Совсем прошла?
– Не знаю, была ли она, – ответила Мура, – на следующий день я вполне сносно себя чувствовала. Ни температуры, ни обмороков.
– Странно, – сказал доктор, рассаживая своих гостей, – какая-то новая разновидность возбудителя. Такой прежде не встречалось. А как здоровье Николая Николаевича и Брунгильды Николаевны?
– Благодарю вас, Николай Николаевич много работает, как всегда. А у Брунгильды сейчас урок музыки – пора возвращаться после праздников к обычным занятиям. Обращаю ваше внимание, доктор, – улыбнулась Елизавета Викентьевна, – что в нашей семье никто не заболел. Это хорошая статистика. Если ее, конечно, не испортит господин Холомков.
– Господин Холомков? – переспросил растерянно Клим Кириллович.
– Да, он дня три после бала-маскарада являлся к нам, как на службу, все развлекал Муру. Она даже попугая ему подарила. Очень милый молодой человек и красивый. Жаль, что ведет рассеянный образ жизни. Говорит, что нигде не служит и служить пока не собирается.
– Ах, мама, на меня он вовсе не произвел такого благоприятного впечатления, – Мура покраснела.
– Это ты сейчас так говоришь, тебе обидно – несколько дней не приходит, пропал. Может быть, все-таки стал жертвой той же странной инфекции, что и Мура.
– Я заметила, что как только он перестал приходить, так и другие изменения произошли, – повернулась Мура к доктору. – Клим Кириллович, помните, я вам– как-то говорила, что под нашими окнами бродят тайные воздыхатели – может быть, поклонники Брунгильды?
– Я?.. Поклонники?.. Выговорили?.. Да, что-то такое... м... м... было, кажется, – промямлил Клим Кириллович, он никогда не слышал о поклонниках Брунгильды под окнами.
– Так вот, они исчезли, слава Богу, – рассмеялась Мура.
Она вскочила с дивана, подошла к окну и воскликнула:
– Какое солнце! Как красиво! Какие у вас чудесные зимние узоры на стекле – я их с детства обожаю! И под вашими окнами поклонницы не бродят. – Она обернулась и посмотрела со значением на Клима Кирилловича, с лица которого постепенно сходило выражение недоумения, он начал понимать, о чем речь.
– Мурочка шутит, значит, вполне здорова, – заметила Елизавета Викентьевна и посоветовала: – Не обращайте внимания. Все-то им поклонники мерещатся – к близкому замужеству.
– Я еще не решила, – с сомнением потянула Мура, – выйти ли мне замуж или уйти в монастырь?
– Разве это современно? – Брови Полины Тихоновны недоуменно поползли вверх. – Что же будет, если все молодые люди и девушки, образованные, полные сил, убегут от жизни в монастырь? Так и Россия вся вымрет.
– Я думаю, что эта идея должна пройти проверку, – Елизавета Викентьевна оставалась невозмутимой, – если в ближайшие месяцы Мурочка не откажется от своих намерений, мы устроим ей паломничество в какую-нибудь обитель, чтобы побыла там, посмотрела своими глазами.
– Только, чур, я сама выберу, куда ехать, – встрепенулась Мура. – И сама выберу того, кто будет меня сопровождать.
– Хорошо, хорошо, душа моя, – успокоила ее мать, – до той поры еще много воды утечет. Жизнь в твои годы – такая яркая, насыщенная. Каждый месяц – как век, столько в нем событий и переживаний! Но мы пришли сюда не для того, чтобы поделиться с милым доктором нашими планами и фантазиями. Мы должны помочь ему как можно скорее выздороветь.
– Ах, милый Клим Кириллович, – спохватилась Мура, – мы вас утомили своей болтовней, но и от нас тоже польза будет. Мы привезли вам меда – нашего, муромцевского, нам каждое лето присылают родственники из Новгородской губернии. Мед необыкновенный, чудодейственный.
– Есть ли в меде фосфор? – Полина Тихоновна возвращалась в мир привычных забот.
– Насчет фосфора не знаю, – серьезно ответила Елизавета Викентьевна. – Но вреда-то от него точно не будет. Кроме того, я привезла вам еще одно средство, посмотрите, оно называется «салеп».
Она достала из ридикюля маленькую картонную коробочку, открыла крышку и показала Климу Кирилловичу горстку чего-то, напоминающего золотистые стружечки. Они источали волнующе-приторный аромат.
– Их надо просто понемногу жевать, – пояснила Елизавета Викентьевна. – К сожалению, латинского названия растения не знаю, но в наших краях издавна из его корня высушенного заготавливают такое средство. Хорошо хранится. И помогает. Я и сама в детстве любила его пожевать.
– Благодарю вас за заботу, – сказал доктор, принимая коробочку с салепом, – непременно проведу опыт на самом себе. Хотя бы для того, чтобы доставить вам удовольствие.
– Спасибо за лекарство, Елизавета Викентьевна, – вступила в беседу Полина Тихоновна, – в Вене доктор Кинбах выбрал для своих опытов молодого человека, лет двадцати шести. Нашел лысого молодого человека, ежедневно в течение пятнадцати минут подвергал поверхность на коже головы действию рентгеновских лучей, и представляете, – в голосе Полины Тихоновны послышалось удивление, – через два месяца показал его в тамошнем медицинском обществе уже обросшего волосами. А Николай Николаевич не работает с рентгеновским аппаратом? – завершила свою тираду Полина Тихоновна вопросом к Елизавете Викентьевне.
– Насколько я знаю, серию опытов проводил, но не на чужих лысинах, – ответила та, и, засмеявшись, добавила: – Наша горничная, Глаша, ходила на святках на ярмарку. Там показывали бородатую женщину. Глаша говорит, что длинная борода и усы очень привлекают молодых людей к бородатой особе. Да и в браке она счастлива...
На щеках у Елизаветы Викентьевны появились ямочки, глаза лукаво блестели.
– Я думаю, – Мура взглянула на доктора, – Климу Кирилловичу нет нужды экспериментировать с рентгеновским аппаратом на себе. У него такие красивые густые волосы.
Клим Кириллович с ужасом почувствовал, что зарделся. Последний раз он краснел так в возрасте восьми лет, когда тетушка Полина застала в кухне, – он набивал карманчики нового костюма горячими жирными котлетами, рассчитывая накормить ими бездомную дворняжку.
– Красивые волосы тоже признак здоровья, – попыталась сгладить непосредственную выходку своей, тоже отчего-то покрасневшей, дочери, Елизавета Викентьевна. – Мне кажется, что вы совершенно здоровы. Всякая болезнь когда-нибудь да проходит...
– Вот и Государь Император выздоровел, – подхватила тетушка. – Помнишь, Климушка, газеты все писали, что он занемог, и мы еще с тобой спорили о дипломатических причинах его недуга. Жители Ялты по случаю избавления-Государя от болезни собрали значительную сумму и на проценты с капитала учредили в ялтинском приюте хроников постоянную кровать имени Государя Императора. И Государь не возражал. Высочайшее дозволение последовало.
– Мне кажется, болезнь Императора мы обсуждали тысячу лет назад. – Лицо Клима Кирилловича приобрело обычный цвет.
– Да и о происшествии в ширхановской булочной и о князе Ордынском газеты писать перестали, – продолжила тетушка. – Как быстро журналисты теряют интерес ко всему!
– Тетушка читает слишком много газет, она у меня исключительная женщина. – Глаза Клима Кирилловича стали насмешливыми и ласковыми.
– Но мама тоже регулярно смотрит газеты и самое интересное зачитывает нам, – Мура совсем оправилась от смущения, вызванного ее репликой о чудесных кудрях Клима Кирилловича. – Она помогает папе, у него мало времени, а в газетах встречаются любопытные для него публикации.
– Мы с вами, Полина Тихоновна, жертвы своей любви к нашим мужчинам: вы – к Климу Кирилловичу, я – к своему мужу, вот и приходится заниматься неженским делом, – засмеялась Елизавета Викентьевна, обратившись к хозяйке дома, и уже серьезным тоном спросила: – А получили ли вы объяснения относительно обыска в вашей квартире?
– Какое там! – махнула рукой тетушка. – Встретила на днях Карла Иваныча Вир-хова, спрашиваю: где же ваш потрошитель с чрезвычайными полномочиями? Отвечает: хорошо вы его аттестовали, точно – потрошитель. Да что-то и след его простыл, видать, полномочия кончились. А в газетах всякое пишут, – вернулась к предыдущей теме, – я даже расстроилась намедни. Открываю газету – в Макарьевском монастыре монахи умышленно устроили пожар, чтобы какой-то фальшивый синодик уничтожить, теперь следствие ведут... А в польском торговом представительстве взрыв произошел... Безобразие.
– Да, про фальшивый синодик и я читала, – подтвердила Елизавета Викентьевна. – Там было сказано, что этот синодик затребовало Общество любителей древностей.
– А что там было в этом синодике, газеты сообщали? – спросил доктор.
– Сообщали, – ответила Елизавета Викентьевна, – там написано, что в поминальном списке Рюриковичей после царя Бориса Годунова следует какой-то инок Леонид.
– Неужели Шуйский? – удивился доктор.
– Карамзин сообщает, что Шуйский умер в Гостинском замке, близ Варшавы, в плену, «кончил жизнь бедственную, но не безславную», – сказала Мура и охрипшим голосом добавила, повернувшись к Климу Кирилловичу: – Но, может быть, он ошибся. Есть над чем подумать.
Кто? Полина Тихоновна смотрела на молодых людей и решала важную проблему: Мура или Брунгильда? Кто по-настоящему волнует сердце Климушки? Действительно, было над чем подумать.
Глава 22
А тремя днями раньше вереница черных экипажей, сопровождаемая эскортом императорских гвардейцев, медленно продвигалась по каменистой дороге, ведущей к Ливадийскому дворцу. Подходило к концу путешествие господина Пановского, не столь долгое, сколь опасное, заставившее его поволноваться и быть в непреходящем умственном и душевном напряжении. По всей железной дороге задействовали огромные полицейские силы, которые под присмотром высших чинов и в тесном взаимодействии с железнодорожными службами обеспечивали безопасность движения – тщательно проверяли пути перед тем, как дать зеленый семафор для маленького состава, состоящего из одного специального спального вагона и трех обычных, Перед составом – на некотором отдалении – двигалась дрезина, а за составом еще один, сформированный из товарных вагонов.
Пановский был готов к любому развитию событий, он не исключал покушения и взрыва, поэтому продиктовал министру путей сообщения главе Департамента полиции свои жесткие требования. Состав со специальным вагоном двигался, лишь дважды сменив паровозы и машинистов. Окна вагона скрывали плотные шторы, но господина Пановского там не было. Он с группой своих агентов сидел в одном из товарных вагонов второго состава, специально оборудованном для тайного броска в Крым. Если покушение произойдет, то ведь не на грузовой же состав направят свою месть террористы из проюлиановского окружения, они будут думать, что Пановский в первом составе.
Но он их перехитрил и в целости и сохранности доставил через всю страну маленькую шкатулку с документом, который Государю казался таким опасным. Он его нашел, вычислил – добыл! – и уложился в указанные сроки. Он сразу же послал шифрограмму в Крым. И следом, получив приказ, отправился туда сам. Всю дорогу Пановский очень хотел выпить шампанского, но сдерживал себя, боясь потерять осторожность и бдительность. Он довольствовался горячим шоколадом и сладкими пирожками, печеньем, медовыми пряниками, конфетами от Эйнема, орехами – нервное напряжение требовало соответствующей разрядки. Рядом с ним находились надежнейшие люди, но и они не могли представить себе цены содержимого маленькой шкатулки. Они не могли даже догадаться, какая бомба заключена в ней, – пострашнее динамита. И он, Пановский, почти обезвредил эту адскую машину.
Миновав татарские деревушки, наполовину вросшие в обнаженные скаты гор, и ярко-белые мечети, которые своим блеском выделявшись на фоне старых кипарисов, обрамляющих Кладбища, вереница экипажей въехала на территорию Ливадийского дворца. Прекрасный дворец из белого мрамора в стиле итальянского ренессанса, белая дворцовая церковь и окружающие их постройки под стать дворцу, – жемчужина, какую можно было встретить скорее в Италии, чем в России, – располагались в окружении величественных гор, оголенных скалистых утесов. Зима в Крыму, без морозов, бесснежная, оставалась зимой. Редкие низкие облака нависли над морем, сильные порывы ветра раскачивали вечнозеленые кроны кипарисов и сосен, слышался неумолчный шум воды, причудливо перекатывающейся между скалами. И все-таки порывы ветра гасли в чудесном парке с аккуратно расчищенными дорожками, с беломраморными лестницами, балюстрадами, скульптурами и экзотическими вечнозелеными растениями.
Но все это Пановский заметил лишь в первую минуту, когда вышел из экипажа, остановившегося у парадного крыльца. Он ступил на твердую почву и направился к широким ступеням, на которых его уже ждал флигель-адъютант, настороженно смотревший на приближающегося шефа сверхсекретного бюро, но более – на сопровождавших его агентов, не вынимающих рук из карманов. По железному указанию Пановского они держали там взведенные револьверы. Пановский не доверял никому даже здесь. Флигель-адъютант решил не обострять ситуацию и, поклонившись Пановскому, сделал приглашающий жест. Визитеры из столицы проследовали во дворец.
Они прошли в полном молчании по широким лестницам, устланным коврами, через анфиладу безлюдных залов. Восхитительный аромат цветов и фруктов, выращенных в дворцовых оранжереях, – вазы, наполненные ими, стояли на столах в комнатах – насыщал царскую дачу. Пановский явственно различил щекочущий, возбуждающий аппетит запах персиков. Наконец они подошли к высоким дубовым дверям, у которых стояли часовые. Флигель-адъютант сделал знак Пановскому и его людям подождать, открыл дверь и произнес, вытянувшись во фрунт:
– Ваше Императорское Величество, посланец из Петербурга прибыл.
– Пусть войдет, – послышался мягкий баритон Николая.
Адъютант дал дорогу Пановскому и, закрыв дверь кабинета, встал между часовыми. Сопровождавшие Пановского лица остались в аванзале.
Пановский увидел Государя тотчас. Николай стоял у окна, из которого открывался вид на уютный, спрятанный от ветра уголок сада, и еще дальше – на великолепную панораму Ялты, и не сразу обернулся к вошедшему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33