Если разобраться, между полицейскими и ворами не всегда существует антагонизм, на некотором уровне они сосуществуют в одной плоскости очень уютно. Аверин воспринимал это философски, не уставая повторять: ничего, воры наводят контакты с генералами, а сажают-то их лейтенанты. В отличие от досужих представлений, дело, которое закрутилось, спустить на тормозах даже начальникам с большими звездами порой оказывается невозможно.В «Новостях» рассуждали о коррупции. Продолжался скандал вокруг пресловутых одиннадцати чемоданов Руцкого, в которых якобы содержались доказательства взяточничества в высших эшелонах власти. Президентские структуры в долгу не остались, и появилась на свет антикоррупционная комиссия, в которую входили совершенно уникальные люди. Один из них, тянущий по весу куда больше центнера, прославился участием в качестве адвокат-прокурора по делу партии, где он доказывал преступность «организации, именующей себя КПСС». Доходили слухи, что еще во время работы в МВД этот человек был завербован КГБ на почве увлечения существами одного с ним пола. Говорят, еще в восьмидесятом году тогдашний министр внутренних дел Щелоков, узнав об этом, сказал: «Мне в ведомстве ни педерастов, ни стукачей не надобно», — и на том карьера этого человека в ведомстве закончилась. Комиссия клеила Руцкому участие в каких-то махинациях, но липа просматривалась очень явно. Впрочем, к чемоданам Руцкого Аверин относился не лучше, зная, что реальные данные о коррупции перемешаны там с огромным количеством дезинформации, что давало возможность острую, смертельно опасную для государства проблему с коррупцией опять перевести в плоскость взаимообвинений, обсуждений, переобсуждений.Представитель администрации президента обвинил Верховный Совет в аморальности и полном отсутствии принципов, в желании столкнуть Россию с пути обновления. День за днем нагнеталась истерия. У Аверина возникало ощущение холода. Что-то должно случиться. Страна балансировала на грани, и он подозревал, что эту грань скоро переступят.Он выключил телевизор. Посидел молча. Пушинка начала тереться о его ладонь мордой.— Не буду с тобой играть, ясно?— Мур-р.Аверин задумался. Потом взял телефон. Набрал номер.— Але… Маргарита. Это Вячеслав.— Здравствуй, — послышался милый голос.— Я хочу тебя видеть.— Ты обещал позвонить еще два дня назад.— Работали по «Савою». Просто не мог.— Понятно.— Мы встретимся?— Встретимся, — после замешательства произнесла она. — Приглашаю тебя в Пушкинский музей.— Отлично. Когда?— Через полтора часа у музея. Годится?— Годится…Через полтора часа Аверин взял Маргариту под ручку и провел в Пушкинский музей.— В Египетский зал, — с воодушевлением произнесла Маргарита. — В прошлой жизни я наверняка была египтянкой. Внутри что-то подводит, когда я вижу египетские произведения искусства. Хотя, конечно, коллекция здесь ни в какое сравнение не идет с Каирским музеем.— Ты была в Каирском музее?— Была. В тринадцать лет. Отец два года работал в Каире… Жутковатое ощущение. Наверное, миллионы статуй. Потрясающее золото Тутанхамона. Длиннющие коридоры, вдоль которых в несколько ярусов идут саркофаги — только саркофаги.Жутковато.Аверина тоже завораживали витрины со статуэтками странных египетских богов. Не по себе становилось при взгляде на саркофаг и лежащую в нем мумию. Ему исполнилось десять лет, когда он впервые попал в Пушкинский. И Египетский зал поразил его до глубины души. В нем ощущалось что-то ирреальное, чувствовалось, как нигде, что наша действительность — лишь островок обыденности в великом океане тайн истории. В египтянах Аверину чудилось что-то чуждое и вместе с тем притягательное. Какая-то странная, бездонная, непонятная духовность, противоположная плотскому миру греков и римлян. Будто это инопланетная цивилизация, ничего общего не имеющая с земной. «Вы, греки, как дети», — говорили египетские жрецы Солону. И это было действительно так.— Красавицы, — сказала Маргарита, стоя перед витриной и рассматривая статуэтки изящных египетских кошек. — Египтяне знали толк в красоте. Кошка для них была священным животным. Это европейцы в средние века жгли кошек, считая их порождением дьявола. Кошек обвиняли в том, что на Европу обрушилась чума, хотя именно кошки боролись с ней, уничтожая крыс. А египтяне кошек боготворили. Они их мумифицировали, тем самым выказывая им уважение. Тысячи и тысячи мумий кошек.— У меня живет одно такое священное животное, — сказал Аверин.— Я без ума от кошек, — улыбнулась Маргарита.— Это ты мою не видела. Царапается, скандалит. Капризничает. Хозяина не уважает.— У кошек нет хозяев. Кошки сами хозяева в доме. Так что это ты живешь в ее квартире, а не она в твоей. А у меня — пер Котик. Ленивый. Первое место на Московской выставке в этом году.— Ну вот. Выясняется, мы два кошатника… — Неожиданно, поражаясь своему нахальству, Аверин спросил:— Покажешь мне своего медалиста?— Покажу, — Маргарита покраснела и опустила длинные ресницы.— А когда?— Да хоть сегодня…Потом Аверин ощутил себя как бы разделившимся на две части. Одна часть его существа поддерживала беседу, острила, изрекала бесспорные и спорные истины. Другая жила предвкушением чего-то прекрасного, что обязательно должно случиться сегодня.Маргарита жила в небольшой двухкомнатной квартире — евроремонт, белые стены, минимум мебели, глубокие кресла, огромный диван, телевизор «Сони», видеомагнитофон, две полки с видеокассетами. Судя по всему, в средствах она не стеснялась.— Папа купил квартиру, — сказала Маргарита. — Уютное гнездышко.— Действительно, — не мог не согласиться Аверин.— Мне здесь очень нравится. Я обожаю уют… Михалыч, иди сюда, у нас гости.С кухни неторопливо вышел здоровенный абрикосовый перс. Он двигался лениво, и казалось, его не волнует ничто на свете.— Вот какие у нас коты. Мордатые. Красивые, — заворковала Маргарита, ставя Михалыча на стол и распушая пальцами баки. — Вот он какой. Не вороти нос. Познакомься с человеком.Михалыч что-то пискнул и попытался спрыгнуть со стола.— Никакого воспитания, — покачала она головой. — Вроде вовсе и не призер, а обычный помойный кот. Ест только вареную треску. От остального воротит нос. Это его папа разбаловал.— А «Вискас»?— На дух не переносит… Так, где у нас марочное вино? Слава, только для тебя. Отец из Испании привез.Красное вино лилось в высокие бокалы, и Аверин зачарованно глядел на тонкую руку; держащую красивую фигурную бутылку. Солнце играло в хрустальных гранях.— За тебя, — Аверин поднял бокал.Тонко звякнул хрусталь.После второго бокала в голове приятно зашумело. Аверин давно не пил такого хорошего вина. Но голова пошла кругом не от него, а от близости желанной женщины.Он положил свою широкую руку на ее узкую ладонь. Маргарита потупила глаза и зарделась. Осторожно, боясь все испортить, он приблизился к ней, откинул прядь с ее лба, поцеловал легонько в лоб. Она вздрогнула и поежилась, залилась краской.Прикрыла глаза. Их губы соединились. И время изменило для Аверина ход.Все было как в сладком сне. Она прильнула к нему всем своим телом. Он гладил ее волосы, ощущая свое прерывистое дыхание. Легко расстегнулось платье. Небольшие точеные груди легли в его широкие ладони. Соски затвердели. В этой твердости он ощутил рвущееся наружу желание.Они дрожащими руками сорвали друг с друга одежду, дурея все больше от нахлынувшей страсти. Они оба потеряли голову. В Маргарите в этот миг очень немного оставалось от скромной тургеневской девушки. На диване раскинулась пылкая, горячая, полная страстного желания женщина. Тело ее было прекрасно, податливо, губы чувственны. Их тела свивались в клубок. Кровь стучала в висках. Блаженство пронизывало всю Вселенную. Нежные его прикосновения отзывались стонами блаженства.На улице стемнело. Утомленные, они лежали, прижавшись друг к другу.— Это было прекрасно, милый.— Я люблю тебя, — прошептал он.— Мне ни с кем не было так хорошо. Ты останешься на ночь?— А ты хочешь?— Да.— Только позвоню соседу, чтобы покормил кошку.— Святое дело. Кошек надо кормить. И любить, — многозначительно произнесла она и прижалась мягкой грудью к его груди. И на них опять накатило неземное блаженство… ЧАСТЬ ВТОРАЯЛИК БЕСПРЕДЕЛА
В понедельник Аверин отправился на Петровку — поднимать дело по расстрелу на Кронштадтском бульваре. Он изучил ОД, которое висело на одном из оперативников второго отдела. Боба, лидер новой рэкетирской бригады, и его напарник Спортсмен, двухметровая, откормленная стероидами и анабо-ликами тумба, зашли в подъезд. Ребята были из молодых, да ранних, авторитетов признавать отказывались, считали, что достаточно иметь хорошие кулаки и несколько стволов, чтобы держать жар-птицу, за хвост. И сильно ошиблись в своих умозаключениях. Попытки взять контроль над вещевым рынком закончились плачевно — их расстреляли из «ТТ», все пули попали точно в цель, били с двух стволов. Но убийцы проколо-лись. Свидетель видел двух человек, выходивших из подъезда после того, как отгрохотали выстрелы. Притом одного из них он мог опознать — судя по всему, это был сам Артем Смолин.Аверин положил ладонь на папку с материалами:— Артем Смолин, правая рука Росписного, и его напарник Питон стреляли.— Артем? — спросил Савельев. — Чемпион России по вольной борьбе?— Да.— Зачем ему самому понадобилось идти на дело? Мог бы и «шестерок» послать.— «Шестерки» они и есть «шестерки». Надежды на качество — никакой. А нужно сработать на уровне.— Двумя отморозками меньше стало, — сказал Савельев.— Надо сделать так, чтобы двумя бандитами на свободе поубавилось.— Как доказывать собираешься?— Опознание. Пистолеты они выбросили в пруд недалеко от места убийства.— Что за пруд?— Большой Головинский пруд.— Понятно. Найдем стволы — и что?— Попытаемся установить, откуда они. Возможно, как-нибудь привяжем к хозяевам.— Уж следов рук-то точно не найдем.— Неважно.Большой Головинский пруд оказался достаточно глубоким. Пришлось вызывать водолаза. Часа через полтора он извлек первый «ТТ».— Там столько мусора, — отфыркиваясь, произнес водолаз.— Ищи, браток, там еще один ствол должен быть, — сказал Аверин.Еще через сорок минут извлекли на свет Божий второй «ТТ».— Желтая сборка, — сказал Савельев. — Дерьмовая машинка. Всего на несколько выстрелов хватает.— А им и нужно было несколько выстрелов, — сказал Аверин, упаковывая пистолеты.Для ближнего боя убийцы пользуются с большим удовольствием оружием иностранного производства, изготовленным по советским лицензиям в Китае и других соцстранах. Качество оружия достаточно невысокое, надежность — тоже. Но первые несколько выстрелов оно производит достаточно точно, что и необходимо. Стоит оно недорого и без всякого сожаления оставляется на месте убийства или сбрасывается в каком-то тихом месте.Потом оперативники отправились в окружную прокуратуру. Следователя, ведшего дело по расстрелу Бобы и Спортсмена, они застали в его крошечном кабинетике. Он с остервенением долбил на машинке постановление. На полу валялись отпечатанные листы.— Здорово, Коля, — сказал Савельев.Осторожно, чтобы не наступить на бумаги, он подошел к следователю и протянул руку.— Привет, брат опер, — кивнул следователь, оторвавшись от машинки.Не было человека в московской правоохранительной системе, которого Савельев не знал бы и по-приятельски не похлопывал по плечу.— Какими судьбами? — осведомился следователь, мужчина лет тридцати пяти. На нем ладно сидел синий мундир с майорской звездой в петлицах. Под глазами пролегли тени. Он походил на человека крайне уставшего, зашившегося в многочисленных делах. Все столы и стулья были завалены папками, на сейфе стояли коробки с вещдоками, которым не нашлось места в камере хранения.— На тебе подарочек, — Савельев извлек пистолеты.— Это что за железо?— Это стволы, которыми уделали Бобу и Спортсмена.— Бобу? — Следователь задумался, потом щелкнул пальцами — А, вспомнил. Знаешь, после того расстрела столько народа угрохали. Вон, смотри, — он потянулся и распахнул дверцу сейфа. Сейф весь был забит папками с уголовными делами. — Ничего не успеваем. Только и делаем, что приостанавливаем следствие.— Оформи поручение на производство осмотра, — потребовал Савельев. — И приобщай к делу, направляй на экспертизу.— Слушаюсь, — сказал следователь.— У нас есть два фигуранта, — объяснил Савельев. — Надо подвести под арест.— Как с доказухой?— Попробуем провести опознание.— Это можно. А если не опознает? Свидетель — существо капризное. Сегодня он дает показания, а завтра насмотрится криминальной хроники, наслушается о бойне в Москве и решит, что жизнь дороже абстрактных интересов правосудия.— Нам их нужно опустить в камеру, — сказал Савельев. — Хотя бы на трое суток.— Это можно… Но лучше, если вы их с начинкой возьмете. Анаша, оружие. Тогда запрем на два месяца минимум, если суд не выпустит. И за это время подведем под убийство.— Попробуем, — кивнул Савельев. — Хоть и нелегко.— Кто хоть фигуранты?— Братва московская. Авторитеты.— Тогда адвокаты, как мухи на дерьмо, слетятся. Сразу подмазка в прокуратуру и в суд пойдет. Судьи сейчас всем меру пресечения меняют, кто подмажет. Им зарплату перестали платить, вот они и добирают недостающее на жизнь.— А вам платят?— Мало. Но в нас пролетарская злоба тлеет. Я бандюков из классового чутья в трюм опускаю.— Молодец, Колян, давай твою руку, — Савельев пожал руку следователя.В машине Аверин сказал:— А он прав. Цеплять их надо сразу. Иначе слетят моментом. К Долгушину. — Савельев крутанул руль и обогнул троллейбус. — Поспрашиваем, вдруг он нам поможет их флажками, как волков, обложить.— Давай.Еще только ходили слухи о том, что РУОП выселят на Шаболовку. Долгушин обитал через несколько кабинетов от Савельева. Начальник отдела РУОПа сразу въехал в ситуацию.— Понятно… Артем Смолин любит со стволом ходить. Можно подгадать момент и принять его. Двести восемнадцатая статья.— И постановление об изменении меры пресечения за подписью народного судьи, — кивнул Савельев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45