— Я и говорю: бросит кто спьяну чинарик, да если еще бензинки чуток прольет — ведь вмиг все сгорит, нет? Обидно же будет, скажи?
В общем, все было ясно. Опять же — на первый взгляд.
Ну не нравились мне мои гости. Что-то в них было не то. По всем приметам это был банальный наезд. И вместе с тем нет, не просто наезд. А что? Не мог допереть. И потому злился, хотя, понятное дело, держал себя, как выражаются в культурных компаниях, в рамках приличий. Но на всякий случай открыл распределительный щит, пощелкал рубильниками и между делом нажал кнопку на неприметной черной коробочке с замигавшим красным светодиодом.
— А это что за хренобень? — заинтересовался старший.
Он, конечно, сказал не «хренобень», а по-другому, но смысл был тот же.
— Пожарная сигнализация, — объяснил я.
— Ну-у! Пока из Зарайска пожарки прикатят, от твоей столярки и хазы одни головешки останутся!
Я промолчал. Не объяснять же ему, что эта хренобень подает сигнал не в зарайскую пожарную часть, а чуть-чуть в другое место.
— Сколько на тебя мужиков пашет? — продолжал расспросы мой гость.
— Двадцать шесть.
— Не хило. По сколько же ты им платишь?
— Когда как. Пока немного. По сто пятьдесят — двести.
— Тысяч? — уточнил он.
— Тысяч! Кто же за сто пятьдесят тысяч будет работать? Баксов, конечно.
— А сколько самому остается?
— Долларов по триста в месяц, — ответил я, и это была чистая правда. Но мой любознательный собеседник мне, разумеется, не поверил.
— Ладно туфту гнать! У самого японская тачка, домину строишь.
— У бабы новая «Нива», — подсказал качок, утомившись, видно, ролью стороннего наблюдателя.
— Она устроилась музыкальным работником в детский сад в Выселках, — терпеливо объяснил я. — Каждый день по четыре километра туда и обратно, да еще с ребенком — не находишься. Пришлось купить «Ниву». По нашим дорогам, сами понимаете… — Давай к делу, — перебил меня старший. — Ты меня знаешь?
— Нет, — честно ответил я.
— Я — Шрам. Понял?
— А по имени-отчеству?
Он слегка удивился вопросу, но все же ответил:
— Николай Васильевич.
— А я — Сергей Сергеевич.
— Я тащусь! — снова вмешался в разговор качок. — Сергей Сергеевич! Вникни, Шрам, а?
— Заткнись, — бросил ему Шрам и повернулся ко мне:
— Это Чир. Мастер спорта по боксу, между прочим. А те двое, не смотри, что невидные из себя, каратисты.
Правильные пацаны. У того черный пояс, а у второго — красный. Ты Пашу Раменского знал?
— Здоровый такой, с родимым пятном на носу? — уточнил я.
— Ну! — подтвердил старший.
— Знать особо не знал, но приходилось встречаться.
— Больше не встретишься.
Подручные Шрама захохотали. Я бы сказал — довольно нервно. Нетрудно было догадаться почему. Месяца два назад Пашу Раменского, державшего Зарайск, пристрелили при разборке вместе с тремя или четырьмя его кадрами. Об этом даже в «Московском комсомольце» была заметка. И теперь на первый взгляд выходило, что Шрам осваивает отвоеванную территорию.
Но только на первый взгляд. Тут у меня уже не было ни малейших сомнений: Пашу Раменского я действительно знал — познакомился во время тех самых душеспасительных бесед. И он, кстати сказать, показался мне человеком разумным и даже рассудительным. Во всяком случае, умеющим трезво просчитывать варианты. И он первым понял, что с такими странными отморозками, какими в глазах его окружения были мы, лучше, пожалуй, не ввязываться в принципиальные споры. Ну, до поры до времени. Так, вероятно, он решил и даже убедил в этом своих более горячих сподвижников. Но до своего времени, увы, не дожил.
Все так. Пашу я знал. Но главное было в другом: ни этот Шрам, ни один из его подручных Раменского и в глаза не видели. Паша был маленький, весь как бы перевитый жилами сорокалетний человечек с орлиным носом и без единой родинки или даже бородавки на изрытом оспой лице. Такого один раз увидишь — и уже ни с кем не спутаешь. Да, его шлепнули при разборке, это верно. Но было у меня ощущение, что об этой разборке Шрам узнал из той же самой заметки в «Московском комсомольце». Ай-ай-ай. А врать-то нехорошо. Но врут — по крайней мере в подобных случаях — не из любви к искусству, а для достижения каких-то вполне определенных целей.
Каких?
Случайный наезд залетной братвы?
Ну, посмотрим.
— Договоримся так, Сергей Сергеевич, — продолжал Шрам. — Ты отстегиваешь нам пять штук и спишь спокойно. И никаких пожаров не боишься и вообще ничего.
— Пять штук чего? — переспросил я.
— «Зеленых», козел! Чего! — популярно разъяснил мне качок.
— А, «зеленых»! — повторил я. — Нет вопросов. У меня как раз в инструментальном шкафчике были отложены пять тысяч баксов — завтра предстояло расплатиться с леспромхозовскими за делянку с трелевщиками и за пилораму с сушилкой. Я извлек пачку и бросил ее Шраму.
— Можешь не проверять, вчера из банка. Пачку он поймал ловко, одним движением, но вид денег, как мне показалось, его крайне озадачил. Он вскрыл бандероль, полистал новые стольники, но выражение некоторой обалделости с его лица так и не исчезло.
— Что-то не так? — спросил я.
Он не ответил, а по-прежнему вертел баксы в руках, что-то напряженно обдумывая.
Его поведение показалось странным даже качку.
— Какие проблемы, Шрам? — спросил он. — Дело сделано. Все ясно: лох. Плюс навар.
Мотаем?
Шрам постучал пачкой по ладони и рассудительно заметил:
— Не долго ты проживешь, Чир. Нет, недолго. А почему? А потому что лезешь не по чину. Нам что было сказано? Бабки взять?
— Нет. Нам было сказано… — Заткнись, придурок. И молчи, пока тебя прямо не спросят! Понял?
— Понял, Шрам, все понял, — заверил качок. — Молчу.
Это было уже интересно.
— Приятно с тобой иметь дело, Сергей Сергеевич, — заметил Шрам. — Быстро ты все понимаешь.
Он бросил мне пачку баксов. Я поймал ее не менее ловко, чем он сам.
— Сто, — сказал Шрам. — И немедленно.
— Сто чего? — уточнил я. — «Зеленых»? Сто тысяч? Ты за кого меня. Шрам, принимаешь? Ты в столярке, понял? А не в «Чейз манхэттен банке». Даже если я продам все оборудование вместе с домом и землей, вряд ли выручу больше полтинника. Ну, плюс двадцатник за «ниссан» и еще копейки за «Ниву». Я принял тебя за разумного человека. Но начинаю в этом сомневаться. А если быть совершенно честным, я вообще не понимаю, почему должен тебе платить. Хоть копейку.
Качок даже ахнул от такой моей наглости:
— Не въезжает! Дай, Шрам, я ему растолкую?
— Ну растолкуй, — разрешил старший.
— Слушай сюда, ты, Сергей Сергеевич! Ты нам по жизни должен! Теперь въехал, нет?
— Нет, — сказал я. — Мне приходилось слышать это выражение. Но смысла не понимаю. По какой жизни я вам должен? По вашей или по моей? «Ты нам по жизни должен». Что это, собственно, значит?
— Это значит, что делиться надо! Теперь понял, козел?
— Ну, допустим. Но почему я должен делиться с вами? Вы что, инвалиды, немощные?
— Я чего-то не врубаюсь, — обратился качок к Шраму. — Он дуру гонит или в самом деле совсем плохой, не понимает?
— Все он понимает. Даже чуть больше, чем нужно.
— Понимаю, конечно, — согласился я, продолжая разыгрывать сельского дурачка. — Но я и другое понимаю. Если вы сожжете мою столярку, вообще ничего не получите.
— Верно, не получим, — кивнул Шрам. — Но мы другое получим. После этого нам уже ни с кем не придется разводить такой базар.
— Акция устрашения, — уточнил я. — Воспитательное мероприятие.
— Грамотный ты, Сергей Сергеевич, парень.
— Да нет, Николай Васильевич, это я просто радио наслушался. И телевизора насмотрелся. Ну так начинайте прямо сейчас, чего тянуть? Бензин в гараже в канистре, спички у самих есть.
Подручные Шрама переглянулись с искренним недоумением.
— Полечить его для начала? — предложил качок.
— Не спеши, — возразил Шрам, разминая очередную «беломорину». — Предупреждал же я тебя: не спеши. Угробит тебя, Чир, эта спешка. Серьезные дела делаются неторопливо. Правильно, Сергей Сергеевич?
— Ну, допустим, — согласился я, хотя, между нами, считал, что серьезные дела делаются либо очень быстро, либо за них лучше вообще не браться.
— О чем я и говорю, — рассудительно продолжал Шрам. — Это хорошо, когда человек не цепляется за свое добро. Добро — что? Сегодня есть, завтра нет. Добро можно снова нажить, а вот кое-чего снова не наживешь. Ты представь, Сергей Сергеевич, что вот пошла твоя жена с дочкой за молоком или просто так погулять, а тут вдруг какие-нибудь отморозки. А? Времена-то нынче неспокойные. И ведь никакие собаки не помогут, собак перестрелять — нечего делать. И никто не поможет, кричи не кричи. Все, наоборот, по избам попрячутся. Как тебе такая картинка?
Не стоило ему это говорить. Нет, не стоило.
Его я убил сразу — проломил висок носком старого, еще с Чечни, спецназовского ботинка. Одновременно метнул диск циркулярки с закруткой в обладателя черного пояса и попал хорошо, в переносицу. Тут же сломал правую руку качку, успевшему вытащить «тэтэшник», и в броске достал обладателя красного пояса, который от неожиданности даже не шевельнулся. Двое, что стояли у машин, разом сунулись, как я и предполагал, на шум и получили свое по полной программе. Ну, не по полной, убивать я их не собирался: щенки еще. Они нужны мне были живыми для воспитательного мероприятия. На этот раз — моего. А в любом воспитательном мероприятии главное что? Публика. Я совершенно не представлял себе, что вся эта история значит, но на всякий случай решил извлечь из нее максимальную пользу. На будущее. На тот случай, если это действительно просто наезд. Хотя уже был почти на все сто уверен, что это не так.
Краем глаза я отметил, что молодые рыбаки-студенты в адидасовских спортивных костюмах присунули к берегу плоскодонку и делают вид, что разбирают снасти. Так что времени оставалось уже совсем немного. Поэтому я даже связывать никого из моих гостей не стал, лишь вытащил их ТТ и бросил в угол, а «макарку» Шрама оставил на месте в его наплечной кобуре. После чего отволок всех к стене, на которой Мишка отсчитывал свою «пятилетку здоровья», открыл вентиль и полил всех из шланга, чтобы привести в чувство.
Сомнений в выборе объекта моего педагогического мероприятия у меня не было. На эту роль как нельзя лучше подходил качок. Он сидел у стены и тихо скулил, баюкая сломанную руку. «Черный пояс» зажимал обеими руками разрезанную переносицу, между пальцами сочилась почему-то очень темная, почти черная кровь. На роль зрителя он не годился, а остальные годились. Кроме Шрама, конечно, в руке которого так и белела последняя в его не слишком безгрешной жизни невыкуренная «беломорина».
Я ухватил качка за златую цепь и подтащил к циркулярке.
— Какое дело вам заказали? — Он замычал, завертел головой, пытаясь освободиться.
Но цепь была из хорошего металла, качественного, хоть и не из золота. — Кто заказал? — продолжал я. Он по-прежнему крутил головой.
Я включил циркулярку и сунул его морду к сверкающему диску, который вращался со скоростью восемь тысяч оборотов в минуту. Звук стоял тот еще, поэтому пришлось перейти на односложные предложения.
— Кто?
— Не знаю! Какой-то Серый!
— Что?
— Не знаю, он со Шрамом толковал!
— Где?
Он помедлил с ответом, а я был уже не в том состоянии, чтобы сострадать ближнему. Я ткнул его ноздрю в диск, струйка крови окрасила поднятый защитный кожух.
— В Химках!
— Кто Серый?
— Не знаю! Похоже, не знал.
— Что заказал? — повторил я, крича ему в ухо, потому что визг от пилы был весьма высоких децибелов.
Он молчал. Я приблизил его ряшку к пиле. Он заорал:
— Наехать!
— Зачем?
— Не знаю! Честное пионерское, клянусь, не знаю!
Ну, если так клянутся… Я выключил станок, подождал, пока пила стихнет, и подвел итог:
— Твоя кличка Чир, так?
Он послушно замотал головой.
— Теперь будет другая. Чир Рваная Ноздря. Это как Ричард Львиное Сердце.
Я кинул парализованного от ужаса качка к стене и обратился к почтенной публике:
— Все видели?
Публика дружно закивала:
— Все, все!
— Расскажите об этом в своих кругах. И не опускайте подробностей. Я уже однажды говорил это, но готов повторить: если хоть одна сука появится на нашей стороне Московского шоссе — у этой циркулярки выпуск двадцать два сантиметра. Все поняли? Они снова закивали:
— Все, все!
Понятливый народ. Правда, и метод был доходчивым. А ведь по-другому и не поняли бы.
И только я успел закончить свое воспитательное мероприятие, как в столярке появились два рыбака-студента, грамотно раскатились по углам и направили стволы коротких десантных «калашей» на моих совсем уж офонаревших гостей.
У меня сегодня, похоже, был день открытых дверей.
Моим новым гостям и полминуты не понадобилось, чтобы оценить обстановку. Один из них сунул в ухо таблетку микрофона и включил передатчик:
— Я — Третий. Мы на месте. Все в норме. Один холодный, пять теплых… Нет, не мы, сам… Есть, ждем.
Он выключил рацию, оба спрятали «калаши» под куртки и уселись на верстаке, покачивая ногами в обычных белых кроссовках. Ну чисто студенты-практиканты.
— Чего ждем-то? — спросил я.
Ни один, ни другой не ответили. Грамотные студенты.
Некоторое время было непривычно тихо, лишь покрякивали над Чесней перелетные утки. А потом вдруг в столярке потемнело, и начался прямо-таки американский вестерн. В дверном проеме возникли Мишка Чванов, Артем и Борисыч с двустволками на изготовку, а позади маячил Костя Васин с вилами. Другого оружия, видно, для него не нашлось.
— Руки вверх, суки! — заорал Мишка, переводя стволы с моих гостей на студентов.
— Двенадцатый калибр, картечь, суки, кишки наружу! Руки вверх и никаких лишних эмоций!
Студенты соскользнули с верстака, перекатом ушли по углам, в их руках тускло блеснула сталь автоматов. Я едва успел прыгнуть между ними и поднять руки.
— Отставить! Убрать стволы! Здесь свои! Мишка, твою мать, я кому говорю! Положи ружье на землю! Всем опустить оружие!
Мой истошный вопль дошел-таки до разгоряченного Мишкиного сознания, мужики опустили двустволки, а студенты, чуть помедлив, спрятали «калаши».
— Серега, извини! Припозднились! — снова заорал Мишка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47