— У людей, которые бросили курить, почему-то очень обостряется обоняние, — продолжал он. — У таких, как я. И что же? Табачный дым чувствую — от сигарет «Мо», которые курят дамы. Алкоголь? Нет, не ощущаю.
Духи «Шанель номер пять»? Весьма и весьма слабо. Более чем слабо. Я человек любознательный, но не любопытный. Не слишком любопытный. Но сейчас очень бы мне хотелось узнать, чем вы, сеньор де Бержерак, занимались в номере мадам Люси Жермен, коварно воспользовавшись временным отсутствием ее, скажем так, гражданского мужа?
— Телевизор смотрели, — довольно агрессивно ответил Артист. — Программу НТВ.
Устраивает?
— И что показывали? — спросил я.
— «Куклы».
— Хорошая передача, — кивнул Док.
— Местами даже смешная, — подтвердил я. Ввалились Боцман и Муха.
— Время, Пастух, — напомнил Боцман. Я взглянул на свою «Сейку» и кивнул:
— Да, пора. Все ко мне в номер.
В коридоре Артист придержал меня за рукав.
— Есть разговор, — негромко сказал он.
— Не здесь, — прервал его я.
— Ребята не должны этого знать. Пока.
— Почему?
— Потому. Им работать.
— Говори. Только коротко.
— Этот Генрих не имеет никакого отношения ни к компании «Шеврон», ни к Каспийскому консорциуму. Его настоящее имя — Карлос Перейра Гомес. В горячей десятке Интерпола он стоит на первом месте. Международный террорист номер один.
Кличка — Пилигрим. Он же — Взрывник.
— Это тебе сказала Люси?
— Да.
— Почему тебе? Артист усмехнулся:
— Потому что я обаятельный человек. И к тому же еврей.
— При чем тут еврей?
— При том, что она тоже еврейка.
— Так кто же она такая?
Артист немного помолчал и ответил:
— Лейтенант армии обороны Израиля. Специальный агент Моссада.
Заявка! Но у меня уже не было времени для расспросов.
III
На исходный рубеж мы прибыли точно в срок, хотя потеряли шестнадцать минут, пока завозили Люси на турбазу «Лапландия». Но Боцман, сидевший за рулем нашего «рафика», сумел их наверстать. Когда мы, распределив оружие и проверив «уоки-токи», вышли из моего номера, Люси уже ждала нас возле машины. Она была с непокрытой головой, в той же царственно запахнутой собольей шубке, в белых сапожках на высоких каблуках. Но былого выпендрежа не было и в помине. Она молча залезла в кузов и устроилась на жестком боковом сиденье между мной и Артистом.
Минут через сорок Боцман хотел свернуть с шоссе на турбазу, редкие огни в окнах которой светились метрах в пятистах от дороги, но Люси остановила его:
— Тормозните здесь. Я дойду. Не прощаюсь, мальчики, мы еще встретимся.
Артист открыл заднюю дверцу фургона и подал руку Люси, помогая ей спуститься на землю. Я спрыгнул следом. Не прячась от меня. Артист протянул ей доставшийся ему при распределении стволов пистолет ПСМ. Она молча взглянула на него и убрала во внутренний карман шубки.
— У меня тоже есть для вас кое-что, — сказал я. — Нашлась ваша зажигалка. Не уверен, правда, что находка вас обрадует. Потому что блок питания вынут.
Люси взяла из моих рук зажигалку, быстро осмотрела ее:
— Где она была?
— В номере Генриха. В тайнике за ванной.
— Кто вынул блок?
— Не я. И не уборщица. Его вынул Генрих. Это значит, что вы сгорели. Вы это понимаете?
— Да.
— Так какого же черта вы лезете в этот гадюшник?!
Люси обаятельно улыбнулась:
— Но ведь он не знает, что я это знаю.
— Немедленно возвращайтесь в Полярные Зори, — приказал я. — На любой попутке. В телецентре потребуете встречи с полковником Голубковым. И будете сидеть там до конца операции.
— Спасибо за заботу. Ковбой. Но у вас свое дело, а у меня свое. И вы не вправе отдавать мне приказы.
Люси коротким движением швырнула зажигалку в темную воду озера, подступавшего к невысокой дамбе, отсыпанной для дороги, и пошла к турбазе, грациозно перепрыгивая через колдобины и подмерзшие лужицы.
Мы с Артистом молча смотрели ей вслед.
— График, вашу мать! — напомнил из-за руля Боцман.
Не успели мы проехать от поворота к «Лапландии» и пяти километров, как справа послышался характерный, с присвистыванием, гул вертолетного двигателя. «Ми-8» включил посадочные огни и опустился на площадку рядом с турбазой. Еще через некоторое время, когда мы свернули в сопки, со стороны Мурманска к Полярным Зорям прошел еще один тяжелый вертолет, темной тенью на фоне низких облаков, подбеленных рассеянным светом белой ночи. Потом еще два, севернее, далеко в стороне от турбазы.
— Чего это они разлетались? — пробурчал Боцман и на всякий случай включил ближний свет и подфарники.
Дорога с темным ельником по обочинам была хорошо видна и без света: полоска плотного снежного наста, схваченного вечерним морозцем. Она должна была привести нас к началу протоки, соединявшей верхние озера с озером, окружавшим АЭС. Она и привела. «Рафик» пришлось оставить за сопкой, чтобы его случайно не заметила охрана станции, и последние полтора километра мы перли все снаряжение на себе.
На заранее расчищенной площадке в прибрежном березняке Боцман сбросил рюкзак, взглянул на часы и с удовлетворением констатировал:
— Тютелька в тютельку. Как в аптеке.
Три минуты — накинуть белую светонепроницаемую палатку на загодя вбитые колья.
Пять с половиной минут — упаковать одежду, обувь, оружие и рации в герметичные прорезиненные мешки. Одежду не нашу, а камуфляж, в каком ходила охрана. Разница была только в том, что куртки и штаны ВОХРы были на синтепоне, а наши — тонкие, чтобы не стеснять движений и не потеть в них потом внутри станции.
Еще один вертолет прохрюкал двигателем почти над нашей палаткой. Ребят это нервировало, а меня радовало. Это значило, что утечка информации о проверочном захвате станции дошла до адресата и в Полярные Зори стягивается местный спецназ.
Я еще раз предупредил ребят, что в наших магазинах боевые патроны. Так что если придется стрелять, то только поверх голов или под ноги. Предупреждение было излишним, все маты в адрес Генриха, не сумевшего достать холостые патроны, были высказаны еще в моем номере в гостинице энергетиков.
Семь минут — раздеться, натянуть поверх шерстяных треников гидрокостюмы, подвесить за плечи баллоны со сжатым воздухом, надеть ласты и маски. Проверить подачу воздуха, работу клапанов, герметичность загубников. Тут командовал Док.
— Порядок, — кивнул он и выключил фонарь. — Пошли!
Гуськом, как пингвины, держась за узелки на пятнадцатиметровом лине, мы прошлепали по хрустящему насту к протоке и спинами, как научил нас Док, соскользнули с ледяного берега в черную воду. Первым шел Док, я — последним.
Вода обжала гидрокостюмы, обожгла открытую кожу рук, но поролон костюмов еще удерживал тепло тела. Мы плыли посередине протоки на глубине около полутора метров. Вода была вовсе не черной, мы были словно бы в густом тумане. Перед моим носом мелькали ласты Боцмана, вверху белел отсвет северной ночи, а впереди время от времени возникала мутная точка света и тут же гасла: Док на секунду-другую включал фонарь, проверяя ориентиры. Какие тут могут быть ориентиры, я понятия не имел. Но он, видно, имел.
Скорость течения в протоке была четыре метра в минуту, а от места спуска до ограждающей сетки станции было около двухсот метров, так что нам приходилось энергично работать ластами, если мы не хотели провести в этой купели около часа.
А мы очень этого не хотели.
Время будто остановилось. До чего же пакостное ощущение. Наконец по линю передавался рывок, мы пошли вниз. Значит, сетка. И значит, всего еще тридцать метров. Еще рывок, дымными столбами проплыли по сторонам сваи лодочного сарая.
Рывок вверх. Неужели все?
Все. Док первым выбрался на настил, сбросил баллоны, выбирал линь и выдергивал нас из воды, как огромных черных сомов, пойманных на перемет.
Семь минут — сбросить гидрокостюмы, спрятать их в углу сарая под старыми сетями, переодеться, разобрать оружие и рации, натянуть шерстяные черные маски типа «ночь» с вырезами для глаз и рта. Закрывать лица пока не было никакой нужды, так что «ночки» выглядели просто черными вязаными шапочками, какие сейчас носят и стар и млад. Разумеется, в сочетании с камуфляжем и «узи» они выглядели не слишком обыденно.
23.08.
Каким-то образом мы умудрились опередить график на целых четыре минуты.
Оставалось ждать. Минут через тридцать пять — сорок должна смениться охрана. Вот тут и начнется наша работа.
Лодочный сарай был обшит плоскими шиферными листами, кое-где шифер откололся, сквозь дыры проникал свет от галогеновых ламп, которыми была освещена площадка перед входом в административный корпус, примыкавший к первому энергоблоку. Мы приникли к дырам, прикидывая, что к чему.
Обычно у входа дежурили двое вохровцев с «калашами». А сейчас их толпилось шестеро. Стояли себе, закинув автоматы за плечи, курили, переговаривались в предвкушении близкой смены. В стороне, у въезда на территорию станции, я заметил Блейка, Гринблата и третьего, который назвался Стэнли Крамером. Рядом с ними в белом халате, в каких ходили все ИТР АЭС, стоял главный инженер Юрий Борисович, что-то показывал. На камере Гарри Гринблата виднелся красный огонек, он снимал.
Вид у Блейка был явно скучающий. Он не понимал, за каким дьяволом его вытащили в эту глушь, где никакой сенсации никогда не было и быть не может.
Неожиданно все охранники, как по команде, задрали головы. Начал всматриваться вверх и главный инженер, а за ним и все трое корреспондентов. Через полминуты и все мы сделали попытку через свои амбразуры посмотреть вверх, откуда нарастал рокот вертолетного двигателя. По площадке полетели пыль, сухой снег и мусор, а еще через три минуты рядом с первым энергоблоком, метрах в сорока от нас, завис «Ми-8» и аккуратно сел на асфальтовый пятачок. Гул двигателя стих, лопасти по инерции повертелись и опали, как крылья у стрекозы.
Охранники защелкали затворами своих «калашей» и кинулись к вертолету. Туда же побежал и Юрий Борисович. Один из вохровцев загрохотал прикладом по металлической обшивке. Из кабины высунулся пилот.
— Твою мать! Ты куда сел?! — заорал вохровец. — Ты же в запретку, твою мать, сел!
— Здесь могут садиться только вертолеты Министерства по чрезвычайным ситуациям!
— козлиным тенорком подтвердил главный инженер.
Дверь открылась, механик спустил на землю металлический трап, а в проеме двери показалась Люси Жермен собственной персоной.
— Мужики, а это и есть чрезвычайная ситуация! — весело объявила она. — Гуманитарная помощь. Подарки вашим женам и детям к Первомаю! Что, часто это бывает? Помогите-ка выгрузить!
От неожиданности никто даже не шевельнулся.
— Да вы что? — удивилась Люси. — Хотите меня разорить? Час аренды этой «вертушки» стоит мне восемьсот баксов! Юрочка, скажи своим охломонам, а то они не врубаются!
Юрий Борисович явно растерялся.
— А что за подарки? — поинтересовался один из вохровцев.
— Много чего! Одежда, обувь, игрушки, продукты, соки!
— А как насчет чего покрепче? — спросил второй.
— Только пиво, мужики. Но пиво хорошее. «Хайнекен». Каждому — по две упаковки.
Но только после разгрузки! Принимайте и тащите в кабинет главного инженера.
Можно, Юрочка?
— Ну отчего же нельзя! — растерянно согласился главный инженер.
Последние остатки сомнений исчезли. Вохра забросила свои «калаши» за спины и дружно принялась за работу. Ящики и коробки, подаваемые из вертолетного чрева кем-то из экипажа, появлялись один за другим, их подхватывали по двое или по одиночке, вносили в административный корпус и рысцой возвращались к вертолету.
Люси заметила людей с камерой и помахала рукой:
— Эй, пресса, вашу мать! Снимайте: Люси Жермен в роли Санта Клауса!
Пока она, снизойдя на землю, позировала Гарри, из вертолета вышел Генрих со спортивной сумкой в руках и прошел в корпус. Сумка была явно не из легких, и мне это почему-то очень не понравилось.
— Последний! — сообщил механик, выталкивая ящик на спину вохровца. — Все, мадам?
— Счастливо! — махнула Люси и вслед за вохровцем в сопровождении Юрия Борисовича и всех трех корреспондентов скрылась за дверью. Вертолет начал раскручивать лопасти. На площадке не осталось ни одного человека. Смена должна была появиться через восемнадцать минут. И это будут уже не такие лохи.
…Решение родилось мгновенно.
— Док, Муха! Перекрыть подход! — приказал я. — Если появится смена, задержать.
Стрелять только под ноги! Боцман, Артист, за мной! Сейчас они начнут выходить. С пивом. Отключать и обезоруживать без излишеств. Приготовить браслетки и скотч.
— Не хватит браслеток, у нас всего семь, — напомнил Боцман.
— Стреноживать по двое и к решетке! Начали! Последнюю команду мне пришлось выкрикнуть в полный голос, чтобы перекрыть гул вертолетного двигателя. «Ми-8» приподнялся, повисел над землей и ушел в сторону Мурманска. Мы заняли исходные позиции.
Риск был, конечно, очень большой. Если смена появится хоть на пять минут раньше времени, вохровцы услышат стрельбу и забаррикадируются в корпусе. Но и выигрыш мог быть тоже очень большим.
Первый вохровец появился через четыре минуты. Он был обвешан пивными банками, как моджахед гранатами. И прямо на пороге остановился, выливая в себя остатки «Хайнекена». По-моему, он даже не сообразил, что с ним случилось и почему он вдруг оказался с залепленным ртом, в наручниках, пропущенных через крепкую решетку, которой были забраны все окна административного корпуса.
И пошла у нас работа, только успевай поворачиваться! Охранники выходили по двое, ширина двери не позволяла вываливаться толпой. И тут же одного отключал я, другого — Артист, а Боцман довершал дело, цепляя их попарно к решетке и ловко заклеивая рты широкой лентой специального плотного скотча.
— Одиннадцать, — сказал он. — Нет двенадцатого.
Из-за угла появились, пятясь спинами. Муха и Док.
— Смена, — сказал Док. — Через пять минут будут здесь. Как у вас?
— Нет двенадцатого, — сказал я. — Все внутрь! А тут появился и двенадцатый. От неожиданности он поперхнулся пивом и так закашлялся, что Боцман сразу отказался от мысли заклеивать его рот скотчем, лишь приковал последней парой браслеток к решетке и откинул ногой его «калаш» в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47