Они окружили место, где лежало тело, и Макс проверил, бьется ли у человека сердце. Он нащупал сонную артерию на шее лежащего и с озабоченным лицом обернулся к товарищам.
– Точно жив! Но пульс очень плохой. Очень. Отходит, по-моему.
Грачев и Мачколян сбросили рюкзаки и присели рядом. Мачколян осторожно перевернул человека на спину, и все ахнули.
У раненого было опухшее с синеватым оттенком лицо, потрескавшиеся запекшиеся губы и закатившиеся под брови глаза. Грязно-желтая куртка и серые широкие брюки были перемазаны землей и зеленью – по ним спокойно и деловито бегали рыжие лесные муравьи, – а в животе, под изорванной в клочья рубахой, зияла огромная рана, сочащаяся кровью, гноем и слизью. Судя по всему, с этой жуткой раной человек полз по лесу уже не первый день, и по траве за ним тянулся грязный след.
– О боже! – жалобным голосом сказал Кузовков. Его вырвало.
Грачев рванул завязки рюкзака, извлек оттуда аптечку, быстрыми движениями вскрыл одноразовый шприц, наполнил его лекарством. Мачколян уже разрезал рукав раненого. Грачев вонзил иглу в синюшно-бледную кожу, ввел лекарство.
– Обыкновенный кордиамин, – почему-то виновато сказал Грачев. – А что еще остается? Может быть, все же придет в себя.
Остальные в полном молчании стояли вокруг, напряженно глядя на неподвижное тело. Только потрясенный Кузовков прятался где-то в кустах, шуршал листьями.
Неожиданно раненый зашевелился, дернул тяжелыми веками. Мутный незрячий глаз уставился в упор на Грачева, из запекшегося рта вырвался не то стон, не то хрип:
– Пи-и-и-ить!..
Грачев резко обернулся, махнул рукой Максу.
– А ему можно? – с сомнением спросил Макс.
– Ему уже все можно, – нетерпеливо ответил Грачев, протягивая руку.
Макс вложил в нее флягу. Грачев быстро свернул колпачок, поднес флягу к губам раненого. Тот с усилием глотнул, поперхнулся и закашлялся. Вода вырвалась у него изо рта, потекла по небритым щекам. Вдруг тело его свело судорогой – один раз, другой – и все кончилось.
– Отмучился, бедняга! – негромко произнес Конюхов. – А мы даже не успели спросить, кто это его так.
Грачев медленно поднялся, вытер рукавом вспотевший лоб, посмотрел на товарищей.
– Что будем делать? – спросил он.
– По всем правилам, следственную бригаду нужно вызывать, – сказал Конюхов. – Убийство. Не думаю, чтобы это он сам себе живот разворотил.
– Да уж, – сказал Мачколян. – У самого, даже если сильно захочешь, так не получится.
– Тут вот какой вопрос, старлей, – задумчиво сказал Грачев, глядя на мертвеца. – Если уж тут такие дела творятся, то ведь и Хамлясову с его людьми может не поздоровиться. А может быть, уже не поздоровилось. Может быть, кто-то из них именно сейчас кровью истекает? Я вот что предлагаю – мы вперед пойдем, а ты возвращайся на кордон. Оттуда или по мобильнику со своими свяжешься, или на нашей машине до города доедешь. Вот тебе ключи!
Участковый сумрачно уставился на Грачева, немного подумал и ответил:
– Удивляюсь я на тебя, командир! Куда это вы вперед пойдете, когда тут по людям стреляют? Я ведь «пушку» с собой унесу.
– Ничего, у нас ракетницы имеются, – сказал Грачев. – И потом, я думаю, здесь уже давно не стреляют. Похоже, этот бедолага дня два мучился. Кстати, Станислав Сергеевич! Где вы там прячетесь? Вы же спутников Хамлясова всех видели. Этот человек случайно не из его группы?
Кузовков с несчастным лицом подошел, шатаясь, ближе и встал так, чтобы не видеть трупа.
– Да вы посмотрите внимательно! – рассердился Грачев. – Летающих тарелок не боитесь, а тут сдрейфили, понимаешь!
Кузовков заставил себя повернуть голову, передернулся от ужаса.
– Н-нет, этого человека я не знаю, – пробормотал он. – Его с Хамлясовым не было. Точно.
– И нога у него в порядке, – деловито произнес Конюхов, обходя покойника кругом. – Значит, не тот, за кем мы гонимся. Может быть, в карманах?..
Он обыскал покойника, разочарованно покачал головой.
– Пусто! А ну-ка... – неожиданно он разорвал остатки рубашки на груди трупа.
Все увидели, что кожа убитого сплошь покрыта татуировкой – ножи, церковные купола, еще что-то... Кузовкова опять затошнило.
– Ну так я и думал! Покойник – блатной, – заявил Конюхов. – Понимаете, что это значит? Вспомните, что я вам говорил. Определенно здесь бродит какая-то банда. Вы точно не хотите вернуться?
– Хотим, – сказал Грачев. – Но не можем. Если с Хамлясовым что-то случится, у нашего начальника будут неприятности. А он у нас один, начальник-то. Единственный и горячо любимый.
– Понятно, – кивнул Конюхов. – Тогда вот что я вам скажу. Покойнику уже ни хрена не надо, да и есть у меня подозрение, что он по заслугам получил. Как говорится, туда ему и дорога. А вот вам без охраны ходить тут опасно. Короче, командир, остаюсь с вами.
– А как же должностные инструкции, следствие, то-се? – спросил Грачев. – Так ведь можно и звездочки лишиться.
Конюхов махнул рукой.
– Я ведь простой участковый, – сказал он. – Какой с меня спрос? И потом, главное не то, как сделаешь, а как доложишь. Мне ведь поручено вам помогать. Вот я и помогаю. А ввиду сложности обстановки многое простить можно. Короче, остаюсь.

Глава 11
Лесник подошел к лежащему на земле человеку неторопливо, переваливаясь на ходу, как медведь. Наклонился, взял в руки чужое ружье, разрядил его и огляделся по сторонам. Высмотрев поблизости подходящее дерево, размахнулся и с силой двинул ружьем по кряжистому, покрытому лишайником стволу. Приклад разлетелся в мелкие щепы. Лесник брезгливо отшвырнул в кусты искореженные стволы и опять повернулся к своему пленнику.
– Что ж ты делаешь, сука! – с тоской сказал тот. – Ружье-то при чем?!
– Поменьше лайся! – ответил лесник. – Я ведь и обидеться могу. А ружьишко сейчас в лесу лишнее. Не сезон. У меня шалить нельзя.
Лежащий на земле человек приподнял голову, всмотрелся в лесника.
– Черт! Так это ты, что ли, Петр Игнатьич? – с досадой спросил он. – Лесник, что ли? Не признал я тебя с испугу... Ты что же себе позволяешь, а?
Лесник подошел ближе, наклонил голову.
– Ага, Тарасов! – сказал он удовлетворенно. – А я-то думаю, откуда мне этот голос знаком?
– Ну ладно, хорош дурить! – уже сердито сказал Тарасов. – Долго я еще тут валяться буду?
– А ты полежи, подумай, – посоветовал лесник. – О правилах и сроках охоты, например. Самое время, я считаю. И не вздумай увильнуть – Пиночет живо глотку перехватит. Полежи-полежи!
– Да не охотился я! – с тоской выкрикнул Тарасов. – К ученым нанялся в проводники, ясно? Из Москвы ученые – приехали к нам пришельцев изучать. А дорог в лесу не знают. Вот я и нанялся на болота их проводить.
Лесник снял с плеча ружье, неторопливо присел на пенек напротив лежащего, поставил ружье между колен и принялся доставать из кармана сигареты.
– Нескладно врешь, Тарасов! – с осуждением сказал он, закуривая. – На болота совсем в другую сторону идти нужно. И я еще не глухой. Выстрелы в чаще слышал. Да и из стволов твоих воняет, как из кочегарки. В кого палил? Лося выследил?
– Ты в своем уме, Петр Игнатьевич? – сказал Тарасов. – Видишь же, пустой я.
– А я откуда знаю, что ты задумал? – рассудительно заметил лесник. – Может, у тебя где тележка припрятана? Тушу разделал, а теперь по частям вывозить будешь. Откуда я знаю?
– Да какая тележка?! – возмущенно закричал Тарасов. – Сам же знаешь, что ерунду говоришь. Ну стрельнул я – так, для пробы. Что тут такого?
– Для пробы, говоришь? – Лесник выпустил изо рта клуб дыма и, прищурив глаз, посмотрел на Тарасова. – Жалко, ты зеркала с собой не носишь. Посмотрел бы сейчас на себя. По твоему же виду все ясно – гнал зверя как проклятый. Изгваздался аж весь! И еще будешь мне шарики вкручивать – для пробы!
– Не гнал я никакого зверя, Игнатьич! – дрогнувшим голосом проговорил Тарасов. – Богом клянусь.
– У меня к таким, как ты, веры нет, – спокойно заметил лесник. – Вот я сейчас покурю и пойдем.
– Куда?
– А туда, откуда ты пришел. Смотреть будем, как ты для пробы стрелял. И сразу предупреждаю – найду зверя, держись! Жалеть не буду – измордую так, что жена не узнает. Штрафами вашего брата, браконьера, не возьмешь!
– Да пошел ты! – мрачно сказал Тарасов. – Никуда я с тобой не пойду. Мне домой надо.
– Пойдешь, – убежденно ответил лесник. – Захочу, так побежишь. На Пиночета посмотри. Пойдешь как миленький.
Наступила короткая пауза. Лесник докурил сигарету, заплевал ее и тщательно растер окурок каблуком.
– Поднимайся! – сказал он. – Веди показывай, чего в моем лесу натворил. И лучше, если не будешь мне мозги туманить – быстрее твои мучения кончатся.
Тарасов встал, хмуро посмотрел на здоровенного черного пса, на лесника, потом уставился себе под ноги и неожиданно сказал:
– Слышь, Игнатьич, может, решим все по-хорошему? Ты ведь меня давно знаешь. Вроде как не совсем чужие. Ты – мужик злой, с характером, но все знают, что ты в ментовку людей не сдаешь. За это тебя все уважают...
– Ты мне зубы не заговаривай, – оборвал его лесник. – А в ментуру я вас не сдаю по одной причине – это для вас не наказание. Подумаешь, штраф возьмут! С вас это как с гуся вода. А мое учение надолго запоминается.
– Тут такое дело, Игнатьич, – совсем мрачно сказал Тарасов, – твое учение тут ни к чему. Я в лесу человека завалил.
Лесник быстро взглянул на него, нахмурил лоб и опять полез за сигаретой.
– Не врешь? – деловито спросил он, чиркая спичкой.
Тарасов молча взглянул ему прямо в глаза.
– Понятно, – сочувственно произнес лесник. – И как же тебя угораздило, Тарасов? Только давай всю правду. Я не следователь – меня обманывать бесполезно. Случайный выстрел или умышленное злодейство?
– Жизнь свою защищал. Самооборона, – объяснил Тарасов. – В меня-то тоже стреляли. Мои выстрелы ты слыхал, а что из пистолетов палили – не понял, что ли?
– По правде говоря, удивился маленько, – признался лесник. – С тех пор как три года назад тут пьяные офицеры тир устроили с шашлыками, ничего похожего не было. И кто же это тебя?
– Короче, тут такая история... – заговорил Тарасов.
Лесник Серов был уникальным человеком. Обладая крутым нравом, огромной физической силой и отчаянным характером, он давно стал грозой всех местных браконьеров. Спуску он никому не давал, хотя уследить за всем, конечно, не мог. Его боялись и ненавидели, но больше все-таки боялись. Однако он действительно никогда и никого не отдавал в руки правосудия и этим снискал к себе определенное уважение. При этом он был человеком себе на уме и, например, охотничьим забавам большого начальства никогда не препятствовал. Наоборот, создавал, как говорится, режим наибольшего благоприятствования, за счет чего имел довольно крепкие тылы и за свое положение мог не опасаться. Тех самых гуляк-офицеров, о которых он рассказывал Тарасову, Серов самолично тогда вздул, повязал и сдал в комендатуру. Скандал получился крупный, начальник воинской части был в бешенстве, но Серова защитило городское руководство. Браконьеры помельче время от времени сговаривались отомстить леснику, но до настоящего дела никогда так и не доходило – все знали, что в драке Серов пойдет до конца.
Тарасов в целом испытывал к леснику неприязнь, но отдавал ему должное – стукачом тот никогда не был. Теперь, попав в крайне щекотливую ситуацию, Тарасов счел за благо рассказать Серову все. Запирательство действительно могло выйти ему боком, лесник вранья не прощал.
Но зато теперь судьба Тарасова была целиком в его руках. От лесника зависело, как поступить – сдать Тарасова в руки правосудия или отпустить на все четыре стороны. Тарасов постарался быть в своих признаниях как можно убедительнее и для этого даже изложил Серову все свои соображения насчет тех целей, которые могли наметить себе бандиты. Он напомнил о событиях двухлетней давности и поделился своими предположениями о том, что где-то в районе Черной Топи могут быть припрятаны денежки.
Серов выслушал все очень внимательно, но по его непроницаемому лицу невозможно было понять, что он думает. Когда Тарасов закончил свою исповедь, лесник неожиданно угостил его сигаретой, опять закурил сам и въедливо поинтересовался, почему, если бандитам нужен был проводник, они стали стрелять в него, а потом вдруг прекратили преследовать.
– Не вдруг, Игнатьич! – умоляющим голосом сказал Тарасов. – Говорю же, одного из них завалил! И еще одного подранил, кажется... И это вопрос, прекратили они или нет. Может, они сейчас за кустами крадутся...
– Это вряд ли, – покачал головой Серов. – Пиночет их давно бы учуял.
– А стрелять они начали, когда увидели, что я уйти могу, – продолжал Тарасов. – Они же боятся, что я в ментовку стукну.
– А ты, значит, не стукнешь? – Лесник прошелся по нему испытующим взглядом.
– Только этого еще не хватало! – горячо произнес Тарасов. – Зачем мне лишняя головная боль? У меня своя жизнь.
– А как же насчет москвичей? Они ведь тоже живые. А ты, выходит, их подставил?
– Своя рубашка ближе к телу, Игнатьич, – проникновенно сказал Тарасов. – Сам знаешь, у меня семья, дети. За чужих людей шкурой рисковать не хочу.
– А за два «лимона», которые в лесу припрятаны, тоже не желаешь рискнуть? – хитро прищурился Серов.
Тарасов замахал руками.
– Лучше, знаешь, синица в руках, – убежденно заявил он. – Я этих денег не видел. Это я думаю так, что припрятаны, а на самом деле, кто знает? Да и не надо мне их. Я человек не гордый – своим трудом проживу.
– Знаю я твои труды, – сурово сказал лесник. – Ну ладно. Пошли посмотрим, правду ты мне наговорил или лапши на уши навешал. Если не соврал, один разговор будет, а если голову мне морочил, то совсем другой... Пиночет, ко мне!
Тарасову совсем не хотелось возвращаться на то место, где только что разыгралась трагедия, но под мрачным взглядом лесника и кровожадным – Пиночета он не посмел прекословить. Они пошли лесной тропой – Тарасов впереди, лесник с ружьем наперевес за его спиной. Жарко дышащий Пиночет почти бесшумно носился рядом, обнюхивая каждое дерево и каждую былинку вокруг. Беспокойства он не проявлял, и постепенно Тарасов уверился, что бандиты все-таки потеряли его след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36