувшись, посреди комнаты.
— Ты что, первый день на свет родился? — сказала своему мужу Марина Макаровна. — Не знаешь куда картошку сыпят?
— В подполье, — смеясь подсказала одна из женщин.
— Знаю, что в подполье, а где оно?
— Тут оно, тут! — крикнула из кухни Сорокина. — Иди сюда, Тимофей.
Мужчины гуськом потянулись на кухню, и послышался шорох спускаемой в подполье картошки.
— Погоди, Николай, это морковь со свёклой, их отдельно, — командовала Наталья. — Сначала картошку давай.
Галина Максимовна, держась одной рукой за спинку дивана, разинула рот и не могла произнести ни единого слова. Вид у неё был до того жалкий и растерянный, что, казалось, стоит не женщина, а девчонка, одураченная и околпаченная со всех сторон.
— А, Максимовна, здравствуй, — сказала Марина, подходя с улыбкой к хозяйке. — В этой суматохе забыли поздороваться.
— Здравствуй, Максимовна!
— Здравствуй! — закричали женщины наперебой. — Извини, что хозяйничаем. Тут иначе нельзя.
Максимовна успевала только переводить взгляд с одной на другую и тут увидела в дверях дочерей, которые перетаскивали через порог большую туго набитую хозяйственную сумку. И все поняла. И опустилась на диван в изнеможении.
— Вот кто устроил все это, — еле слышно вымолвила она. — Родные доченьки. Полысы… Космы выдеру.
— Чем выдирать будешь? — сочувственно сказала Марина, глядя на её забинтованные руки.
— А вы немедленно прекратите, — сказала Галина Максимовна слабым голосом, подняв на неё помутившиеся от страданий глаза. — Заберите все и увезите обратно, немедленно. Слышите?
— Ой, Максимовна! Ведь еле дышишь. Уже ходить не можешь, за стенку держишься. А какого-то черта из себя корчишь. Сиди уж не рыпайся, Думаешь тебя мы пожалели? Девчонок жалко. Довела их до такого состояния. Что же думала над своей головой? Занять не могла? Ни один человек не отказал бы. Разве что последний гад. Да таких у нас и нет в посёлке.
Галина Максимовна до боли закусила губу и, с трудом поднявшись с дивана, пошла, пошатываясь, в свою комнату. Уже вслед услышала голос одного из мужчин:
— Мы закончили, — сказал он. — Что ещё надо?
— Капусту в погреб спустили? — сказал женский голос — Больше ничего не надо. Идите по домам.
Когда мужчины ушли, женщины ещё долго возились в кухне, в подполье и кладовой, наводили порядок и устанавливали все к месту.
На шум пришла соседка Марфа Николаевна Бобылева, и лавина упрёков обрушилась на неё.
— Не знала, — оправдывалась старуха. — Ей-богу не знала.
— Проведать надо было. Рядом живёшь.
— Я проведовала. Так она хоть бы словечком.
— Что уж, ни о чём так и не говорили?
— Она все на руки жаловалась, что не заживают долго и болят ещё хуже.
— Ну вот! — воскликнула Анисья. — А я о чём говорила! На руки надеялась, что заживут скоро. Потратила все денежки.
Марина и за ней все остальные вошли в комнату, где сидела на кровати Галина Максимовна. Женщины понимали её состояние и не знали, с какого боку подступиться. Захлопнув крышку подполья, последней пришла из кухни Наталья Сорокина.
— Ну, Максимовна, — весело сказала она, расталкивая женщин и проходя вперёд, — картошки навалом. Редьку, свёклу, морковь я положила в угол возле лесенки. Крысиные норы тряпками заткнула. Крыс и мышей можешь не бояться. Удрали к соседям или с голоду подохли.
— Зачем вы сделали это? — спросила Галина Максимовна, не поднимая головы.
— Ты это, Максимовна, выбрось из головы, — сказала Наталья, по привычке жестикулируя руками. — Слава Богу, тебя знаем не первый год. Всегда уважали и уважать будем. Может, в горячах что и не так сделали, деликатней надо было как-то, так ты уж прости. Когда тут было соображать? Господи! Умом рехнулись.
Галина Максимовна выпрямила спину, гордо подняла голову и, борясь со слезами, навернувшимися на глаза, сказала срывающимся голосом:
— Я со дня на день… жду перевод из города.
— От кого?
— Из комиссионного магазина.
— А-а…
Протяжными унылыми возгласами женщины выразили своё отношение к комиссионному магазину.
— Пока из комиссионки дождёшься, — сказала Марина, — двадцать раз сдохнуть можно.
— У меня там хорошие вещи.
— Сейчас везде полно хороших вещей. Никого этим не удивишь.
— Я послала письмо, чтобы уценили, и послала письмо сестре в Воронеж. Оттуда должны прислать.
— Все это ты ерунду говоришь, Максимовна, — сказала Наталья. — Всё это тебя не спасёт. Вот картошки мы запасли — другое дело. И на семена хватит, и до нового урожая, и ещё останется. А чтоб добро зря не пропадало, поросёнка заведи. Поросёнка я тебе дам. Моя свинья скоро опоросится. Во какая свиньища. — Наталья подняла руки в обхват и, будучи сама толстой, показала, что её свиньища раза в три толще её, и опустила руки. — Свинья ещё супоросная, а покупателей бывало — перебывало. Кому-нибудь и за деньги не дам, а тебе даром дам.
— Ничего мне даром не надо. За всё, что вы привезли, я рассчитаюсь. И картошку верну. С нового урожая. Я отдам, — Галина Максимовна окинула всех взглядом и разволновалась ещё больше. — Я вам все верну. Спасибо за помощь, но я… я…
— Хорошо, хорошо, Максимовна, — торопливо начали поддакивать женщины. — Не спеши отдавать-то. Выздоравливай да выходи на работу. Главное — выздоравливай.
— Бабы, ну вас к монаху. Идите на улицу, — сказала Наталья и энергично замахала руками. — Идите и подождите меня там. Мне надо сказать пару слов. По секрету.
Выпроводив женщин, Наталья подошла к кровати и взяла ремень, который лежал сбоку от Галины Максимовны, прикрытый подушкой.
— Для девчонок приготовила, — сказала Наталья, усаживаясь рядом на кровать. — Ты их не трогай. Не надо. Не выдержали они. — Наталья вдруг прослезилась и, вздохнув, добавила: — И так им детство-то выпало… Вишь какое.
Галина Максимовна прикрыла лицо забинтованными руками, и плечи её затряслись. Наталья бросила ремень на пол, обняла Галину Максимовну, и дали они волю слезам, по-бабьи, от всей души.
20
На другой день утром прибежала из конторы Аня Белькова.
— Ну, Максимовна, не икалось тебе с утра? — спросила она с порога и затараторила: — С восьми утра местный комитет заседал. Видела бы ты Дементьева, аж позеленел весь. Тебя ругал и всех нас. Ой, что там было! В общем, постановили выделить тебе из кассы взаимопомощи пока сто рублей, вот они, — Аня вынула из сумочки деньги и положила на стол. — И кроме того, пока не выйдешь на работу, по двадцать — тридцать рублей ежемесячно. Маловато, конечно, но наша организация-то сама знаешь какая. Хорошо, что это наскребли. Иван Васильевич хочет попытаться ещё дополнительно пенсию выхлопотать. Когда сможешь, зайти в контору. Надо расписаться в расходном ордере.
— Уже все знают, — с горечью произнесла Галина Максимовна.
— А что ж ты думала? Здесь же деревня.
— Спасибо, Анечка. Я зайду, распишусь.
— Сегодня необязательно, когда сможешь. А я пойду. У меня столько работы накопилось. Ужас! Так надоело печатать все эти приказы, сводки, — до чёртиков. Хоть бы ты скорей вышла на работу. Из меня машинистка-то, Господи! Сижу, клопов давлю, а печатать несут и несут. Ну, ] выздоравливай. Мне некогда, побегу.
Галина Максимовна почти следом за ней оделась и пошла, прихрамывая (недели две уже она обходилась без костылей) сначала в амбулаторию на перевязку, а на обратном пути завернула в контору. И где бы не шла, люди от мала до велика высовывались в окна, прохожие останавливались и молча смотрели ей вслед. Она непрерывно чувствовала на себе эти взгляды и ссутулившись, шла нарочито медленно, делая вид, что столь пристальное внимание её нисколько не беспокоит, но умом и сердцем понимая, что привыкнуть к этому не сможет никогда.
Аня была ошарашена, когда Галина Максимовна, раздевшись и повесив пальто, попросила её освободить место за машинкой, Аня послушно вылезла из-за стола, а Галина Максимовна села и попробовала печатать. Стукнула один раз по клавише забинтованным пальцем и сморщилась от боли. Попробовала другим пальцем, и вздрогнула всем телом.
Из кабинета директора вышел Дементьев с бумагами в руках.
— Не дури, — сказал он, останавливаясь перед Галиной Максимовной. — Брось эти фокусы. И до полного выздоровления чтоб за машинкой не видел. Обойдёмся как-нибудь. Пиши лучше заявление на пенсию.
Галина Максимовна вытерла тыльной стороной дрожавшей руки выступивший на лбу пот.
— С пенсией ничего не выйдет, — сказала она каким-то несвойственным ей глухим голосом. — Я уже ездила в райцентр.
— Как это не выйдет? — сказал Дементьев. — Тебе по закону обязаны дать пенсию по инвалидности и на детей.
— Не знаю. Я не читала этих законов. Инвалидность оформлять рано. Лечусь ещё. А в райсобесе сказали: дело моё сложное, муж работал то в колхозе, то в леспромхозе, сама больше года не работаю, временная нетрудоспособность и прочее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24