— Генрих Струде. Журналист, которого никто… Стоп! Звони в МИД, Александр Николаевич. Срочно! Лучше по «вертушке». Своему ангольскому другу. Пусть немедленно выяснит, поступал ли к ним запрос о Струде. Кроме нашего. И когда.
Генерал-лейтенант Нифонтов был не из тех, кому нужно разжевывать сказанное. Он быстро соображал. Он стремительно вышел из кабинета, но тут же вернулся:
— Бегом в экспедицию! Если досье Пилигрима не вернули в ФСБ — забери. Если успели — немедленно затребовать и привезти к нам. Срочно, спецкурьером. Это приказ!
III
Через пятнадцать минут, когда генерал-лейтенант Нифонтов вновь появился в кабинете начальника оперативного отдела, на столе перед Голубковым лежал соответственным образом упакованный и засургученный пакет, подготовленный для курьера правительственной связи. Увидев его, Нифонтов удовлетворенно кивнул и тут же осуждающе покачал головой:
— Вот засранцы! Еще неделю назад должны были отправить! Будет у нас хоть когда-нибудь нормальная исполнительская дисциплина?
— А зачем? — благодушно спросил Голубков.
— То есть как — зачем?
— Знаешь, Александр Николаевич, был у меня сосед, еще в бывшем Свердловске, инженер-строитель. Он говорил так. Что вы возмущаетесь? Бесхозяйственность, косность! Социализм им не нравится! А между тем в социализме огромные запасы энергии! Энергии бесхозяйственности, энергии косности, энергии бюрократизма.
Только эту энергию нужно уметь обернуть себе на пользу, а не во вред.
— И он умел? — поинтересовался Нифонтов.
— Научился. Правда, не сразу. Сначала отсидел пять лет за приписки в особо крупных размерах.
— А ты говоришь!
— Зато сейчас ему принадлежат два банка и крупнейшая на Урале строительная фирма. Так что и нам сегодня перепало чуток от энергии всеобщего совкового раздолбайства. Я чуть ли не на пороге перехватил досье. Его срочно затребовали из ФСБ. И даже прислали спецкурьера. Сидит сейчас в экспедиции, ждет.
— Ух ты! — восхитился Нифонтов.
— Вот именно, — подтвердил Голубков. — Что у тебя? Был запрос о Генрихе Струде?
Впрочем, это я и так знаю. Весь вопрос — когда?
— Вчера вечером. По факсу из Грозного.
— Что ответили из МИДа?
— То же, что и нам.
— Вчера вечером, — повторил Голубков. — То есть уже после того, как Пилигрим был доставлен в Грозный. Я вроде бы сказал, что в нашем деле мудаков не бывает? Я ошибся. Бывают. И особенно приятно, когда они — на той стороне.
— И не один, а целых двое, — уточнил Нифонтов. — Маленький, но очень приятный подарок судьбы.
— Первый — помощник чеченского постпреда, — согласился Голубков. — Вместо того чтобы навести справки о Генрихе Струде в Москве, он помчался сломя голову в Грозный. Ну, понятно, хотел обрадовать шефа возможностью международного паблисити. Я так думаю, что Рузаев откручивает ему сейчас яйца. Или уже открутил. А кто второй?
— Ну, Константин Дмитриевич! — разочарованно протянул Нифонтов. — А я-то думал, что ты умней!
— Полковник не может быть умней генерала.
— Но должен, — возразил Нифонтов. — А вот показывать это — да, ты прав, показывать этого не стоит.
— А я и не показываю. Но если ты имеешь в виду Пилигрима, то он не мудак. Он просто плохо знает Россию.
— А не знаешь — не лезь. Представляешь, что сейчас происходит в Грозном?
— Скорей, в Гудермесе или возле него, — поправил Голубков. — База Рузаева там.
— Пусть в Гудермесе, — кивнул Нифонтов. — Пилигрим, конечно, сразу объявил Рузаеву, что никакой он не Генрих Струде. Рузаев запрашивает местное МВД. А там лишь голая ориентировка Интерпола. Со старым снимком. Пилигрим требует запросить из Москвы его полное досье. Полное, понимаешь? Он человек западного склада ума и вкладывает в слово «полное» западный смысл. Рузаев запрашивает. Через то же МВД, допустим. И что он получит? А вот что.
Нифонтов вскрыл подготовленный к отправке пакет и вытащил оттуда все снимки Пилигрима, сделанные «наружкой». После чего вызвал начальника экспедиции и вручил ему досье в его первозданном виде.
— Запечатать, зарегистрировать и передать спецкурьеру.
— Слушаюсь.
Начальник экспедиции вышел.
— Понял? — спросил Нифонтов.
— Красивая комбинация, — оценил Голубков. — И если бы проблема заключалась только в Пилигриме, она была бы уже закрыта. Вряд ли в Чечне найдутся эксперты класса наших. Да и не будет проводить Рузаев никаких экспертиз. Он просто пристрелит Пилигрима — и это лучшее, на что тот может рассчитывать. Но Пилигрим лишь часть дела.
— А может, этим и ограничимся? — помолчав, спросил Нифонтов. — В конце концов, какой приказ мы получили? Решить проблему Пилигрима. Мы ее, считай, решили.
Руками Рузаева. Не нарушив при этом ни одного закона. Ни людского, ни Божьего.
Он сам сунулся к Рузаеву. И евреи не смогут выставить нам никаких претензий. Нет Пилигрима. Исчез. Мы всей душой рады бы вам его выдать, да не можем — отсутствует такая субстанция в сфере влияния российских правоохранительных органов.
— «Ваш доброжелатель», — напомнил Голубков.
— Да и хрен с ним! Кто бы он ни был! Мы свое дело сделали!
— Это ты меня уговариваешь? Или себя? — поинтересовался Голубков. — Не будет Пилигрима, найдется другой. И мы можем узнать о нем слишком поздно. Мы же обо всем договорились.
— Знаешь, что я тебе, Константин Дмитриевич, скажу? Ты мелкий и тщеславный человечек! Ты родил хороший план. Классный, ничего не скажу. И понятно, что тебе хочется его реализовать и стать генералом. Так вот, не станешь ты генералом!
Плевать всем на твои планы. Даже если все получится, как надо. А если не получится, так с нас даже те звездочки, что есть, сдерут! Понял?
— А у нас что — задача сохранить звездочки? — спросил Голубков. — Тогда командуй. Операция отменяется. Хозяин — барин. Ты начальник — я дурак.
— Змей ты, Дмитрич! Уж и помечтать не даешь о спокойной пенсии. С рыбалкой, грибами, с этими — как их? — патиссонами!
— Что такое патиссоны? — спросил Голубков.
— Понятия не имею. Овощ какой-то. Вроде огурца, только плоский. Ладно, бери ручку, пиши:
«Москва, директору ФСБ генерал-полковнику…» Написал? А дальше так: «Направляем Вам полученные оперативным путем фотоснимки секретного агента отдела 12-С Деева…» Как его там?
— Геннадия Степановича.
— «…Геннадия Степановича, а также копию только что поступившего к нам экспертного заключения об идентификации его личности как…»
— Мы получили заключение две недели назад, — напомнил Голубков.
— А что такое две недели по сравнению с семью годами, которые Пилигрим мирно лежал ребром между столами? Миг! Так что не придирайся. «…Как находящегося в розыскных списках Интерпола международного террориста Карлоса Перейры Гомеса по кличке Пилигрим, или Взрывник». С новой строки, — продолжил диктовать Нифонтов.
— «…Считаем необходимым приобщить эти материалы к находящемуся в архиве ФСБ досье». Все. За моей подписью. Перепечатай на нашем бланке на машинке. Сам.
Никаких вторых экземпляров. Черновик сразу сожги. Завтра утром отвезешь пакет в приемную директора ФСБ. Лично. Ты там кого-нибудь знаешь?
— Не имел удовольствия.
— Тем лучше. Подойдешь к одному из референтов, представишься и спросишь, кому ты должен передать пакет. Он спросит, что в пакете. Ты скажешь.
— А если не спросит?
— Все равно скажешь. Ну, попросту, свои же люди. У тебя получится. Но он обязательно спросит.
— Значит, Рузаев не соврал, когда сказал в интервью, что у него на Лубянке есть свои люди? — заключил Голубков.
Нифонтов подтвердил:
— Да. Пока на подозрении двое. Оба дежурили в тот день, когда пришла шифрограмма с грифами:
«Весьма срочно, совершенно секретно, экземпляр единственный». Это установила служба собственной безопасности ФСБ.
— Сами? — недоверчиво переспросил Голубков.
— Конечно, сами, только они и могли это сделать. Ну, дал я небольшой намек их шефу. А он мужик очень догадливый.
— Кто же из двух?
— Скоро узнаем. Тот, кто снимет сегодня копию с досье и завтра переправит ее в Грозный первым утренним рейсом.
— Он может передать ее по Интернету уже сегодня вечером.
Нифонтов пожал плечами:
— Значит, Пилигриму предстоит пережить не лучшую в его жизни ночь. И камера в Дармштадте покажется ему раем.
— Может и не пережить, — заметил Голубков.
— До утра как-нибудь дотянет. Вряд ли они его прикончат, пока не выяснят, кто он такой. А утром ты привезешь пакет. И эта сука кинется звонить в Чечню. Ребята из ФАПСИ предупреждены. Надеюсь, не подкачают. Разговор будет документирован. И уж трибунал мало ему не отвесит. Не сейчас, конечно, а когда придет время. Так что, Константин Дмитриевич, будем считать, что с одной задачей твоего плана мы справились: обеспечили контакт наших фигурантов. В условиях несколько напряженных, но в конечном итоге способствующих взаимному доверию.
— Мы вышли на решение и более важной задачи, — сказал Голубков. — Гораздо более важной и сложной.
Нифонтов осуждающе покачал головой:
— А ведь я тебя, Константин Дмитриевич, предупредил. Никогда не показывай генералу, что ты умней его. Мы, генералы, этого очень не любим. От этого мы начинаем нервничать. Какой задачи?
— Нарисовался канал. По нему мы выведем Пилигрима на Пастуха и его ребят.
— Через этого суку-референта?
— Да.
— Как?
— Есть мыслишка. Нужно еще подумать.
— Думай, — то ли разрешил, то ли приказал Нифонтов. — Вот что еще. Этот звонок Пилигрима в Стокгольм. Очень мне он не нравится. Номер, куда он звонил, узнали?
— Да. Но в телефонной книги Стокгольма его нет.
— Значит?
— Ничего не значит. Даже в Москве ты можешь дать свой номер в справочник, а можешь и не давать.
— Нужно выяснить. Кому поручим — ГРУ или СВР?
— Давай погодим, — предложил Голубков.
— Боишься утечки?
— Да. В Стокгольме у Пилигрима сообщник, это как пить дать. И он снова попытается с ним связаться. Может, удастся перехватить звонок.
— Согласен, — подумав, кивнул Нифонтов. — Вроде все, — подвел он итог и двинулся к двери.
— Вопрос, — остановил его Голубков. — Что было в шифровке, ксерокопия которой оказалась у Рузаева?
Нифонтов помрачнел:
— Лучше бы ты не спрашивал. Ни хрена хорошего там не было. Информация Минобороны о предстоящей поездке инспекторов Генштаба в Чечню. В связи с обострившейся обстановкой. Ну, как положено: агентурное обеспечение, система охраны маршрутов и все прочее. Доохранялись, твою мать!
— Вряд ли это рузаевские дела, — прокомментировал Голубков. — Он сразу бы объяснил.
— Да? — переспросил Нифонтов. — И Масхадов тут же выдал бы его с потрохами.
Потому что иначе — война. А Масхадов президент, пока мир. Каким бы долбаным этот мир ни был.
— С момента нападения прошло больше недели. А рузаевская армия сидит без бабок.
Им уже три месяца не платили. Это самые свежие агентурные данные. А нападение на инспекторов Генштаба — согласись, не из дешевых работа. Не для тех, конечно, кто лупит из гранатомета. Для самого Рузаева. Миллиона на полтора-два баксов вполне потянет. Не думаешь же ты, что Рузаев будет тратить на такие дела свой золотой запас, насчет которого у меня есть очень большие сомнения?
— Не думаю. Но он кое-что получил. Правда, не два миллиона, а всего шестьсот тысяч долларов. Они были перечислены на счет его фонда «Ичкерия» несколько дней назад. Из стамбульского банка «Босфор».
— Что это за банк?
— Пытаемся выяснить. Копия платежки у нас есть. А что он не платит своим абрекам… Возможно, выжидает. Боится расшифроваться. Они же сразу начнут пить-гулять, верно? Может, конечно, это и не рузаевские дела, а кто-то им прикрывается. Но что эта засада — пробный шар, тут, по-моему, вопросов нет.
— Тут нет, — согласился Голубков. Нифонтов помолчал и неожиданно спросил:
— Как у тебя с английским?
— С английским? — удивился Голубков странному и неуместному в этом разговоре вопросу. — Ну, как? Дорогу спросить могу. И даже понять ответ. Может быть. «Хау мач», «монинг», «экскьюз ми, плиз».
— Ты же проходил интенсивный курс после перевода к нам, — напомнил Нифонтов. — Все проходят. Голубков пожал плечами:
— А толку?
— С твоей-то памятью?
— Язык требует практики. Припрет — освежу, конечно. Но не думаю, что понадобится. Нас не очень-то приглашают на международные симпозиумы. И вряд ли будут приглашать в обозримом будущем.
— Как знать, как знать, — неопределенно отозвался Нифонтов. — Ладно, работай, — кивнул он и вышел из кабинета.
Оставшись один, полковник Голубков положил перед собой принесенные Нифонтовым конверт и листок и стал пристально всматриваться в четкие, будто бы врезанные в бумагу буквы. Что-то напоминал ему, этот почерк. Где-то он видел его. И не так уж давно.
Где? Когда? При каких обстоятельствах?
О памяти Голубкова в управлении ходили легенды, но на этот раз, сколько Голубков ни напрягал ее, так ничего и не вспомнил.
«Ваш доброжелатель».
Ну и дела!
Голубков вложил листок в конверт, отметил число и время получения и сунул конверт в папку с надписью: Операция «Пилигрим». Досье было пока тощим, но Голубков не сомневался, что пройдет немного времени, и бумаги перестанут вмещаться даже в самую объемистую папку. Он вспомнил расхожую фразу, слышанную от взрослых еще в детстве: «Дела идут — контора пишет». Помнил он и окончание фразы: «Рубль дадут, а два запишут».
IV
Минут сорок Голубков потратил на то, чтобы чисто, без опечаток, отшлепать двумя пальцами на старой электрической «Оптиме» продиктованный Нифонтовым текст.
Испорченных страниц оказалось столько, что нечего было и думать жечь их в пепельнице. Поэтому следующие двадцать минут он провел в кабинке мужского туалета, разрывая черновики на мелкие клочки и спуская их в унитаз. Затем подписал сопроводиловку у Нифонтова, отнес ее вместе с фотоснимками Пилигрима и копией экспертного заключения в экспедицию, потребовал при нем упаковать и засургучить пакет. Пакет он спрятал до завтрашнего утра в своем сейфе, после чего удобно устроился за столом и положил перед собой чистый лист, обдумывая свою самую главную на сегодня работу.
«Совершенно секретно…»
Нет, не годится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47